— Миюки-тян.
Кобаяси-сан протянула мне связку бронзовых ключей, её голос звучал строго и предостерегающе. Я поклонилась, не найдя нужных слов, чтобы объяснить, что собираюсь делать, и мы вышли наружу. Я слышала, как Коити на прощание снова поблагодарил добрую участливую женщину.
— Миюки, хочешь проведать родителей напоследок?
— Нет. Не сейчас.
Я быстро пошла обратно в сторону храма. Деревня, река и луг, лесная тропа. Солнце клонилось к деревьям. Небо на западе, густо-лиловое, тревожное, сулило новую грозу. Коити сказал «напоследок»… Мы все видели жуткие изменения погоды, чувствовали, как чёрные тени ёкаев и бакэмоно несутся к разлому, как периодически содрогается земля, не в силах вынести такого исхода, повального бегства в иной мир. Они ведь даже не понимали, куда и зачем мчатся. Но мы втроём тоже не знали, что делаем и что будет. Я лишь полагалась на божественную мудрость великой матери Аматэрасу. Верила, что она укажет путь. Верила, что мы не умрём.
Тревога и страх крутили живот железным прутом. Мы снова прошли под алыми тории, поднялись по мшистым каменным ступеням, осмотрели территорию. В густом холодном сумраке очертания храма выглядели мягче. Наверное, поэтому мне всегда нравилось приходить сюда затемно.
— Эол, Коити, проверьте хайдэн, а я зайду в хондэн. Ищите любые подсказки, что делать с зеркалом.
Хайдэн — большой зал для молитв, если там что-то есть, они вдвоём быстрее это найдут. В хондэн же никто, кроме каннуси, не имел права входить, это был дом божества. Полагаясь на поддержку Аматэрасу-о-миками, я взяла на себя смелость осмотреть храм. Он располагался за хайдэном, скрытый от глаз посторонних. Я расцепила связку ключей и отдала самый маленький Эолу. Наши ладони на мгновение соприкоснулись, а глаза встретились. В серо-голубом взгляде к боли примешивалась надежда. Эол достал из кармана в складках широких штанов зеркало и протянул мне.
Я не выдержала, бросилась в его объятия, сжала изо всех сил. Уткнулась носом в шею. Хотелось, чтобы сейчас, как прежде, он объяснил мне законы и порядки этого мира, незыблемые, крепкие, на которые можно всегда положиться. Хотелось услышать от него понятные инструкции, что делать теперь со священным бронзовым зеркалом, только вот он не мог этого знать. Никто не мог.
Я сняла обувь и поднялась по широким деревянным ступеням к хондэну. В полной темноте раздался тонкий душераздирающий скрип. На ощупь открыла дверь и нашла, чем зажечь бумажные фонарики. Внутри чувствовалось присутствие ками. Аматэрасу давала о себе знать, но на глаза не показывалась.
Я подожгла сэнко в специальных подставках, и в воздух взвились тонкие струйки терпкого дыма. Церемониальные сосуды валялись на полу, блюдца для риса и соли, пустые, вовсе разбились. Лишь симэнава из рисовой соломы напоминала, что здесь алтарь.
— Аматэрасу-о-миками, прошу, помоги защитить наш мир, сохранить гармонию всего сущего и постичь истинный порядок вещей.
Я с надеждой всматривалась в алтарь, но ответом мне была тишина. Глупость какая-то. Или нужно больше веры, чтобы достучаться до небес? Этого я не знала, зато понимала, что нельзя терять время. Я вышла.
Коити и Эол тихо переговаривались рядом. Лицо первого было спокойным, второго — встревоженным. Я не слышала разговора, только видела серебристые отблески луны, подсвечивающие их фигуры.
— Миюки?
Я прошла чуть вперёд, туда, где росли молодые деревья сакаки, и сорвала несколько веточек.
— Миюки, — снова позвал меня Коити, — нашёлся один свиток, тебе стоит взглянуть.
Мы вернулись в храм, где в рыжем свете бумажных фонариков можно было прочитать написанное. Я поставила зелёные ветви сакаки в специальный сосуд на алтаре и заметила, что место кагами — священного зеркала в середине алтаря — пустует. Я коснулась гладкой древесины: идеально ровное углубление, совпадающее размером с бронзовым зеркалом, — потом взглянула на свиток.
По виду древний. Мы опустились на пол и аккуратно, чтобы не порвать, развернули хрупкую бумагу. Я не поняла, из чего она сделана, похоже на вощёный пергамент, а поверх чуть липких страниц текст, написанный чёрной тушью. Только все символы были мне незнакомы.
— Эол, ты знаешь, что это за язык?
— Впервые вижу.
— Плохо дело, — простонала я.
— Думаешь? Может, драконы нас спасут?
И тут, словно в опровержение его слов, храм задрожал.
— Ага, из меня ужасный спаситель, — пошутила я, — похоже, насчёт меня ошиблись все, даже великая богиня.
— Миюки, — голос Эола вибрировал, но не от дрожи земли, а от волнения, от искренности, которую он нёс, — порой мы не понимаем, что делаем. Я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы знать: такое происходит чаще, чем рассчитываешь. — Он усмехнулся. — Прислушайся к внутреннему голосу. Иногда это всё, что нужно.
Землетрясение прекратилось. Я встала, подошла к алтарю, достала зеркало, вложила его в круглое углубление, а рядом положила свиток. Я посмотрела в отполированную бронзовую поверхность, и там отразилось два лица — моё и волчье, по лицу для каждого из миров. Храм снова задрожал, ещё сильнее. Повторные толчки набирали мощь. С потолка посыпались пыль и щепки.
— Коити! Эол!
Я быстро повернулась к ним, но прямо передо мной упала балка, разделяя нас. Я вскинула руки, защищая голову. Невозможно было вздохнуть, словно воздух наполнился песком, нос и глаза защипало. Я уже ничего не видела и не слышала, кроме грохота рушащегося здания.
Глава 19
Я всё ещё чувствовала запах древесины, пыли и теперь солнца. Жаркий луч лежал на моей щеке. Глаза открылись с трудом. Казалось невероятным, что после той ночи я увидела рассвет. Всё ещё оглушённая, я невольно издала громкий стон, пытаясь перевернуться. К моему удивлению, вокруг оказалась пустота, меня не придавило стропилами или другими обломками.
Храм выглядел иначе. Бревенчатый сруб из светлого кипариса даже пах как-то по-особенному. Рядом лежал свиток. Я быстро встала и огляделась. Бронзовое зеркало так и осталось в алтаре, но сам алтарь изменился. Я попробовала ковырнуть зеркало пальцем: оно так крепко сидело в лунке, что никак не желало поддаваться. Тогда я развернула свиток. Теперь, к моему удивлению, иероглифы без труда складывались в слова, и я быстро прочитала, что там написано.
Когда-то давным-давно, говорилось в свитке, был только Хаос. Из Хаоса начали зарождаться боги. Одни поселились на Равнине Высокого Неба и стали небесными богами: Аматэрасу, Цукуёми, Сусаноо и другие. А на Тростниковой Равнине жили земные боги: Кицунэ, Оками, Хэби, Цуру и Цутигумо. Создали боги людей и бок о бок с ними делили рис, пока однажды не возгордились земные боги, что их страна лучше небесной, и не попросили небесных богов разделить равнины так, чтобы никто больше не мог пересекать границу. Но земные боги были хитрые и глядели на оба мира каждый в двух своих обличьях — для каждого мира по лицу, — потому что хотели знать, каково в обоих мирах. Такой получился Порядок.
Самая хитрая и жестокая из них, Кицунэ, возгордилась, считая себя самой сильной богиней. Она захотела править Тростниковой Равниной в одиночку и мнила, будто люди подчиняются лишь ей, грезила, что лишь её они любят и превозносят над остальными. Убила она Оками, Хэби, Цуру и Цутигумо, а их детей, что умели превращаться и в людей, и в животных, отправила жить среди смертных, чтобы почитали Кицунэ как единственную богиню и Порядок, который она устроила как единственно верный.
Но люди помнили небесных богов и поклонялись им. И сколько бы Кицунэ ни старалась очернить старших своих собратьев и унизить детей младших собратьев — ничего у неё не получалось.
Дети земных богов тоже могли путешествовать меж мирами, но только когда не видели небесные боги: Цукуёми не выкатывал на небо луну, а отдыхал с братьями и сёстрами в небесной обители. Однажды дочка Оками — храбрая Миюки — вознамерилась разрушить несправедливый порядок. Отправилась она в путешествие неслыханное на Равнину Высокого Неба, нашла зеркало великой богини Аматэрасу. Разрушила Миюки с помощью зеркала раз и навсегда несправедливые границы, чтобы люди и боги могли снова жить бок о бок и делить рис, как во времена Хаоса, который есть суть и источник всего сущего.
Мои руки дрожали. Что это такое? Свиток выглядел как настоящая реликвия. Почему там моё имя? И эта история… Кая рассказывала похожее начало, а потом… Неужели она — та самая Кицунэ? А все оборотни — потомки других земных богов?
Внезапно мне стало не хватать воздуха, я ошарашенно открывала рот и не могла сделать вдох. Всё ещё сжимая свиток в руке, выбежала на улицу. Неизвестный храм огораживал деревянный забор. Пруд с карпами, сад… Не было ни души, я металась в поисках калитки. Потом другой и ещё одной. Сколько же тут заборов?
— Коити! Эол! Кто-нибудь?
Что случилось с ними?
Наконец выбравшись наружу, я упала на землю. Ровная утоптанная дорожка вела сквозь прекрасный, всё ещё ало-золотой лес вдоль берега чистейшего звонкого ручья. Красные клёны, зелёная хвоя шумели на ветру, канареечные листья гинкго летели, кружась в потоках воздуха. Я прошла мост, тории, надеясь встретить хоть одну живую душу.
Я что, попала в прошлое? Такие простые деревянные постройки в храме, вдоль дороги тоже какие-то деревянные домики, никого не видно. Или это какой-то новый мир? Что, если я перенеслась одна, а Коити и Эол погибли под завалами?
Я шла и шла вперёд, всё дальше уходя от храма.
Дурнота подкатила к горлу.
— Есть здесь кто-нибудь?! — Мой голос целиком состоял из отчаяния.
— Ты чего орёшь, голову напекло?
У деревянного домика откинулась часть стены, открывая окно. Внутри сидела женщина, а вокруг неё пестрели развешанные безделушки. Чего тут только не было: сумки, шляпки, шкатулки, блокноты, брелоки — всё на свете. Так же открылся и соседний домик, там тётушка чуть помоложе восседала в окружении разнообразной еды и напитков в цветастых упаковках.
— Кто там? — подала она голос.