— А ты не возьмёшь меня в Сумеречный мир? Так же быстрее…
Искоса поглядываю на невозмутимо слева от меня Ариана. Тот не двигается: то ли сквозь грохот не расслышал просьбы, то ли не желает отвечать.
Амат, попивающий вино напротив нас, щурит глаза, улыбается одним уголком губ. Его дочери сидят хмурые, то и дело поглядывают на Ариана. Подавшись вперёд, Амат перекрикивает рокот:
— Что это наша дорогая гостья не ест?
Переплетаю пальцы и, облокотившись на стол, упираю в них подбородок:
— Что-то не хочется.
— И пить не хочется? — Его глаза сумрачно блестят, нависающий на лоб медный клюв шаманского головного убора отражает огоньки электрических свечей.
— Совсем не хочется, — отзываюсь я.
— А зря! — Катя громко ударяет кубком по столу, и сидящий рядом с ней Дьаар послушно наполняет его смолянисто-чёрным напитком. — Здесь отлично поят и кормят, я буду скучать по вашим пирам.
— Так оставайся, — Тонкие губы Амата при улыбке скрываются под его нависающим хищным носом. — Бери моего Дьаару в мужья, он скромный малый, но в остальном хорош.
— Нет, спасибо. — Катя мотает головой, и распущенные пряди ударяются о моё плечо. — Сердце уже несвободно.
— Никогда не поздно передумать. — Амат обращает на меня пристальный взгляд. Вскидывает руку, и почти сразу грохот барабанов становится тише. Сквозь болтовню пирующих голос Амата прорезается легко и чётко. — Моя дорогая гостья, скоро тебе придётся покинуть мой дом, и прежде, чем случится это печальное событие, я хочу сделать тебе подарок. И поговорить. Уверен, тебе и твоему спутнику это будет интересно. — Он хитро улыбается одним уголком губ. — И полезно.
Глава 30
На пороге кабинета Амата я застывают от приступа головокружения, настолько безумно выглядят цветные волны книжных полок вдоль волнистых белых стен, висящие с наклоном пейзажи экспрессионистов, золотые линии на неровном потолке и диски светильников, расположенные под углом к полу и друг к другу. Даже красные диваны, столики и кресла здесь кособокие и волнистые, и центральный рабочий стол с высоким кожаным креслом.
Дождавшись, когда мы войдём, Амат закрывает толстую, больше подходящую подводной лодке дверь, и грохот барабанов стихает, остаётся лишь едва уловимой вибрацией.
Амат отступает к центральному столу, но не садится за него, а останавливается возле напольного антикварного на вид глобуса высотой ему по грудь. Внимательно на нас смотрит.
— Добро пожаловать в мою нору, жрица и лунный воин… или правильнее будет сказать — князь?
Ариан мгновенно вырастает в белоснежного волка размером с лошадь, царственно проходит на центральный ковёр и садится. Амат опускается перед ним на колени и утыкается медным клювом головного убора в пол.
— Приветствую, князь. — Поднимается легко и ничуть не смущаясь недавнего раболепного приветствия.
Встаю рядом с массивной лапой, каждый коготь который размером с мою ладонь.
— Как ты догадался? — рокочет Ариан низким властным басом.
— По разным признакам. Самое подозрительное — отказ идти через арку правды. Обычно лунные воины не артачатся. Почернела бы она или покраснела, мы бы не могли запретить войти посланнику князя. Так смысл спорить и упираться? Только если бы проход через арку что-то значил.
Искоса поглядываю на сосредоточенную морду Ариана.
— Тогда я впервые задумался, что форма серого волка может быть не родной, и арка бы её сорвала. Сначала, правда, подумал на Ксанта. Кого же ещё можно было приставить к такой проблемной жрице? Но Ксант не напугал бы моих чешуйчатых гостей до такой степени, что они, презрев пиры и сославшись на переедание, заперлись у себя в комнатах. — Амат с тихим щелчком откидывает крышку глобуса и вытаскивает бутылку вина без этикетки и стакан. — А тут ещё мои девицы учудили. Они красивые, но способности предвидеть последствия у них как у куриц.
Он качает головой и наливает себе золотистой жидкости. Мне немного обидно за его дочерей, — неприятно, когда родной отец говорит такое, — хотя симпатий к ним не испытываю.
— Как понимаю, пить вы не станете? — Мы слаженно мотаем головами, и Амат, прищурившись в слабой улыбке, делает глоток, качает стаканом. — Очень ты их обидел равнодушием и отказами. Они тебе столько лунного ветра скормили, что ты должен под столом лежать кверху лапами и ловить распрекраснейшие галлюцинации. И ума ведь хватило мне пожаловаться, что на тебя не подействовало. Но не волнуйся, они не сообразили, что лишь у лунного князя настолько особенный организм, чтобы выдержать такую дозу без явного опьянения.
Амат усаживается в скрипнувшее кресло, ставит перед собой бутылку со стаканом.
— Как я понимаю, убийца Лады не успокоился? Или за Тамарой охотится кто-то другой?
— Пока не ясно, — отзывается Ариан. — Но слишком явная связь с Сумеречным миром, чтобы считать это простым совпадением.
Барабаня пальцами по столу, Амат пристально смотрит на Ариана.
— Ты после смерти Лады велел всем вожакам отчитаться, не пропадал ли у них кто. Стая Лерма тебя обманула.
Ариан не стал спрашивать, откуда сведения, он просто ждал, и Амат спокойно продолжил:
— У них парнишка, один из охотников, по субсидии вожака учился в медицинском. Точнее, готовился к интернатуре, но перестал выходить на связь. Его пропажу обнаружили во время проверки по твоему запросу. Когда он исчез, точно неизвестно, но осмотревшие квартиру считают, что за пару дней до убийства. Лерм использовал этот сомнительный факт, чтобы, как он выразился: «не беспокоить князя пустыми домыслами».
— Племянница донесла?
— Да, у неё с мозгами получше, чем у моих красавиц. Можешь спросить у Лерма о Денисе, сам признается.
— Я приму это к сведению, — кивает Ариан.
— О времена, о нравы, даже жрицы уже не священны, — вздыхает Амат и достаёт из ящика вытянутую шкатулочку из карельской берёзы и подталкивает к краю стола. — Даю временно. Сами определитесь, кому носить.
— Тамара, возьми и надень.
Что-то в их голосах заставляет внутренне подобраться и взять тёплую шкатулку с трепетом. Внутри неё на чёрном бархате лежит похожий на ледышку камень с дырочкой. «Куриный бог» или, как реже называют, «собачий бог» или «собачье счастье», на нитяном шнурке. В тяжёлом круглом камне, словно живой, мерцает свет, переливается в мутноватых гранях. Камень кажется куском льда, но он тёплый, и эта разница между ожидаемой температурой и реальностью сводит с ума.
— Надевай, — повторяет Ариан.
Вдруг понимаю, что шкатулка лежит у моих ног, и я обеими ладонями сжимаю удивительно тёплый камень. Дёрнувшись, смотрю на Ариана, он — на меня. Слегка кивает, подтверждая, что могу не опасаться.
Дрогнувшими руками размыкаю застёжку на шнурке и надеваю на себя амулет. Тепло каменного прикосновения пронзает всё тело.
— Убери под платье, — велит Ариан.
С трепетом запускаю кругляш под ткань, он скользит по голой коже, льнёт к груди живым теплом.
— Дыши глубже, — советует Амат с едва уловимой насмешкой.
— Спасибо, я этого не забуду, — Ариан склоняет голову до уровня стола и вновь выпрямляется.
Амат кивает в ответ:
— Ты уж поймай убийцу и сам не умри.
Стараюсь дышать глубоко, и восторженный дурман постепенно уходит из головы. Словно я выныриваю из глубокого омута. Накрываю ладонью камень, он почти неощутим под платьем, будто уменьшился.
— Что это такое? — выпаливаю я, смотрю то на Амата, то на Ариана. — Что делает этот камень?
— Притягивает удачу. — Амат проводит указательным пальцем по кромке стакана с вином. — Он создаёт вокруг носителя особое натяжение вероятностей. Если на левой дороге ждёт беда, то будет тянуть на правую. Если снайпер прицелится, винтовка может дать осечку или комар его укусит и прицел собьётся, а может, носитель поскользнётся, упадёт, и пуля просвистит мимо. И если носитель упадёт, то обязательно удачно. А если что сломает — то и это будет к лучшему.
Резко обернувшись к Ариану, хватаюсь за застёжку.
— Не снимай, потом объясню, — не глядя на меня велит Ариан.
Наверное, он прав: не стоит при постороннем обсуждать наши дела. Сдерживая тяжёлый вздох, закусываю губу. Амат с непроницаемым лицом наблюдет за нами. Вытаскивает из стола ещё одну коробочку, на этот раз бархатную.
— А это действительно подарок, чтобы наш уход с пира выглядел естественно. Надень.
Прежде я поднимаю выроненную шкатулку из карельской берёзы и возвращаю на стол. Стоит открыть бархатную крышку, и глаза ослепляет радужным блеском камней ожерелья. Металл под двенадцатью искристыми камнями почти не видно, плотные звенья соединяющей их цепочки, кажется, из белого золота.
— Это слишком дорого, — шепчу я, боясь коснуться волшебно блестящих граней. — Бриллианты?
— Искусственный муассаннит. Не волнуйся, меня таким подарком не разорить. И он ничем тебя не обязывает. — Амат постукивает пальцами по кромке стакана. — А теперь перейдём к практической части нашего разговора.
С трудом отрываю взгляд от сверкающих граней.
— Моё предложение за вхождение в стаю: урегулированный контрактом брак с любым из моих сыновей. За тобой останется последнее слово по вопросу присутствия в вашей семье младших жён и мужей. Пять миллионов рублей в год первые семь лет, дальше содержание ежегодно будет индексироваться согласно официальной инфляции. Сразу на детях настаивать не стану, но через пять лет хотелось бы… — Он на миг переводит взгляд на Ариана, сощуривает глаза и продолжает, обращаясь ко мне без особого энтузиазма. — Хорошая оплата, достойное отношение, полное руководство своей семьёй, частое проживание в Сумеречном мире, регулярные корпоративные посиделки. Если интересует, приходи жрицей в нашу стаю.
— Спасибо.
— И ожерелье надень, я же обещал подарок. — Он кривовато улыбается.
— Спасибо, — благодарит Ариан, и Амат отзывается:
— Шкуру береги. Помни, что ты просто очень сильный, но не бессмертный.
Фраза по смыслу угрожающая, но интонации голоса Амата придают ей мягкости, она выглядит скорее проявлением заботы. И это странно, об этом я думаю, защёлкивая сверкающее ожерелье на шее.