Ночью мне приснился сон: мы с Эолом плыли в лодке по небу, он держал весло, а я крутила какое-то маленькое колёсико. Я рассматривала механизм, но тот расплывался перед глазами. Я никак не могла сосчитать, сколько шестерёнок должно вращаться на чёрно-белой основе.
Утром мне никак не хотелось вставать. Несмотря на ужасную жару на улице, в доме жужжащая машина охладила воздух так сильно, что я лежала под одеялом и вылезать не собиралась. Внутри кокона царило тепло и цветочно-ягодный запах Эола.
— Ты пахнешь земляникой, — сказала я.
— А ты всегда пахнешь по-разному, — отозвался Эол, — то цветками жасмина и бузины, то лимоном и горным эвкалиптом, то пряным имбирным печеньем.
— Печеньем? — хохотнула я.
Когда Эол пожарил ароматную яичницу с томатами и креветками, я наконец выбралась из кровати и села за стол.
— Добавь в следующий раз грибов.
Эол не ответил.
— Всё ещё злишься на меня? Я тоже злюсь вообще-то. Но тебе придётся меня простить, потому что я видела во сне, где спрятано зеркало.
Он встрепенулся, но мне хотелось его немного помучить. Только доев завтрак, я взяла карту достопримечательностей Гонконга. Город состоял из множества больших и маленьких островов, каждый из которых сулил разнообразные развлечения.
— Вот, — я ткнула в остров под названием Лантау, — канатная дорога — это что такое?
— Небольшие кабинки двигаются по канатам с берега острова в самую гору. Не так давно люди изобрели, раньше ходили по каменистой тропе пешком. Считалось благодатью самостоятельно добраться до Будды на вершине горы.
— Туда-то нам и нужно.
Мы переместились к канатной станции. Я не знала, спрятано ли зеркало на вершине или где-то по пути, но во сне я видела дорогу в одну сторону, поэтому Эол купил билеты и мы заняли одну из кабинок. Она медленно плыла над холмами, проливом и лесом. Внизу виднелась мощёная тропинка.
— Пока ты ищешь Коити, а я не рассказываю про бывшую напарницу, мы не можем доверять друг другу. Без доверия не получится сражаться в полную силу.
— Тебя заботит только война. — Я покачала головой.
— Это неправда. — Эол глядел вдаль. — Я лишь хочу мирной жизни. — Он снова замолчал, точно собираясь с духом. — Мы с Алисией жили на Тростниковой Равнине и были напарниками здесь, пока один из Лун не переманил её к себе.
Голос звучал глухо и горько. Никогда прежде я не слышала таких ноток в его речи. Никогда прежде не испытывала таких противоречивых чувств.
— Не знаю, что он пообещал, но Алисия изменилась. Она не водила его в наш мир, но наверняка что-то рассказывала. С тех пор Луны ещё сильнее жаждут увидеть Тростниковую Равнину. Я вспоминаю годы, когда мы не думали о войне, лишь путешествовали и накапливали знания. Это была мирная и счастливая жизнь.
— Пока не появился Хару-сан?
— Это был не он, а его прадедушка. Люди не живут так долго. Потом появилась Кая и сказала, что собирает армию.
— Это ведь было очень давно? Значит, ты слукавил, когда сказал, что нас свела случайность. Ты долго был без напарницы.
Он странно взглянул на меня.
— Я не был готов. Много лет я ни с кем не говорил о ней. Только Кая знает.
— И Хару-сан?
Эол повёл плечами, мол, не знаю, если она ему рассказала.
— Не понимаю, как человек, с которым ты жил вместе много лет, мог так резко переметнуться к другому?
— Не все обладают такой преданностью, как ты, Миюки. На самом деле я восхищаюсь тем, как ты ищешь Коити… и завидую.
Сердце заболело от грусти и жалости. Мне хотелось защитить Эола, чтобы больше никогда ему не пришлось страдать. Пообещать, что у него снова будет уютный дом, любимый человек, безопасность. Но я не могла пообещать, что перестану искать Коити.
— Ты веришь, что обретёшь счастье, когда закончится война?
— Я обрету свободу и покой. Большего мне не нужно.
Я вспомнила слова дракона.
— Ты думаешь, когда Порядок победит, Алисия вернётся на Тростниковую Равнину, а Хару-сан останется навсегда заперт здесь?
— Нет! Нет… мы давно чужие. Я хочу жить дальше. В привычном мире, ни с кем больше не сражаясь, не превращаясь, не болтаясь по свету.
Помолчав, я сказала:
— Ты заблуждаешься. Такой мир уже не будет для тебя привычным.
Мы вышли из кабины канатной дороги на площадь, где стояли большие ворота, бродили туристы и коровы. Кто-то разбил цветник. Бронзовую статую Будды было видно издалека, но мне казалось слишком простым и очевидным, если бы зеркало оказалось там. И всё же мы с Эолом прошли последнюю часть пути — двести шестьдесят восемь ступеней к статуе, восседающей на цветке лотоса.
Наверху толпились люди, подножие статуи украшали цветы, с возвышения открывался невероятный вид на бухту. Бледно-синяя, затуманенная голубоватой дымкой, вода совсем не отражала солнечный свет. Я видела канатную дорогу, зелёные заросли. Воздух здесь, наверху, был совсем другой, наполненный пыльцой, сухой и разрежённый.
Я не чувствовала ничего необычного: ни артефакта, ни других людей. Время само по себе текло здесь иначе, поднималось ввысь, над тонкими перьевыми облаками, и словно оценивало человеческие жизни. Над холмами царила тишина. Это они называли Порядком — безмолвие, окутавшее мир?
Мы осмотрели музей внутри, а когда вышли, среди цветов белел конверт с моим именем. Я осторожно взяла его и вытащила записку: «С каждым взглядом лишь дороже сердцу бронза твоего лица».
— Стихи? О чём это? — Я протянула бумажку Эолу.
— О Будде. Статуя из бронзы. Мы стоим у его ног, и лица почти не видно. Кто-то хочет, чтобы мы спустились и отошли подальше.
— Ловушка?
— Наверняка.
— И что делать? Думаешь, если бы они уже получили зеркало, то стали бы с нами играть?
— Давай всё-таки осмотримся внизу, — нахмурился Эол.
Мы прошли по прогретым солнцем каменным ступеням, обошли сад вдоль домов, в которых жили монахи. Мы устали и изнемогали от жары, когда Эол заметил второй конверт — с его именем, — закреплённый на деревянном указателе к пляжу. В нём было чуть больше текста: «Будто лев рассвирепев, сердце стучит, разрывается. Лишь птица нежности усмирит его».
— Думаю, это почерк Алисии, — произнёс он. — Она любит стихи и драму.
— Что она пытается сказать?
Ничего не ответив, Эол отправился по тропе. В густом и мрачном молчании мы спускались вниз. Пожелтевшая трава и дикие цветы с маленькими яркими головками перешёптывались на ветру. Здесь море я опять видела по-новому. Сильные шумные порывы ветра не вздымали высоких волн, а гнали мелкие частые барашки. Солёный запах смешивался с горным воздухом. Издалека мы заметили, что на пляже спинами к нам сидят две фигуры: темноволосый мужчина и женщина со светлыми длинными волосами. На них были чёрные облегающие брюки и такие же мрачные рубашки. Закатанные рукава открывали загорелые руки. Высокие сапоги отброшены в сторону. Мы подходили всё ближе, я всматривалась, пытаясь разглядеть оружие, — не видела, но и не поручилась бы, что его не было: на поясе одной из фигур что-то блеснуло в ярком солнце — может, кинжал.
Мы приблизились тихо. Я взяла Эола за левую руку, а правую он поднял вверх. Можно было быстро и безболезненно покончить с ними. Я тоже подняла вторую руку, показывая Эолу, что готова за него сражаться.
— Зачем вы позвали нас? — Голос Эола звенел от гнева.
— Потому что не хотим больше драться. — Алисия обернулась через плечо.
Я впервые так близко рассматривала её лицо: нежные черты, светлая, чуть загорелая кожа тронута веснушками, алые, словно от поцелуев, припухшие губы, влажные длинные чёрные ресницы. Она плакала? Алисия казалась совсем юной, трогательной, беззащитной — только холодное оружие напоминало, что она может напасть первой.
Но, к моему удивлению, Эол уронил руку. Я тоже медленно опустила.
— Выслушайте нас, — произнёс Хару-сан, всё ещё сидя к нам спиной. — Мы много лет ведём войну, не понимая, зачем и почему. Старейшины говорят о том, во что верят, как о непреложной истине. Но всё это давно уже перестало быть правдой, — он потёр переносицу, — или вовсе никогда не было. Вы видите, как миры рушатся? Видите, что люди несчастливы и там и там? Нужно прекратить войну и объединить силы.
Хару-сан обернулся и посмотрел на нас с тихой, потаённой решимостью во взгляде, голос его, гулкий и глубокий, звучал ровно.
— Объединить силы? Чтобы нечисть могла пробраться на Равнину Высокого Неба? Какой в этом смысл? — Эол вскипел, но мне хотелось их выслушать.
— Эол, — Алисия встала, — я не должна была уходить не попрощавшись, мне жаль… но ты бы не послушал. А у меня не было никаких доказательств. Это не Луны меня переманили, я сама пошла к ним. Мы с прадедушкой Хару начали масштабное исследование. Весь его род посвятил себя этой работе. Мы проследили, как ткань времени истончается, потому что слишком много законов нарушалось. — Она была грустна, но спокойна. — Мы больше не хотим причинять вам вреда. Нужно отдаться на волю Хаоса и разрушить стену меж мирами, чтобы существа могли перемещаться свободно, а энергия могла восстановиться. Иначе сейчас Вселенная как засыхающий колодец, никто не может процветать.
Пока Алисия говорила, Хару-сан ни разу не взглянул на нас, не отрывая глаз от беспокойных волн. Эол резко выдохнул:
— Нет, единственный способ всё исправить — разделить миры навсегда.
— Кая запудрила вам мозги! Вы не видели, как всё устроено. Когда-то давно я почувствовала паутину, из которой соткана Вселенная, поэтому обратилась к Лунам. Мы построили удивительные машины. Они позволяют заглядывать в прошлое и будущее, в потайные уголки космоса, они раскладывают нити жизни на отдельные струны. Пойдёмте с нами и сами всё увидите.
— Добровольно сдаться вам в плен? Не дождётесь. У вас нет доказательств.
Наконец-то Хару-сан поднялся и подошёл к нам. Он держал в руке шкатулку. Алисия, придерживая его ладонь — как нежно она его касалась! — завела рычажок сбоку. Крышка открылась, и заиграла мелодия. Не обычная музыка, а волшебная, как будто кто-то настраивал струны между небом и землёй. Я услышала древний напев о том, как боги охраняли свои святыни, как прятали их на земле, когда на небе наступил Хаос. Да, именно Хаос изгнал небожителей из их счастливого безмятежного мира. Теперь я не сомневалась в том, кто из нас — зло.