— А вот Лерм здесь очень даже кстати, — ворчит Ариан.
Но прежде, чем он успевает накрутить хвост вновь провинившемуся вожаку, со стороны деревни долетает тоскливый вой. Мы, не сговариваясь, бросаемся туда.
Над поселением бьется оранжевый свет, трещит огонь, бешено ревут коровы, визжат свиньи, курицы носятся по дворам, скачут даже по крышам, разбрасывая перья.
Следом за Лермом Ариан бросается в эту какофонию звуков и бликов. Сердце проваливается в пятки, дыхание перехватывает, я кидаюсь следом, но меня перехватывает Ламонт.
— Тамара, стой…
Вася закрывает от меня обзор.
Огонь — одна из стихий, с которыми не справиться лунным даром. Какого дьявола Ариан помчался туда?! Что за княжеская самоотверженность? Пусть Лерм всех вытаскивает, это его стая!
— Остановите! — взвизгиваю я. — Остановите его!
Ламонт крепче прижимает меня к обнажённому торсу, и дыхание перехватывает от давления его руки.
— Я сейчас, Тамарочка. — Вася в прыжке обращается волком и припускает за скрывшимся между домов Арианом. Стоявший ближе всех к поселению Дьаар ныряет за ними.
— Да идите же туда! — Трясу кулаками я.
— Тамара, там огонь, — со священным ужасом бормочет Катя.
Мои ноги болтаются в воздухе. Без опоры так страшно, и рядом всё громче ревёт пламя.
— Воды, воды! — кричит кто-то.
— А ну отпусти меня немедленно! — Подтянув ногу, резко ударяю по колену Ламонта.
Охнув, он ослабляет хватку, и я выскальзываю из мощных рук, отскакиваю, рыча и скалясь.
— Туда! — Глядя в глаза Ламонту, рявкаю я разрывающим грудь рыком и указываю на домишки и лижущий их огонь. — Туда живо пошёл и помог!
На его бледном лице мелькают рыжие отблески пламени.
— Пошёл! — рычу я, действительно рычу.
Что-то меняется в выражении лица Ламонта. Кивнув, он трусцой направляется в поселение.
А я перевожу взгляд на Пьера и повторяю:
— Туда! Помогай! — Это тоже рык.
От напряжения сводит пальцы, в них будто проскальзывают электрические разряды. Ощущение, что по всему телу проносятся потоки пламени, водовороты и закручиваются спирали ураганов. На лоб будто давит что-то невидимое, проламывается в мозг, и лицо вдруг озаряет падающий сверху яркий свет. Но когда запрокидываю голову, свет следует за ней. У меня просто светится лоб.
— Ух ты, никогда не видела… — выдыхает Катя.
Пьер всё же бежит помогать. Прикрыв личный налобный «фонарик», кидаюсь к поселению. Там трещат загоны. К вереску зверья примешиваются голоса. Перепуганная скотина и дети в человеческом и волчьем облике срываются в поля, мечутся. Тысячи искр взвиваются к равнодушной луне, оседают на крыши… и местами они занимаются пламенем, потому что некоторые крыши из соломы.
Густой дым тянется с крыш, оседает между домами серым пологом. В расцвеченной искрами глубине кричат. Там Ариан. И я — на самой границе этого кошмара, и хочется биться о стену торчащего рядом загона. Дым стекает с крыш, лезет между домов и выползает в поле.
— Надо помочь! — растерянно поворачиваюсь к Кате.
Луна озаряет её белое лицо с огромными от ужаса глазами, в глазах пульсирует рыжие блики.
— Наша звериная сущность боится огня, — зубы Кати стучат так громко, что слышно сквозь треск и крики. — Панически, мы… мы при пожарах голову теряем от страха.
Тогда какого чёрта остальные побежали в огонь? Что они там делают?
Поворачиваюсь к горящим домам. Бах! Над ухом взвизгивает воздух, опаляет. Сзади сухо щёлкает, и в плечо стукает щепка. Оглядываюсь на Катю — Бах! — и горячий визгливый воздух опаляет предплечье, что-то мелкое бьёт в затылок.
Катя моргает. Тоже оглядывается. Ноги подгибаются, и я приседаю. Бах! В сумраке вспыхивает искра выстрела, над головой просвистывает, и на макушку приземляется выбитая из стены щепка.
Обалдеть! В меня стреляют третий раз подряд, а попасть не могут. Вот это амулет, вот это штуку дали поносить!
— В нас стреляют? — растерянно уточняет Катя.
А вот у неё защиты нет. Схватив её холодную лодыжку, взываю к невидимым силам, и туман уносит Катю на Землю. Надеюсь, убийца не со жрицей, а то как бы за Катей не переметнулся…
Снова рядом взвизгивает пуля. А я ведь не шевелилась, и лоб светится — идеальная мишень. Что ж, я в условном танке, с моим амулетом пули не страшны, огонь тоже пусть утрётся, пойду… пользу свей удачей приносить: вывести там кого-нибудь и подальше от убийцы. Ну как минимум надо предупредить Ариана, что наша цель близка. И убедиться, что с ним всё в порядке. А к огню близко подходить не буду, если что — сразу на Землю, да и убийца в дыму моего перемещения не заменит, останется здесь караулить.
Глубоко вдохнув, натягиваю майку на лицо и, наклонившись, забегаю в дым. Глаза обжигает, и слёзы заволакивают всё, но даже без них, даже с фонариком на лбу, почти ничего не видно.
— Раз-два, раз-два, раз-два, — мерно доносится из грохочущего дымно-оранжевого сумрака. — Раз-два, раз-два…
В свете моей налобной метки вспыхивают зелёные искорки глаз многолапого существа.
— Раз-два, раз-два, шевелите лапами, — командует сквозь треск и рокот знакомо-незнакомый голос.
Следом за первой парой глаз вспыхивают новые зелёные искорки. Шеренга из восьми волчат марширует строем сквозь разреженный у земли дым. Все они перемазаны сажей, шкурки слиплись, а выражения мордочек какие-то отупелые, но идут к выходу из селения целенаправленно, уверенно.
— Раз-два, — следом ползёт Вася. — Раз-два.
Голос непривычно командный, с жёсткими модуляциями, но, кажется, это и действует на зверят, словно гипноз, заставляя перебирать лапками.
Только идут они аккурат на убийцу. Но не назад же их отправлять!
Открываю рот предупредить, и горло обжигает. Кашель сотрясает меня, сердце заходится, в голове бьётся мысль: «Как волчата могут тут дышать?»
Ухватившись за мокрый нос, опять обращаюсь к неведомой силе, чтобы отправить ребёнка в Сумеречный мир, но носик продолжает холодить ладонь. Сквозь слёзы плохо видно, но, кажется, переносящий между мирами туман, смешиваясь с горячим дымом, теряет свойства.
Проклятье!
— Раз-два, раз-два, — продолжает рокотать Вася. И я отступаю с их пути.
— Вася, Вася, там стреляют, вы осторожнее, ладно!
— Раз-два, раз-два. — Он машет руками, показывает на рот, и я понимаю: ему нельзя останавливать команды, иначе потеряет контроль над детьми.
Прокашлявшись, ползу за ними. И вдруг нестерпимо хочется ползти в противоположную сторону. Нащупываю под майкой амулет — тёплый. Ох, надеюсь, он понимает, что гибель волчат и Васи — это не то, что я подразумевала под пусть «всё будет в порядке».
Развернувшись, ползу в сторону тёмных силуэтов и горящих домов. Поравнявшись с Васей, хлопаю его по голому плечу:
— Удачи. И осторожнее.
— Раз-два, раз-два. — Он кивает, провожая меня влажным взглядом слезящихся красных глаз.
Ползу дальше, ориентируясь на желание податься вправо или влево, и впадаю в какое-то экстатическое одурение. Как здорово, когда знаешь, что делать… Сзади стихают команды «раз-два», но ни криков, ни воя — значит, убийца Васю и детей не трогает. И то хорошо.
Дым сбоку озаряется красным светом, сквозь треск пробивается хриплый кашель. Кашляя в унисон, поднимаюсь и, наклонившись, бреду сквозь пробивающие дым искорки. Сердце просто выпрыгивает из груди. Каким же большим кажется это маленькое поселение сейчас, когда почти ничего не видно. Впереди, на фоне оранжевого свечения, вздымается неясный широкий силуэт, качается из стороны в сторону, хрипит, чихает и кашляет.
— Сюда! — Хлебнув воздуха, закашливаюсь.
А эта качающаяся туша надвигается на меня, зовёт голосом Пьера:
— Тамара, что ты тут делаешь?
Глупость делаю!
— Проверяю, все ли вышли, — хриплю в ответ. — Идём.
На меня вываливается Пьер, поддерживающий одной рукой растрёпанную старуху, другой — беременную девушку.
В сумраке тумана вспыхивает ещё несколько алых пятен. Что-то рокочет и топочет. С диким рёвом корова проносится мимо. Удар хвоста отшвыривает меня на бабульку.
— Туда. — Тяну бабку вслед за коровой, потому что рогатая бежала в правильном направлении.
— Тамара, выходи отсюда! Немедленно! — рявкает Пьер и заходится кашлем.
Ага, всем выйти из сумрака. Он кашляет так, что даже у меня в горле першит сильнее, обе его ноши сотрясаются, беременная подвывает, а старушка обращается волчицей и уносится в дым.
— Тамара, уходи, — хрипит Пьер.
Побежала уже, прямо навстречу пулям. Подхватив беременную под другую руку, тяну их прочь, а то пока Пьер наговорится, мы тут задохнёмся.
Глаза нестерпимо горят, я зажмуриваюсь и следую путеводной нити амулета. Виски сдавливает болью, в нос и горло будто вкручиваются буры. Рёв пламени оглушает, что-то падает так, что содрогается земля.
Треск, грохот, вой. И вой в ухо — у беременной истерика, она дёргается в наших руках, и если Пьеру легко с его силищей, то меня эти дёрганья мотают так, что голова кружится. Или это от отравления дымом?
— Тамара, иди, — рычит Пьер.
Хочу ответить резкостью, но закашливаюсь. Колени и ладонь обжигает ударом о землю. Наклонившись ниже, вдыхаю чуть более прохладный воздух, и в голове проясняется. Но закрытые глаза жжёт ужасно.
— Ползём, — хриплю я, судорожно вдыхаю горький воздух.
Рёв пламени оглушает до звона в ушах. Нестерпимое желание отойти, отползти влево одолевает, намекая на необходимость уйти в сторону. Нащупав шкирку трясущейся беременной, хватаю её за воротник и тяну за собой, с ней ползёт и Пьер. В той стороне, куда мы только что ползли, что-то падает.
— Тамара. — Пьер нащупывает мою руку. — Давай уходить.
— Рехнулся? — Волочу за собой беременную. — А она?
— Князь…
— А ну взял её и потащил!
Кашляя и ворча, Пьер тянет скулящую женщину. Кажется, она хочет лечь и свернуться калачиком. Ну где, где её звериный инстинкт самосохранения? Взвываю к потусторонней силе, чтобы выкинуть её, нас всех, на Землю, но снова неудачно. Солгал Чомор: я ещё не в огне, а сила уже не действует. Что мешает-то? Жарко слишком? Дымом туман разбавляет?