— Светлые боги, Лира! Что у тебя в голове? — поморщился Его Сиятельство. — Если бы я хотел с тобой переспать, то сделал бы это на корабле, в удобной кровати, а не тащил на остров!
— Тогда зачем мы здесь?
— Сядь, — велел Йарра.
Снял рубашку, бросил ее мне.
— Держи.
Закатал брюки по колено, подобрал кхопеши и выпрямился, глядя на океан.
Вечерний бриз шевелил его волосы, гнал волны к ногам, и они, кроваво-красные в лучах заката, лизали стопы Йарры, а потом с тихим шорохом отползали. Далеко впереди покачивались блокирующие гавани мятежников корабли, над водой метались чайки. С противоположного конца острова доносились голоса и смех.
Я, обняв колени, сидела на дублете и смотрела на высокого смуглого мужчину, чье тело было испещрено белыми рубцами шрамов. Истории одних я знала, о других могла только догадываться. Совсем недавно я трогала их, гладила, а Раду тихо спрашивал, не страшно ли мне. Я мотала головой — «Нет, господин», и Его Сиятельство, криво улыбаясь, легко касался губами уголка моего рта, а потом покрывал поцелуями щеки, шею, щекотно кусал за ухо, а когда я, попискивая, брыкалась, смеялся и крепко прижимал к себе… А теперь мы совсем чужие. Моя ошибка и его нетерпимость, мое упрямство и его попытки подмять меня, связующие браслеты — все это разделило нас сильнее, чем разница в возрасте и в положении.
Жаль, — остро укололо вдруг сердце.
Светлые, как же жаль!
Я была бы рада обманываться: «Лето мое, радость моя… Котенок глупый, ласковый… Лир-ра…»
Задумавшись, я едва не пропустила движение — Йарра шевельнулся. Поднял руку с кхопешем к пылающему небу, будто приветствуя солнце. Крутанул оружие в ладони, ловя и направляя ветер, скользнул в сторону, и я протерла глаза, увидев, что на мокром песке не осталось следов. А потом и вовсе открыла рот: это было что угодно, но только не танец с лучами!
Йарра стал каплей ртути, живой и подвижной. Его движения не были плавными, наоборот, резкими, хищными! Он не пропускал через себя свет, не дарил его, но вбирал, копил, собирал, и я почувствовала, как начинает подрагивать, вибрировать берег. Мелкие камушки и ракушки подпрыгивали в ритм танцу графа, волны больше не накатывали на его ноги, а огибали их! Брызги силы, энергии — я не знаю, как их назвать, — долетали до меня укусами пчел, жалили, отталкивали прочь, но я, преодолевая упругий воздушный поток, все равно подползла ближе, угадывая в па графа фигуры, которым он меня учил.
Учил!
Он меня действительно учил! Не издевался, не мстил, а я…
Вот я дура…
Я смотрела во все глаза, как Йарра собирает лучи и ветер, как разгораются его татуировки и наливаются серебром транса глаза. Это было не благословение мира, нет — пламя! То самое пламя, за которое избил меня Рох, с которым помог справиться Раду! Мой огонь ушел в песок, став самумом, а у него самого — в шторм. И граф контролировал свою бурю — я это видела!
Кхопеши мелькали острыми орлиными крыльями, их черный металл пел, звенел, распарывая полотно мироздания, и из прорех на нас смотрели испуганные боги. Йарра был светом. И тьмой. Нападал и захватывал. Защищал завоеванное. Уничтожал посягнувших — я слышала эхо их криков. Граф был страшен. И потрясающе, просто нечеловечески красив.
В какой-то момент мелькнула мысль — а вдруг, он не удержит ни себя, ни стихию? Но, вместо того чтобы сбежать, я подползла ближе. Сила, разбуженная, сконцентрированная Йаррой, будила жажду, сродни желанию и страсти. Губы пересохли, дыхание сбилось, по телу побежали мурашки — я тоже хочу так уметь!..
А потом он взвился вверх в последнем рывке и упал на колено, скрестив кхопеши в положении для защиты. Берег подпрыгнул, и упругий толчок швырнул меня на землю. Тело сгруппировалось само — я кувыркнулась и приподнялась на локте, глядя на графа. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а потом набежавшая волна окатила его с головой.
Йарра встряхнулся, отбросил мокрые волосы с лица и поднялся.
— Нравится?
Я кивнула.
— Я тоже так смогу, господин?
— Вряд ли, — сказал граф, запрокинув голову, — из его носа шла кровь. — Но в том, что сможешь вернуться из шторма, — уверен.
Из самума. У меня самум.
Но это неважно. Важно то, что, будь я даже слабым подобием графа, на холмах Пратчи ничего бы не случилось. И то, что я душу заложу за возможность учиться у истинного Jukatatsu.
Я опустилась на колени и, опершись на кулаки, коснулась лбом земли — мне показалось, что так будет правильно. Йарра кивнул и чуть поклонился, принимая почтение, а потом протянул руку, помогая встать.
Возвращались мы не напрямик, не через гребень, а по берегу. Солнце село, и над головой разгорались крупные южные звезды. Йарра шел чуть впереди, я за ним, задумчиво глядя под ноги: танец графа все еще стоял у меня перед глазами. Я тоже хочу так уметь! И сделаю все, чтоб научиться!..
А еще… Йарра учит меня, выходит, ему снова что-то нужно? И раз так. Сиятельству придется снять с меня эту блямбу, — дернула я браслет. Выходит, у меня теперь двойной стимул.
— Я могу спросить, господин?
— Ну? — повернулся Йарра.
— Почему вы… не сказали раньше? Не объяснили?..
Сиятельство пожал плечами, выражения его лица в темноте я не разглядела.
— Знаешь, Лира, я всегда был уверен, что слово «тренировка» означает именно тренировку, а не что-то еще. И не подозревал, что придется пояснять очевидные вещи. Ты же знаешь рисунок танца с лучами, неужели тебе не пришло в голову, что это тоже танец, но другой?
— Простите, господин… — прошептала я.
— Надеюсь, теперь ты будешь более прилежна.
— Да, Ваше Сиятельство.
— Отлично, — кивнул он.
Впереди показалась лодка. Я догнала графа, и в освещенный факелом круг мы шагнули одновременно.
Я перестала халтурить и жалеть себя. Теперь, когда у меня снова появилась цель, а впереди забрезжила надежда избавиться от поводка, я пахала, как… одержимая? нет, не то… проклятая, вот! — примите, Светлые, шебутную душу Кайна, и едкие замечания графа сменились одобрительными кивками и легкими прикосновениями: «Чуть выше. Прижми локоть. Да, вот так».
К побудке Сиятельства я была уже на ногах и даже успевала размяться. Под чутким руководством Йарры бегала, прыгала, плавала, отжималась — ни гроба, ни савана тому, кто это придумал! — перевязывала ладони и лазила по мачтам — однажды даже помогла сменить парус, прыгала по лестнице, ведущей в трюм, отрабатывала статику, прятала набитые синяки, а утром начинала сначала.
И быстро возвращалась в форму. У меня даже бедро болеть перестало.
— Все благодаря правильному настрою, — глубокомысленно заявил Рени. Маленький целитель сидел на высоком табурете и болтал ногами, глядя, как я перетекаю из стойки в стойку. — Вы настроились на желаемое, и организм мобилизовал все силы. Но как лекарь должен предупредить, что вам нужно больше отдыхать.
И этот туда же.
Я бы с куда большим удовольствием работала на палубе — ветерок, солнышко, воздух восхитительный, но ворчание Сэли — «сядьте, вы-же-женщина» — выводило из себя, а его болтовня о Вольных Городах Тэха-Эн и Линнеи сбивала весь настрой. В теории я, конечно, могла бы попросить степняка замолчать, но на практике… Он же почти как Йарра, таким слугой попробуй покомандовать! Проще в каюте спрятаться — и от него, и от Сиятельства, велевшего отдыхать.
Рени, в отличие от Сэли, не раздражал: злиться или сердиться на этого маленького человечка было просто невозможно. Смешливый, улыбчивый, предупредительный — эдакий добрый дух корабля, — он стал единственным, кому я смогла рассказать все. Совсем все. Даже о детстве, даже о матери. Даже о Стефане — о старшем брате Йарры я никогда не говорила ни с Тимом, ни с Раду. Еще о Джайре, и даже о том, что нищенствовала, — подумалось, Рени не станет меня за это презирать.
А началось все с того, что целитель похвастался летающим ковром — мол, у него такой в Фарлессе остался.
— Большой, с половину каюты! Я на нем над городом и пустыней летал! — развел он руки в стороны и побежал вокруг стола, показывая, как это было здорово.
— А я зато мантикору убила, — не придумала я ничего более поразительного.
— Как? — споткнулся Рени. — Где? Когда? Я видел мантикор, это ужасные звери!
— Давно. — Я потерлась щекой о плечо — шрам исчез, но привычка осталась. Выдохнула, наклонилась, обняла колено, растягивая в шпагате левое бедро. — Десять лет назад, неподалеку от замка.
— То есть вам было… — подсчитал Рени, — вам было восемь?
— Угу.
— Как это случилось, госпожа? — сел он на пятки, глядя на меня огромными шоколадными глазами.
Ну я и рассказала, умолчав, правда, о флере и алмазах. Потом перескочила на Роха, с него на Джайра Сорье и того гаденыша, что травил меня в замке князя. Потом на княжескую кухню. А в конце — на Стефана.
— Почему вы плачете, господин Литами?..
Карлик вытер лицо и осторожно, будто боялся, что оттолкну, погладил меня по плечу. Я его потом еще и утешала, представляете?
— Ну что вы, все же хорошо. Я в порядке, правда, — улыбнулась я, когда Рени забормотал о травмах детства. — Мой брат говорит, о прошлом стоит думать, только если можешь что-то изменить. А если нет — извлеки из случившегося урок и живи дальше.
— Ваш брат — мудрый человек, госпожа, — шмыгнул носом Рени.
Мудрый, да. А еще гад, и при встрече я ему лицо разобью, я обещала.
О том, что я шильда, Рени догадался сам. Причем упомянул об этом совершенно между делом, будто в мире нет ничего обычнее ведьмы.
— Госпожа, я же у пустынного колдуна учился. А моя подруга, Фьоли, дочь песчанницы и огненного мага. На юге совсем другие нравы…
Только мы на севере.
— Рени, не вздумайте рассказать графу о своих догадках. Или он знает? — озарило меня. — Вы поэтому до сих пор на корабле?!
Карлик замолчал и отвернулся.
— Ваше Сиятельство! Мы можем поговорить?