нний мацури. Мне захотелось подхватить Коити под руку, но я сдержалась. Мы никогда не позволяли себе касаться друг друга — только если случайно. Мы не стеснялись, но соблюдали негласные рамки приличия, границу, очерченную моим страхом близости и разлуки.
— Новое кимоно, — отозвалась я.
Коити выглядел иначе. Не таким, каким я его помнила, и не так, как теперь. Его глаза блестели, лёгкий румянец алел на щеках. Такой невероятно худой — за время путешествия он стал крепче, — бледный, но радостный. Пока я скучала по нему, из памяти стёрлась эта чистая прекрасная улыбка, тонкие пальцы с аккуратными овалами ногтей. Нестерпимо хотелось прикоснуться. На глаза навернулись слёзы: я нашла его и тут же разлучилась с ним вновь.
— Ты чего, Миюки? Не дуйся. Маленькие жучки самые милые.
Я не сдержалась и всё-таки легонько стукнула его по плечу. Коити удивился и засмеялся — искренне и легко. Как ему удавалось всегда быть таким простым, ребячливым, несмотря на все тяготы бедной деревенской жизни? Столько лет он не давал мне унывать из-за проклятия. Если бы не он — я бы, наверное, легла и умерла на месте от чувства безысходности, а теперь у нас могло быть будущее. Я смахнула непрошеную слезу.
— Какой же ты дурачина.
— Это я-то?! На прошлой неделе я нашёл ошибку в твоих подсчётах в лавке! Хорошо, что проверил.
Я не могла перестать улыбаться.
— Мы пропустили торжественное шествие, каннуси разозлится.
Старый жрец проводил обряды в храме Аматэрасу. Я любила этот храм по ночам, когда внутри не было ни одной живой души и я могла почувствовать связь с богиней. Храм находился в отдалении от деревни, и каннуси всегда старался собрать побольше народу в праздник, чтобы провести ритуалы очищения, призвать и встретить ками. Деревенские жители всегда с удовольствием участвовали и в подготовке, и в самом мацури, чувствуя общность и единение.
В детстве меня буквально гипнотизировал строгий порядок мацури: беспрекословная очерёдность, выверенные движения жреца, точный ход танца. Круговорот жизни. Покровительство богини. Ритмичная музыка. Благовония.
И всё равно я предпочитала тишину ночи, когда казалось, что богиня слышит меня одну. Парящие крыши среди сосен, свет луны, свежий ветер на коже, запах зверя и земли.
— Пойдём танцевать?
Коити хотел пропустить официальную часть и отправиться сразу в пучину хаоса — туда, где музыка звучала ещё громче, а люди беззаботно кружились в танце, благодаря богиню за защиту и хороший урожай.
— Давай убежим?
— Нас будут искать.
— Брось, кому мы там нужны?
Коити послушно пошёл за мной. Мы вышли к реке, где закат подкрашивал облака, а они рисовали на воде рыжие и алые узоры. Это напомнило нашу поездку вдоль Жёлтой реки, и мне стало грустно. Снова не уберегла. Но, с другой стороны, ответственность лежала и на нём.
— Коити-кун, почему ты не предложил мне сбежать?
— К… кун? Сбежать? Куда? Что на тебя нашло?
Он покраснел, как маленький. Сейчас осень, значит, Коити ещё не знает, что отец собирается его продать.
— Коити, ты бы хотел жить в другой деревне вдвоём со мной? Может, даже в городе? Бросив наши семьи и забыв о них навсегда? Начать жизнь с чистого листа?
Я во все глаза глядела на него, пытаясь залезть в душу, достучаться до самых потаённых уголочков.
— Не думаю, что смог бы забыть братьев, хоть они и разъехались. И отца тоже…
— Ты слишком добр к ним. Они не заслуживают.
— Не говори так, Миюки, — сказал он укоризненно. — Все люди заслуживают доброго отношения. Да и чем бы мы занимались?
— Работали бы в лавке, Кобаяси-сан нас всему научила. — Я осеклась и подумала, что нужно навестить старую торговку, пока есть возможность.
Возможность? Что-то я позабыла, зачем сюда пришла. Мы сидели так долго, что затекли ноги. Почему я предлагала Коити сбежать? Вот он застыл напротив меня, тихий осенний вечер окутывал нас. На улице ещё тепло, на мне странное чёрное кимоно. Откуда оно взялось?
— Пойдём завтра на рыбалку? — как ни в чём не бывало спросил Коити.
Я придвинулась к нему ближе и положила голову на плечо.
— Конечно, пойдём.
Покой уносил все мысли прочь. Можно каждый день своей жизни сидеть вот так, на берегу реки перед сном, дышать свежим чистым воздухом, любоваться тем, как яркие облака заполняют пустоту небосвода. Мы переплели пальцы, и я почувствовала, как Коити занервничал. Возбуждение и стыд смешивались — я знала это, потому что внутри меня они тоже были, тлели как угольки. Но Коити чувствовал всё яснее и резче. Разве не должна я бояться сильнее, впервые касаясь мужчины? Или такое уже случалось? Я ведь не могла забыть?
— Коити…
Он облизнул губы. Влажный блеск манил прильнуть к ним.
— Миюки, — выдохнул он, повернулся ко мне и замер в нерешительности.
Он всегда был таким — нежным, скромным, чутким, умным, а теперь… Что теперь? Почему я об этом думаю? Почему в голове всплывает какой-то другой Коити — крепкие плечи, руки, голос чуть хриплый, больше не улыбается, глаза печальные, словно на многие месяцы из его жизни пропали радость и смысл, словно его мучили, изводили, на бледной коже мозолистых рук появились новые шрамы.
— Идём танцевать?
Его возглас вырвал меня из задумчивости: Коити подскочил и потянул меня за руку обратно в деревню, куда уже вернулась процессия танцующих. Нарядные люди кружили в сумасшедших танцах, кричали как звери, вскидывали руки к небу, повсюду мелькали украшения, яркие флажки и фонарики. Коити закружил и меня.
Всё слилось в серую пелену, я потеряла ориентацию в пространстве и упала.
Поднялась.
Передо мной высилось гигантское здание из стекла и бетона. В зеркальных панелях отражались другие такие же сухощавые строения. Исчезло небо, зелень, остались лишь эти огромные давящие коробки. Мимо спешили люди в странных серых костюмах, и только на мне красовался чёрный наряд, одолженный Алисией. Я последовала за потоком людей в раздвижные двери.
Лица казались знакомыми и почти одинаковыми: чёрные волосы до плеч у женщин, совсем короткие у мужчин, ни бороды, ни усов ни у кого. Я шла медленно и всматривалась, но черты становились всё менее различимыми. Белые воротнички рубашек, серые лацканы пиджаков. И лица — лиц уже почти не было видно.
Я поднялась в зал, где стояли отгороженные низкими перегородками столы. Люди сидели, перебирали бумаги, говорили, но слова превращались в гул. Куда я попала?
— Миюки-сан, займите своё место!
Рядом со мной стоял невысокий человек. Я различала лишь его тёмные брови, подрагивавшие на безучастной маске лица. Он подтолкнул меня вперёд, и я села за свободный стол.
— Миюки-сан, вы витаете в облаках. Извинитесь и принимайтесь за работу!
— Миюки-сан, пойдёте обедать?
Голос Коити. Он протягивает мне коробочку с бэнто, внутри рисовый колобок и обжаренные сосиски.
Работа? Обед? Я огляделась: всё расплывалось. Люди казались тенями самих себя. Конечно, Страна Теней. Коити предлагал еду, я чувствовала, что должна отказаться. Но сил прямо сказать «нет» у меня не было, поэтому я просто робко мотнула головой и попятилась назад.
И в этот момент что-то произошло. Воздух загустел, в ушах зазвенело. Ближайший ко мне серый безликий человек вдруг обрёл лицо — и оно было ужасным. Его рот искривился и распахнулся, словно у Кутисакэ-онна, а потом застыл кровожадной маской. Следом за ним и остальные окончательно потеряли человеческий вид. Я споткнулась, упала, побежала ещё быстрей. Нужно было выбраться оттуда, как можно скорее увидеть чистое небо!
Я бежала по улицам, где небоскрёбы уходили так далеко вверх и подступали так близко друг к другу, что я начала задыхаться. Казалось, воздух выкачали из города. Я снова упала.
Площадь. Посередине дуб — толстый, древний. Зелёные листья яркими пятнами выступали на фоне серых зданий. Под дубом сидела женщина, я уже встречала её раньше. Она сияла божественной красотой, словно солнце в первый день настоящей весны.
— Присядь со мной, Миюки. — Её голос звучал как музыка, а тело благоухало луговыми травами и первыми цветами яблонь.
Она плела кумихимо, толстый шнур из шести голубых и розовых нитей — каждого цвета по три оттенка. Обычно рукодельницы вязали их на станках, но богиня легко справлялась с помощь небольшого бумажного кружочка.
— Аматэрасу-о-миками, — выдохнула я.
— Возьми. — Она протянула мне круг с нитями.
Я моргнула, и небоскрёбы исчезли. Мы сидели под дубом посреди поля, усыпанного луговыми цветами: красными маками, синими васильками, жёлтым рапсом, белыми ромашками, голубыми незабудками. Запах одурял. Ветер развевал наши волосы. От его настойчивых порывов нас прикрывал лишь широкий дуб. Листва переговаривалась, позвякивали жёлуди на ветвях.
Глядя, как ловкие пальцы богини сплетают шнур, образуя плавный переход цвета от розового к лиловому и голубому, а потом обратно, я подумала, что она плетёт рассветное небо. У меня в руках оказались нити — серебристая, белая, жёлтая и золотая, но я не умела плести кумихимо.
— Аматэрасу-о-миками, я не знаю, что делать. — Плечи мои сгорбились, словно под весом Фудзи, голос хрипел от подступающих слёз. — Я не предназначена для этого! Я глупая никчёмная девчонка, которая всю жизнь смотрела на мир свысока, с иронией и сарказмом, потому что думала, что скоро умру. Я старалась не привязываться к людям, была холодна с родителями, чтобы по мне никто не скучал. А теперь мне больно. Потому что я люблю их! — Из глаз покатились слёзы. — И не знаю, что делать. Что мне делать? Я не готова жить эту сложную взрослую жизнь. Не знаю, как спасти Коити, Эола, Хару, Алисию, даже Каю! Не знаю, кто прав! Это не мне решать!
Ветер вокруг нас стих. То ли мои слова успокоили стихию, то ли отрешённый взгляд богини.
— Каждый, кто живёт на земле, принимает такое решение, — наконец разомкнула она губы. — Ты привязалась, полюбила. И в тебе таится сила, что может всё уравновесить. Поверь мне.