— Живая, — тихо сказал Тим. Глубоко вздохнул и стиснул меня до боли. — Боги, как же я за тебя боялся… Я чуть заикой не стал, когда в монастырь приехал Айвор. И потом, когда ты бросила то яблоко…
Айвор Третий — нынешний король Лизарии, слабого государства, находящегося под патронажем райанов. Он и Первый Советник князя Дойер попытались отделить Лизарию от наших границ магической стеной; Айвор таким образом надеялся получить независимое государство, а Дойер, устранив Айвора, — занять его место на троне, для чего потребовал у короля руку младшей сестры. Не для себя, конечно, для сына. Для Сорела.
Вместо принцессы в замок Дойера приехала я.
Йарра, Второй из Совета Четырех, долгое время безуспешно пытался внедрить своих людей в окружение Дойера, но безрезультатно, и время от времени получал плотно зашитые мешки с чем-то круглым внутри. В такие дни на Йарру было страшно смотреть, а уж попадаться под руку…
Свадьба Сорела оказалась для графа долгожданным поцелуем Анары — Дойер не стал устраивать ментальное сканирование невесте сына, захудалой, но все же принцессе, две трети жизни проведшей в монастыре. За месяц до помолвки Эстер выкрали из Приюта богини, а я, лизарийка наполовину, такая же белокожая, синеглазая и светловолосая, заняла ее место. О подмене, кроме самого Йарры, знали трое — Четвертый Советник, объединившийся с графом против Дойера, некий Женор, натаскивавший меня в генеалогии Высоких Родов Лизарии, и Настоятельница.
Послушницы и служительницы ничего не заметили — следуя уставу монастыря, я жила в отдельной келье, прятала лицо под плотной вуалью, тихо говорила и ужасно сутулилась, скрывая высокий рост. Приезд Его Величества Айвора Третьего, решившего лично «осчастливить» сестру вестью о скорой свадьбе с одним из райанов, едва не стал провалом — я просто не узнала своего «брата», оказавшегося совсем не похожим на миниатюры.
На брата он тоже оказался не похож — эта венценосная сволочь, вдоволь насмотревшись на валяющуюся у него в ногах сестру, влила мне в горло магически усиленную настойку воробейника, объяснив это государственной необходимостью — его сыну не нужен конкурент на престол, рожденный от райана.
Месячных у меня не было уже полгода, настоящую Эстер эта настойка просто убила бы.
Второй проблемой стал Дойер. Оказалось, что Первый Советник совсем не похож на злодеев, о которых я читала в романах, — он не ел младенцев, не якшался с демонами, не имел привычки оставлять где попало компрометирующие письма, а все деловые встречи проводил исключительно в своем кабинете, защищенном не только крепкими дверями, но и пологом, испепеляющим всех, кто пытался нарушить границы хозяйского крыла замка.
Магическую преграду я заметила чудом, и в очередной раз поблагодарила Тимара, заставлявшего меня зубрить теорию защитных плетений. Помню, как стояла на лестнице, до слепоты вглядываясь в расплывающиеся контуры магических светильников, и пыталась понять — показалось или нет. Потом бросила в проход, ведущий к кабинету Дойера, яблоко — свой поздний ужин, и до крови закусила губу, когда оно вспыхнуло и осыпалось пеплом, налетев на невидимую обычному глазу огненную стену.
В хозяйское крыло замка я попала благодаря Сорелу, проведшему меня сквозь заслон и давшему заклинанию отмашку: «Она своя!»
Сорел, Сорел, Сорел… Неуклюжий Сорел, похожий на смешного черно-белого медвежонка, живущего в зарослях бамбука. Смелый Сорел, не побоявшийся вступиться перед князем за безвестную девчонку. Глупый Сорел, полюбивший меня.
А теперь, наверное, проклявший.
В кабинете Дойера я нашла многое, очень многое. Боги, почему, почему, ну почему он не уничтожил письма пятилетней давности?! Почему он так надеялся на защиту полога? Почему был так уверен в своей неприкосновенности?!
С тех пор как Первый Советник нашел месторождение алмазов в коронарных землях, мысль превратить камни в амулеты, наполнив их силой, не давала ему покоя. Дойер организовал мятеж на одном из подконтрольных княжеству архипелагов, дал денег восставшему лорду на оплату услуг магов, и он же, когда Йарра взял архипелаг в кольцо, «спас» студиозов-недоучек, таким хитро-закрученным способом заманив их в княжество.
Как Дойер уговорил юных волшебников поделиться жизненной силой с бриллиантами, я не знаю. Знаю лишь, что к зиме у него было около двух сотен сочащихся магией артефактов и уговор с Айвором на постройку заслона, который отделит княжество от Лизарии. Я нашла карту, отмечающую положение стражей, несколько писем, косвенно подтверждающих вину Дойера в мятеже на Рисовом архипелаге, выкрала брачный договор между сыном Айвора и будущей дочерью Эстер, и оставила в кабинете магического шпиона, записавшего разговор Советника и лизарийского короля.
Этого хватило не только для того, чтобы сместить конкурента, на что рассчитывал Йарра, но и для полного уничтожения рода Дойер. Граф довольно потирал руки, Тимар, всей душой ненавидевший Советника, убившего его отца, наконец-то почувствовал себя отомщенным, а я получила рубиновое колье, непроходящее чувство вины перед Сорелом и жизнь Алана.
— У него все хорошо, — сказал Тим. — Он служит матросом на «Тироххской Деве». Алан — умный парень, держу пари, через два-три года он станет помощником капитана.
Я тяжело вздохнула, и вздох перешел во всхлип.
— Не плачь, маленькая. Все закончилось.
— Закончилось? — истерично засмеялась я. — Закончилось?
— Лира… Что было между тобой и графом?
— Все.
Тим надолго замолчал. Отстранил меня, неловко поднялся.
— Не очень-то это педагогично, но… Выпить хочешь?
Так мы и сидели до рассвета. Пили сангрию, молчали, лишь время от времени перебрасываясь словами. Раньше Тим никогда не пил прямо из кувшина.
— Он тебя… Он был груб?
— Нет, — ответила я, не глядя на брата.
— Хоть что-то, — пробормотал Тимар. — А если бы ты уехала, как я предлагал…
— … то тебе тоже бы досталось, — перебила я. — Я ведь сбежала от него. Последние две недели я пряталась в Карайсе, но граф меня нашел.
— Я не знал.
Свечи оплыли и догорели, испятнав стол кляксами воска, едва заметный сквозняк из приоткрытого окна шевелил портьеры, шелестел бумагами на столе.
— Ненавижу его, — сказала я, глядя на розовеющее на востоке небо. — Знаешь, как он меня называет? Кукла. Лярвина кукла.
— Он Галию замуж выдал, — невпопад заметил Тим. — За кого-то из Младших Лордов.
— Бедный ее муж, — посочувствовала я.
— Угу… Дай, — отобрал у меня кубок Тимар.
— У тебя же целый кувшин!
— Кончилось, — буркнул брат. — Спать пойдем? — спросил он, когда стрелки часов добрались до цифры пять.
— Да… Нет! Не хочу пока, — вспомнила я о трех хамах.
— Ну, как знаешь, — зевнул Тимар.
Я встала, с хрустом потянулась, разминая суставы. Тело просило движения, и я наклонилась, обняв колени, выгнулась назад, став на мостик, и, дурачась, зашагала каракатицей по комнате.
— Может, служителя вызвать? — фыркнул Тим. — Для обряда экзорцизма.
Протянул руку, помогая распрямиться.
— Пойду разомнусь, — показала язык я.
На плацу, находящемся между внутренней и внешней стенами замка, никого не было — до побудки солдат еще далеко, и вся вытоптанная до каменной твердости, чуть присыпанная пылью площадка принадлежала сейчас мне.
Сегодня я впервые буду танцевать одна, без Наставника.
Стало страшно — а вдруг не смогу? Полгода прошло…
Солнечные столбы, пробиваясь сквозь бойницы в восточной стене, частой решеткой прорезали двор. Смежив веки, я шагнула в сноп света и сложила ладони чашей, наполняя их теплом пробуждающегося дня.
Пустыня… Яркое белое солнце и линялое небо цвета глаз Йарры, бубенцы и детский смех песчаных духов… Горячий ветер ласкает губы, и сотни мелких частичек кварца скользят по шее, груди, как тысячи поцелуев.
Я тоже скучала. Боги, как я скучала!
Дрожит раскаленный воздух над барханами, сгущается дымчатым шелком невесомой чадры, растекается миражами дворцов и башен в окружении финиковых рощ. А впереди, на вершине холма, безудержным белым пламенем горит оплавившийся стеклянный столб караванной тропы — моя точка равновесия.
Пустыня щедро делится со мной покоем. Постоянством. Вечностью.
Проходят годы, неторопливо ползут века, проносятся мимо смазанной лентой иллюзий реальности, но пустыня все та же. Яркое белое солнце и блекло-синее небо, медные бубенцы песчанников и миражи дворцов, густеющая полоса самума на горизонте и медленно наливающаяся алым точка моего покоя.
Тимар так и не добрался до спальни. Стены сдвигались и раздвигались, как крестьяне в своих топотушках, которые они называют танцами, пол бугрился, будто что-то выпирало из-под плит. Тим споткнулся раз, другой, запнулся больной ногой и упал.
— М-да… Кажется, я пьян, — пробормотал он, с трудом поднимаясь. — Ну, Лира…
Держась за стену, Тимар вернулся в библиотеку. Наткнулся на книжный шкаф, свалил подсвечник со стола, едва не убился тяжелым креслом, почему-то опрокинувшимся от легкого прикосновения.
— Л-ляр-вин дол! — пропыхтел Тим, поднимая кресло и подталкивая его к окну.
С высоты третьего этажа уже был виден рассвет, но двор, окруженный высокой, в четыре роста стеной, по-прежнему укрывал полумрак, рассеченный лишь лучами, пробивающимися сквозь бойницы. Лира стояла в одном из таких солнечных пятен — тоненькая, высокая, натянутая как струна. Ладони горстью подняты вверх, глаза зажмурены, губы упрямо сжаты, и шапка растрепанных волос горит, как золотой шлем.
Потребность видеть Лиру ощущалась физической болью в солнечном сплетении, иногда сильнее, иногда слабее, но — постоянно. Эти несколько месяцев без нее чуть не доконали Тимара. Артефакт, показывающий происходящее вокруг девушки, был слабой заменой, не говоря уже о том, что в замке Дойера была не Лира с ее живой мимикой, резкими порывистыми движениями, вечно чумазым лицом, а Эстер — чопорная, холодная. Настоящая принцесса. И не скажешь, что дочь кухонной девки и безземельного рыцаря.