Катя оскаливается на него:
— Среди лунных воинов нормальных что, вообще нет?
Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться: бедняжка Катя, знала бы она, с кем постоянно сталкивается и кого ненормальным называет.
— В лунных воинах ненормальных не держат. — Ариан изображает подобие улыбки. — А ты, я смотрю, домой так хочешь, что язык придержать не можешь.
Фыркнув, Катя выходит из массажной и громко хлопает дверью.
— Сочувствую этому несчастному Мару, — вздыхает Ариан и кладёт морду на вытянутые лапы. — Я бы на месте Златомира сам ему это чудо вручил и ещё денег бы приплатил.
Массажист, отлично всё время визита исполняющий роль глухой и немой мебели, давится смешком.
— Простите, — бормочет он и возобновляет колдовство над моей спиной.
Я расслабляюсь и стараюсь получить побольше удовольствия, потому что, чует моё сердце, передышка закончена.
— Так вот почему последний час ты постоянно дёргал ушами. — Оглядываю уставленную цветами гостиную: лилии и алые розы в вазах и тазиках занимают журнальный столик, подоконники, тянутся вдоль стен полосой метровой ширины. Местами они сдвинуты и помяты, словно ставившие их боролись за место. — И насколько понимаю, это не от тебя.
— Я же твоя дуэнья, — мрачно усмехается Ариан, — не пристало мне цветы дарить, только выкидывать, чтобы кавалеры не слишком наглели.
Воздух из-за цветов тяжёлый и сладкий, но их красота и приятность подарка заставляют воскликнуть:
— Не выкидывай!
Ариан смотрит искоса, щурясь и оценивая. Поспешно добавляю:
— Когда сам столько же подаришь, тогда и будешь выкидывать.
От удивления он даже пасть приоткрывает. Поводит кустиками звериных бровей и выдаёт:
— Только не говори, что мы эти цветы будем с собой до конца отбора возить, они же повянут и неприятно пахнуть начнут. Они и сейчас воняют так, что хоть стой, хоть падай.
— Про возить с собой ты серьёзно или издеваешься?
— Шучу, а не издеваюсь, — наставительно поправляет Ариан и дёргает ухом. — О, нет.
Он накрывает морду лапой в зверином эквиваленте фейспалма. Значит, это не об опасности.
Дверь распахивается, и перед нами предстаёт волчий зад. Посопев, зверь разворачивается и врезается схваченным за ягодицы запечённым молочным поросёнком в косяк. Виляет хвостом.
— Вася, — выдыхаю я, и меня обжигает чувство вины: он со дна озера опаловое ожерелье достал, шкурой рисковал, возвращая, а я не знаю, куда его дела…
Конечно, у меня есть оправдание: когда в тебя стреляют с явным намерением убить, не до побрякушек. Скорее всего, ожерелье прибрал Ариан под предлогом «чтобы не потеряла», а на самом деле, чтобы о его создателе не вспоминала, но всё равно стыдно за пренебрежение. Да и ожерелье Амата я сбросила в спальне без зазрений совести. Полами халата сильнее прикрываю висящий на груди амулет удачи.
Поросёнок в хрустящей корочке держит в пасти яблоко, Вася держит в пасти поросёнка и виляет хвостом. Выронив ношу, бодро отчитывается:
— А я мясо принёс, прекраснейшая, всё для тебя.
— С чьего стола спёр? — нетактично интересуется Ариан.
— Не спёр, а добыл, мне чуть шкуру не продырявили. — Вася гордо выпячивает грудь. Тут же сменяет вид с воодушевлённого на нежный просительный и ласково так урчит: — Попробуй, Тамарочка, я для тебя старался.
Опускаю взгляд на лежащего на полу поросёнка. Вася тоже уставляется на него.
— Ой, — обращается человеком, хватает порося и поднимается во весь рост, протягивает дар мне. — Ну, это, в человеческом виде удобнее дарить и говорить. Прими.
Моё лицо заливает краской, выдавая постыдную неадаптированность к местным нравам, хотя пора смириться с нагими мужчинами. Вася чутко понимает причину смущения.
— Прости! — подскакивает он и прикрывает стратегическое место поросёнком, прямо им придавливает. У порося косит глаз, которым он обращён ко мне, поэтому кажется, что порось в ужасе от своего положения на причинном месте Васи и мечтает сбежать. — Забыл, что ты из Сумеречного мира и к голым не привыкла.
Ариан издаёт жалобно-натужный смешок. Похоже, из последних сил держится. А я неожиданно спокойно и чётко сообщаю:
— Василий, к еде на гениталиях я тоже не привыкла, в Сумеречном мире так не ходят.
— Да? — округляет глаза Вася. — А у папы в видеофильме…
Проиграв битву смеху, Ариан оседает на пол, чтобы вволю похохотать.
Вид у лежащего на блюде поросёнка шальной, словно он до сих пор не опомнился от близкого знакомства с Васей. И ведь не уберёшь со стола: в Лунном мире такие дары вроде букета цветов, выставлять принято. Есть, правда, тоже принято, но мне в порядке исключения разрешили отступить от норм этикета.
Вася вздыхает над чашкой чая, косится то на цветы по периметру комнаты, то на порося. По лицу видно, что опять хочет клянчить «Ну хоть кусочек попробуй». И по тяжкому вздоху чувствуется это сожаление, что не накормил.
— Сегодня меня больше тянет на сладкое, — сочувственно предупреждаю я и с энтузиазмом отламываю ложкой кусочек торта, но всё равно ощущение, что ребёнка обидела.
«Ребёнок» сосредоточенно смотрит на блюдечко с тортом. Ариан, слизывая крем со своей порции, следит за Васей из-под полуприкрытых век.
— В зубах торт не донести, — вздыхает Вася.
Не вовремя: я как раз собираюсь сделать глоток, фыркаю в чашку, и чай расплескивается на журнальный столик и нос Ариана.
— Тамарочка. — Вася придвигается, пытается промокнуть моё лицо салфетками.
— Его вытри! — указываю на Ариана.
Верный Вася, резко перегнувшись через столик, накрывает нос Ариана салфеткой, трёт. Только ради вида округлившихся глаз Ариана стоило поперхнуться. Опомнившись от такой наглости, он отшатывается, Вася кидается следом и валится животом на стол и торт. Хорошо ещё, полотенцем обмотан, но даже обтянутым махровыми сердечками ягодицам не место на столе. Поспешно переставляю блюдце с моим куском торта на диван.
— Ты что хватаешься? — Глаза у Ариана до сих пор круглые.
Кажется, Вася коварно потискать чей-то нос в отместку за то, что его обсмеяли. Хотя Вася и коварство кажутся несовместимыми, но… Ариан, склонив голову, неловко потирает нос лапой.
— Тамарочка попросила, — невинно поясняет Вася.
— А если она за хвост меня попросит дёрнуть?
— Дёрну.
— Даже не думай, — подскакивает Ариан, причём не очень понятно, кому не думать: Васе, чтобы такое исполнить, или мне такое просить.
— Вася, слезай, — улыбаясь, почти смеясь, подталкиваю его в бок. — Ты весь торт испортил.
— Я ещё принесу! — подрывается он, снося чайник и чашки.
Чай расплескивается по тёмному ковру, но мне почему-то всё равно, а раньше бы в ужас пришла, краснела, пыталась убрать…
— Только не в зубах! Иначе есть не буду, — предупреждаю я, строя коварные планы избавиться от поросёнка, пока Вася бегает за десертом.
Тук-Тук!
Мы застываем. Ариан водит потисканным носом, ноздри Васи тоже подрагивают.
— Можно войти? — раздаётся с улицы знакомый мужской голос.
— Да, — осторожно отзываюсь я.
Дверь распахивается. Жёлтый свет ламп вычерчивает на тёмном фоне двора мускулистого желтоволосого мужчину в фиолетовых боксёрах с многоярусными кружевами. Пьер из стаи Златомира стоит на пороге дома с коробкой торта.
— Прекраснейшая Тамара, безумно рад встрече.
Единственный оборотень, которого я не видела голым, решил наверстать упущенную возможность покрасоваться мускулистым торсом и кубиками пресса.
Но боксёры с кружевами, из-за оборочек больше похожие на юбочку.
Мужские кружевные трусы…
Похоже, Ариан прав по поводу увлечений Пьера бельём с кружевами. Женским. Я издаю сдавленный тонкий звук, менее всего походящий на приветствие, но тактичность Пьера не знает границ:
— Приятно, что и вы меня не забыли.
Вася отзывается утробным рыком. Не глядя, стукаю его и попадаю по ягодицам. Пьер приподнимает бровь, в спокойных синих глазах вспыхивает задорный блеск. Наверное, мой рейтинг как невесты сейчас значительно вырос. Как бы он не взялся за ухаживания всерьёз.
Сервис здесь поставлен преотлично: одно нажатие скрытой в стене кнопки — и через две минуты мои личные мускулистые Слушаюсь и Повинуюсь являются в дом исполнять желания. Слушаюсь — это светленький, а Повинуюсь — тёмненький. Ну просто чтобы светлый на «С» начинался, так их проще запомнить. Повинуюсь завистливо вздыхает на кружевные труселя Пьера, так что с прозвищем я и тут вроде как не прогадываю.
Пьер оценивающе щурится и вздёргивает подбородок, а качки пригибаются. Вася, видимо, почуяв чужих самцов, выглядывает со второго этажа, куда отправлен вымыть причинное место от сладкого. Шарит по парням недовольным взглядом:
— Поросёнок — дар! — И исчезает за выступом стены.
— Приберитесь, — командует полулежащий на диване Ариан.
Бросив профессиональный взгляд на бардак, Слушаюсь и Повинуюсь шагают к столу. Только Слушаюсь проходит дальше. Оказывается, в стене скрыт вместительный чулан с тремя пылесосами, множеством экологически чистых — если верить этикеткам — моющих средств, швабр, щёточек и тряпочек. В жизни такого разнообразия не видела, даже в магазине.
— Тамара, присаживайся, — советует Ариан. — В ногах правды нет.
А у меня ещё и кусочек торта Васю пережил. Подхватив блюдечко, вытягиваюсь на диване напротив князюшки. Пьеру места рядом со мной не остаётся. Поразмыслив, он усаживается на диван к Ариану. Тот мрачно взглядывает, но молчит, гордо подбирает хвост поближе к лапам.
Покачав торт в руке, Пьер ставит его на колено, подальше от измазанного прежним тортом столика.
Правильно говорят: на работающего можно смотреть вечно, а когда этот работающий мускулистый и в облегающих трусах, смотреть приятно вдвое. А если работают двое таких, то в четыре раза приятнее. Жаль, Слушаюсь и Повинуюсь с пятнами на ковре и столе справляются быстро: сколько животной грации в оттирании журнального стола! Сколько хищного изящества в обработке ковра моющим пылесосом! Смотрела бы и смотрела.