— Сэли?
Варвар искоса взглянул на Сибилла, скривившись, потер лоб над переносицей и продолжил:
— Госпожа очень расстроилась при виде одного из раненых — у парня было рассечено лицо и поврежден глаз. Ночью она, я и лорд Орейо вынесли его в отдельную комнату, и госпожа лечила его своими эликсирами.
— Дальше?
— Я отнес его обратно. Утром были похороны, поминки…
— Плевать на поминки! Лира… Госпожа ходила к этому раненому?
— Нет, Ваше Сиятельство, он пришел сам.
— И?
— Они разговаривали.
— Наедине?
— Госпожа меня не видела, думаю, сочла, что они одни. Этот парень, Алан, предлагал ей сбежать с ним, но госпожа отказалась — мол, вы его убьете, а она не желает быть виновной в его смерти.
— Дальше?
— Тогда он оскорбил ее.
— Недоговаривает, Ваше Сиятельство.
— Сэли?
— Я говорю, как было.
— Они целовались, — хмыкнул Сибилл. — Лира и Алан.
Карандаш, который вертел в руках Раду, с громким треском сломался пополам.
— Сэли, если потребуется, я выбью из тебя правду, — тихо сказал граф.
— Правда в том, что ваш маг лжет, — жестко ответил варвар. — Алан начал распускать руки, но госпожа вырвалась, ударила его, и тогда он ее оскорбил. Я не успел вмешаться, потому что госпожа убежала и плакала на чердаке.
— Продолжай.
— Госпожа уснула там, среди коробок, и я отнес ее в ваши покои.
Граф исподлобья взглянул на варвара, рассматривающего пол кабинета.
— Они еще встречались?
— Нет.
— Не договаривает, Ваше Сиятельство.
— Они не встречались, но госпожа следила за его выздоровлением и подменяла лекарства господина Майура на эликсиры.
— Не договаривает.
Варвар скрипнул зубами.
— Алан искал с ней встречи, пытался подловить в коридорах, но госпожа сбегала.
— Дальше?
— Я все сказал.
Степняк стоял, сцепив руки за спиной, и раскачивался с пятки на носок. Молчал — лишь постукивали костяные амулеты, привязанные к его косам.
Молчал и Йарра — выбивал дробь обломком карандаша. Грифель крошился, пачкал столешницу.
— Упоминать о том, что госпоже не стоит знать о нашем разговоре, я думаю, излишне? — спросил наконец граф.
Варвар кивнул.
— Свободен.
— Крутился, как уж на сковородке, — прокомментировал допрос степняка Сибилл. — И сохнет по девчонке.
— По ней половина гарнизона сохнет. Предлагаешь всех перевешать?..
…а хотелось бы. Любого, кто только взглянет!
Маг неопределенно пожал плечами.
— Я могу идти?
— Иди Сибилл! — окликнул он борга.
— Да, Ваше Сиятельство?
— Не пытайся больше оболгать ее. — Татуировка на груди графа пульсировала в ритм сердцебиению, выжигая контур волка на полотне рубашки.
В кабинете пахло вербеной и лаймом. Тонкий аромат назойливо щекотал ноздри, сочился откуда-то сверху… справа… слева… Отовсюду. Раздражал, отвлекал, дурманил, выводил из себя, как теми летними ночами, когда он едва не свихнулся. И мед, терпкий привкус меда на языке, сладкая горечь — от нее першит горло и перехватывает дыхание.
…и хочется выдернуть ее из постели, впиться в нежные губы, притиснуть к стене — прямо в коридоре, плевать на слуг — это его замок, его женщина, он волен делать что и где хочет! — и любить ее, любить, пока она не забьется в руках, не застонет:
— Я больше не могу, господин… Пожалуйста… Хватит…
…и продолжать — пусть царапается, пусть кричит сколько влезет! — и брать ее до тех пор, пока не пресытится, пока не затошнит, пока не наступит похмелье, пока не утихнет огонь, сжирающий его изнутри, это чертово желание, из-за которого он сам не свой, эта похоть, мешающая здраво мыслить и рассуждать.
И чем дальше — тем хуже, тем острее, и только в бою он мог выплеснуть накопившуюся ярость и боль.
…маленькая лицемерка! Из-за чего она рыдала той ночью? Из-за похорон? Колокола? Или из-за Алана?
…а ведь он все это время берег ее. Не хотел пугать войной, не хотел видеть ужас в ее глазах, успокаивал, был добр, смешил ее, ухаживал за ней, как мальчишка! Сделал своей леди, хотя мог превратить в подстилку! Стоило ли? Если не ценит?!
…Алан всегда был для нее как трехлапый щенок, Ваше Сиятельство.
…когда он начал распускать руки, госпожа вырвалась и ударила его.
…она просто пожалела его из-за раны на лице.
— Тш-ш-ш… Хочешь, я велю снять колокол?
— Нельзя… Он же… Помина-альный…
— Все хорошо, котенок…
— Нет, не хорошо…
— Что не так? Ну?..
— Будьте осторожны во время штурма, господин…
— Ты из-за меня плачешь?
Флакон с ядом — на его постели, а не в вине, тонкие холодные пальцы, обрисовывающие шрам на плече, всхлип и попытка спрятаться к нему под мышку от колокольного звона…
Два этажа вниз. Четыреста пятьдесят шагов — до заспанных глаз, до растрепанных волос, до тихого смеха и тонких запястий, которые можно удержать одной ладонью.
— Шильда, — прохрипел Раду, вцепившись в подлокотники и вжимаясь в спинку кресла.
Запрокинул голову, стиснул зубы, задержал дыхание — будто снова искал черепаховые шпильки Роха на дне лагуны. И — как тогда — звон в ушах, и колотящееся сердце, и резь в легких — до слез, а над головой — толща воды и бездонное небо. И ступни Наставника — он сидит на деревянном настиле пристани, опустив ноги в волны прилива.
Раду сморгнул видение и выдохнул.
Медленно и осторожно вдохнул, пробуя на вкус запахи кабинета: мастика, воск, кожа, яблоневые дрова. Кофе и табачное вино. И среди них — невесомым шлейфом, рассветной дымкой — исчезающий аромат вербены.
Наваждение схлынуло, оставив дрожь в руках и капли пота на лбу. И глухую злость — на Лиру, на себя. На этого… щенка. На Сибилла — «они целовались!».
…хотел, чтобы она бежала с ним, но госпожа отказалась.
Второго шанса он ему не даст.
И ее свободу стоит… поурезать.
…хватит прятать девчонку в замке, пусть привыкает.
Йарра положил ладони на стол, дожидаясь, пока уймется тремор. Вытер вымазанные в графите пальцы о листок бумаги, вынул из сейфа документы, образцы поглощающих амулетов и шагнул в телепорт.
Утром его ждал Совет пока еще Четырех.
— Здесь три сотни серебром, Сэли. Благодарю тебя за помощь.
— Не нужно, лорд. Госпожа платит мне достаточно.
— Бери.
— Нет, — тряхнул косичками варвар.
Пожав плечами, Тимар бросил кошель в ящик стола.
— Где ты научился противостоять ментальному считыванию, варвар? Ты маг?
— Нет, лорд. Просто заклят. Моя двоюродная тетка — ведьма.
Он подошел к нему снова, спустя несколько часов — высокий худой мужчина с единственной косой, плетение которой означает «верность», с нервным лицом, так не похожим на милое лицо госпожи. В детстве Сэли часто путали с его кузеном, и теперь степняк поражался тому, как могут различаться родные брат и сестра — совсем ничего общего, кроме, пожалуй, роста и сложения. И слепого обожания в глазах при виде друг друга.
О том, что лорд смотрит на маленькую госпожу как мужчина, он старался не думать, несмотря на паскудные слухи.
— Пройдемся?
Пожав плечами, Сэли зачехлил арбалет, забросил его за спину. Укоротил шаг, приноравливаясь к походке хромого.
— Тебе лучше уехать, Сэли, — без предисловий сказал лорд Орейо.
— Почему?
— Для твоего же блага… Она тебе нравится, верно? — усмехнулся лорд. И добавил: — Можешь не отвечать.
— Мои чувства не касаются никого, кроме меня, — остановился варвар. Амулеты на косичках согласно щелкнули.
— Касаются, если начнут приносить проблемы Лире! — резко развернувшись, прошипел Орейо. Красивое лицо лорда перекосила злость. — У Алана тоже были… чувства!
— Господин, я не понимаю, к чему этот разговор. Я не мальчик, который не может держать себя в руках, а взрослый мужчина.
— Видишь ли, Сэли, — тщательно подбирая слова, заговорил Тимар. — Моя сестра красива и умеет нравиться. Зачастую не желая этого. Внимание с твоей стороны ее оскорбит. И навредит ей — граф ревнив. Уезжай.
— Я уеду, если так прикажет госпожа.
— Видимо, я опоздал, — поджал губы лорд. Смерил его раздосадованным взглядом и, припадая на ногу, зашагал к замку, напомнив Сэли паука-сенокосца: та же кособокая походка, те же сети. Тонкие, почти незаметные, они кажутся куда менее страшными, чем лассо ловчего паука — крупного хищника размером с мужскую ладонь, но оттого не менее опасны.
— Он ее на шаг от себя не отпускает, с самого детства! В библиотеку — вместе, кататься — вместе, ели вместе, жили в одних покоях! Граф, когда узнал, в монастыре ее запер на полгода!.. Думаете, подействовало, господин? — захлебывалась Синтия.
Эта прачка напоминала Сэли гадюку — так и брызгала ядом, в обмен на медяшку вываливая самые грязные сплетни об обитателях замка.
— А как война началась, так и спать вместе стали! Снова! Да, снова!.. Таких, как лорд Орейо, в Араасе…
Семнадцать лет назад.
Великая Степь,
стоянка рода Лои-ас-Ми, Детей Ковыля
Юрта Кэи-ас-Кори-Вин, Рыжей Пустельги, стояла в пяти перестрелах от стойбища, в котловане, оставшемся от упавшей с неба звезды. Сюда не доносились ни детские крики, ни лошадиное ржание, ни собачий лай, ни, слава Матери, пение шоора[6] и хууров,[7] отмечающих его поражение.
Еще вчера он звался Сэли-ас-Вэй-Тэр, Черный Бык, а сегодня… Сегодня он был никем. Безымянным изгнанником, не имеющим права на имя.
Бросившим вызов и проигравшим.
— Ты щенок шакала, — презрительно бросил Хан-ас-Ли-Рой, глядя на лежащего у его ног мальчишку. — Только шакалы кусают руку, что их кормит, а потому — пошел прочь! Еще раз появишься в моей степи — и я убью тебя… Валу! — окликнул Хан старшего сына. — Проводи это ничтожество.