ЛИБУРНА «ДИКАРЬ»
Глава десятая.Вниз по неприятности
В ушах грохотал камнепад.
Казалось, в бурной стремнине Дамбадзо ярилась не вода, а поток щебня и булыжников. Дамбадзо на местном наречии значило «Неприятность». Что ж, туземцы польстили гадской реке. Рев воды отражался от стен ущелья, уходивших ввысь, и многократно возвращался, наслаиваясь. Расслышать команду было трудно даже в наушниках. Командиру приходилось орать во всю глотку. К счастью, обер-центурион Крыса мог поберечь горло: в каждой лодке имелся опытный кормчий. Сплавлялась центурия не впервые: когда надо, подгребали без команды, перевешивались на борт, выравнивая лодку. Новичком был один Марк. Два учебных сплава по сонным речушкам Тренга не в счет. По сравнению с Дамбадзо — детский сад, ясельная группа. Разве что сканер все время держали включенным — засекали и отстреливали аллигаторов, прятавшихся под зеленым ковром ряски, и водных серпентозавров.
Выяснив Марков куцый опыт, Крыса проинструктировал: «Сиди тут, держись здесь. Перевернулись — герметизируй шлем и цепляйся за леер…» Вот Марк сидел и держался: правой рукой за леерный трос, левой — за ручку из рифленого пластика. Хвала удаче, второй половиной инструкции воспользоваться пока не пришлось.
Вокруг царила белая кипень. Бурление слюны; летящий плевок великана. Брызги тяжкими плюхами рушились со всех сторон. Воздух полнился колючей водяной пылью. Ее наискось пронизывали лучи солнца: пляска сотен радуг. Справа и слева вихрем неслись отвесные скалы. Бурые жилы железняка прорезали серый гранит, в изломах трещин лезла к свету вездесущая зелень. Сверху, в полусотне метров, над краями ущелья свешивались резные веера — листья пальм и какой-то неопознанной флоры. На плато царили их величества джунгли, ждали своего часа: возвращаться должны были сушей.
Обратный путь считался более опасным.
Марк хмыкнул. Ага, сплав по Дамбадзо — увеселительная прогулка! Стены скользкие, уцепиться за выступ не даст течение. А если туземцам вздумается уронить пару глыб или попрактиковаться в метании копий по движущимся мишеням… Одна надежда: никому и в голову не придет, что либурнарии рискнут спускаться на лодках по Неприятности. Здешним племенам до них дела нет.
Кроме вождя Афолаби, разумеется.
За спиной остался «Дикарь» — либурна села на луг, подходящий по размеру. За спиной остались дни, проведенные младшим офицером Тумидусом на борту «Дикаря». В их числе — день, когда он впервые увидел либурну…
Возле «Дикаря» жужжал трап-эскалатор: шла погрузка рабов в энергоотсек. За погрузкой наблюдал хмурый сервус-контролер. Временами он шумно сморкался в клетчатый платок. Чуть дальше, спиной к взлетному полю, разговаривала по коммуникатору женщина в форме обер-декуриона.
Марк шел к либурне, чувствуя себя призраком. Настоящий Марк остался в части № 17247, раздерганный на тьму фрагментов. Сразу по прибытии на Прецилл в него вцепились клыками и когтями. Тысячи объемных снимков со всех ракурсов: Марк в форме, Марк в полосатом тельнике, Марк, голый по пояс. Марк на построении, Марк у навигаторского пульта, Марк на стрельбищах. Марк у холодного, неприветливого моря. Марк в скалах. Марк в сортире: по малой нужде — отдельно, по большой — отдельно. Марк в увольнении — бар, улица, парк с аттракционами. Бордель, постель с голой девкой. Девка оказалась бойкой: поначалу Марк стеснялся, но скоро ему стало не до оператора. Впрочем, от бравого либурнария требовалось немного: лечь, повернуться, прижаться, привстать. «Хорош, боец, — махнул оператор. — Не увлекайся. Остальное я тебе сам нарежу…» Краем глаза Марк заглянул в операторскую сферу: там творился полный бардак. Марк-иллюзия вытворял такое, что краснели уши. Поймав его взгляд, оператор переключил видео: теперь Марк палил из «Универсала» в скалах над холодным морем. Бой выглядел устрашающе. Орали чайки, орал Марк — натурально до колик.
— Вот так, боец, — оператор подмигнул. — Монтаж правит миром. Ну и скажи: на хрена ты теперь нужен живой?
Давая расстрельные подписки, одна другой страшнее, Марк вспоминал слова оператора. Хуже того, он готов был поверить, что попал в лапы Игги Добса, стилиста-наркомана. Что из Марка Тумидуса делают линейку «милитари-стайл». Завтра жирные ублюдки растиражируют его облик по всей Ойкумене, а оригинал на всякий случай распылят в утилизаторе. Когда пасмурным, ветреным утром — «Подъем! Полчаса на сборы!» — Марка отвезли на космодром, он не поверил своему счастью.
– «Дикарь», — мучитель-оператор указал на одинокую либурну. — Иди, служи…
Ну, Марк и пошел.
Лодку подбросило на перекате.
У всех лязгнули зубы. Днище с мерзким скрипом проехалось по камням. Марк напрягся, ловя равновесие. К скрипу он привык. Нанопластовое волокно баллонов, изготовленных умельцами Ларгитаса, выдерживало пистолетный выстрел в упор. Лодку швырнуло еще раз, и еще. Левый борт опасно вздыбился; Марк бросился на него, карабкаясь, как на стену. Остальные тоже навалились, и лодка с неохотой выровнялась. Хорошо, что груз был принайтован намертво, иначе лишились бы снаряжения. Рядом мелькнули блестящие, хищные клыки камней — и убрались прочь. Лодка пошла плавнее, движение замедлялось.
Встряхнувшись мокрым псом, Марк огляделся. С поднятого забрала шлема стекали прозрачные капли. Искрясь на солнце, они слепили глаза. Стены ущелья в этом месте понижались и вскоре сходили на нет. Река величественно растекалась вширь, умерив безумный бег. Вода еще бурлила, швыряясь клочьями пены, но уже стало видно дно — каменистое, с языками песчаных намывов.
Впереди по правому борту виднелась широкая коса. За ней вставала темно-зеленая стена с багровыми подпалинами. Шесть узких тел уткнулись в косу острыми носами, до половины выбравшись на песок. С опозданием Марк сообразил: это не аллигаторы и не пресноводные акулы. Это лодки дикарей. А из джунглей уже бежали чернокожие туземцы в травяных юбках, кричали, призывно махали руками. Один воздел над головой блестящий цилиндр. Опустив забрало и дав увеличение, Марк опознал в цилиндре стандартный термос на шесть литров.
Условный знак от вождя Афолаби.
Туземцы с живым интересом наблюдали, как либурнарии спускают воздух с лодочных баллонов. Когда раздалось громкое шипение, стоявшие ближе всех попятились, показывая руками: змеи! Смех и подначки сородичей вернули их на место. Кто-то сунулся помочь, но Крыса, включив коммуникактор в режим перевода, погнал доброхотов: как бы не стащили чего-нибудь! Впрочем, едва снаряжение было разобрано, тот же Крыса нагрузил туземцев по полной программе, велев нести и упакованные лодки, и груз, предназначавшийся в подарок великому царю Афолаби.
Ослушаться «звездного вождя» никто не рискнул.
Марк отметил, что при местных Крыса именует Афолаби царем. Две сотни головорезов с копьями, собирающих дань с двух десятков мирных деревенек — царство, больше похожее на бандитский террор, и все же титул есть титул.
Психология, вздохнул Марк. Психология ботвы, чтоб её…
Поклажу туземцы уложили на древки копий, как привыкли носить охотничьи трофеи. Водрузив копья на плечи, дикари гуськом двинулись по уходящей в джунгли тропе. Колонна либурнариев — сорок восемь человек — пошла следом. Тропа оказалась натоптанной: чистый хайвей по здешним меркам. Вряд ли какая-либо тварь отважилась бы напасть на многолюдную толпу: Ломбеджи — не Тренг, динозавров нет. Тем не менее, Марк бдительности не терял. Он вглядывался в сумрак, переплетенный лианами и воздушными корнями; время от времени переключал шлем в ИК-режим. Живность размером больше зайца в радиусе видимости так и не появилась.
До деревни, которую Афолаби именовал «столицей», добрались через четверть часа. Похоже, любимой геометрической фигурой ломбеджийцев был круг. Деревня состояла из сотни круглых хижин на толстых сваях. Хижины отличались размерами: больше, меньше, совсем мелкие, считай, игрушечные. В центре возвышался дворец — пятнадцать метров в диаметре. От некрашеных «трущоб» дворец отличался тем, что был старательно выкрашен в ярко-малиновый цвет. Крышу его покрывали не пальмовые листья, и даже не связки тростника, а прозрачная гидрофобная пленка, натянутая на каркас из дерева.
Поле за деревней радовало глаз светлой зеленью всходов. Оно тоже имело форму круга. Защищала поле ограда, хлипкая на вид, на которой что-то шевелилось и дергалось, издавая глухой рокот. Сторожевых обезьян там посадили, что ли? Марк опустил забрало, дал увеличение: на изгороди красовались ряды высушенных тыквочек, колышущихся под ветром. Внутри тыкв, рокоча, перекатывались орехи или мелкие камешки — шумовой барьер от лесных мародеров.
Земля между ростками была странно черная, словно присыпанная золой. Да это и есть зола! Помнится, Крыса еще на совещании спрашивал: почему бы не сесть возле деревни? Хорошо, сядем не «Дикарем» — двумя ботами… Зачем сплавляться по реке, а потом бить ноги обратно через джунгли?! Крысе передали привет от Афолаби — царь категорически не желал, чтобы ему опять сожгли все поле. Один раз такое уже произошло, и Афолаби отлично представлял себе последствия посадки «летающей черепахи» рядом с деревней.
Поле, подумал Марк. Поле с ростками. Поле с кораблями…
— Здравия желаю!
Сервус-контролер отмахнулся: не до тебя, парень.
— Здравия желаю! — упорствовал Марк.
Женщина в форме обернулась, выключив уником.
— Разрешите обратиться, госпожа обер-декурион! — радостно взревел Марк. Скажи ему кто раньше, что он возликует при виде Ливии Метеллы, в жизни бы не поверил. — Обер-декурион Тумидус для несения службы…
— Вольно, боец. Как нога?
— Отлично, госпожа обер-декурион!
— Болит?
— Никак нет!
— Не ври мне. Болит, да?
— На погоду. Доктор говорит: скоро пройдет.
— Что у тебя под мышкой? Удочки?
Марк половчее ухватил футляры:
— Шамберьер, госпожа обер-декурион. Шамберьер и фарпайч.
Ливия молча смотрела на него. В глазах ее не было и тени понимания.
— Кнуты, — упростил Марк. Личные вещи он отправил автопогрузчиком, а дедовы подарки прихватил с собой, как ручную кладь. — Длинный и короткий.
— Два кнута?
— Ага, два. Мои талисманы. Это разрешено?
— Кнут, — повторила Ливия. И добавила со странной интонацией: — Что ж, значит, так тому и быть. Господин унтер-центурион, разрешите обратиться?
Марк не понял. А когда понял, вспотел. Он до сих пор считал, что это шутка.
— Обращайтесь, — кивнул он.
— На «Дикаре» забудьте про звания. Меня зовут Ведьма. Ведьма, и на «вы».
Ливия шагнула ближе:
— Вам все ясно, Кнут? Кстати, вас хочет видеть капитан.
— Кнут!
— Я!
— Ворон ловите?
— Никак нет! Изучаю обстановку!
— За мной. Не отставать.
— Есть не отставать…
К ним с любопытством придвигались туземцы, быстро образовав живой коридор из черной плоти. Одежды на дикарях было минимум. Дети бегали нагишом. Трое стариков щеголяли в соломенных шляпах: надо полагать, последний писк моды и признак социального статуса. К счастью, дикари держали дистанцию. Ближе, чем на два шага, не подходили, дружелюбно улыбались, скаля ослепительно-белые зубы. Задние вытягивали шеи, желая получше разглядеть чужаков. Большинство оживленно спорило между собой. Когда Марк включил коммуникатор в режим перевода, галдеж смолк. Толпа попятилась, туземцы стали опускаться на колени, пригибая головы к земле. Волной накатила барабанная дробь. Барабанщики выстроились у входа в малиновый дворец. Здоровенные чурбаны в их руках, пустотелые и лишенные коры, были отполированы тысячами прикосновений. Низкий, грозный звук напоминал грохот ярящейся Неприятности. Ладони мелькали с такой быстротой, что казалось: у барабанщиков по шесть рук, как у брамайнских божеств.
Могучее крещендо; тишина.
Бамбуковая циновка, закрывавшая вход во дворец, поползла вверх, как жалюзи на двери открывающегося магазина. Из темного проема опустился короткий, на четыре ступеньки, металлический трап.
— Слон! Черный Бык! Гроза земли и неба!
— Куум! — гаркнули туземцы.
— Великий царь Афолаби!
— Куум!
— Слон приветствует гостей со звезд!
Орал тщедушный, тощий как глист, глашатай. Он стоял у трапа, поднеся к губам мятый рупор из жести. Имя царя — Афолаби — коммуникатор перевел, как «Рожденный-в-богатстве». Марк пожал плечами. Тут не поспоришь: по местным меркам Афолаби, несомненно, богач.
На трап, в сопровождении двух слуг с опахалами, ступил лоснящийся от жира толстяк. Переносицу царя пронзала зубочистка из пластика. Татуировка на щеках, в ноздрях — золотые кольца. На макушке — шапочка, вышитая цветным бисером. И стандартная коммун-гарнитура за левым ухом.
Юбочкой Афолаби пренебрег, почесываясь в паху.
Марк представил капитана «Дикаря» на месте его величества — и чудом удержался от хохота.
— Курсант Катилина здоров, — сказал капитан.
И уточнил:
— Бывший курсант Катилина. В целом, здоров.
— Я рад, — искренне ответил Марк. — Честное слово, рад.
— Врачи обещают свести последствия дуэли к минимуму.
— Какой дуэли? — спросил Марк.
— Вы не в курсе?
— Никак нет!
Капитан «Дикаря» был уроженцем Квинтилиса. Черный, угрюмый ворон с горбатым клювом, на голову ниже Марка, вдвое у́же в плечах. Таких даже седина боится. Длинные, до лопаток, волосы капитан перехватывал на затылке резинкой. Когда он ходил по каюте, роскошный хвост хлестал его по плечам. Марк чуть глаза не протер. Да ну, правда же! — хвост жил сам по себе, мало сообразуясь с походкой хозяина.
— Умеет держать язык за зубами, — капитан размышлял вслух, забыв о Марке. — Это плюс. Добровольно пошел на сотрудничество с контрразведкой. Доложил о шпионке: плюс. Развит физически: третий плюс. Недоразвит умственно: минус. Вспыльчив, дерзок; склонен к рукоприкладству… Деканы — ладно. Но стилист? Безобидный стилист на сафари! Кто вам ставил удар в печень?
— Обер-декурион Гораций!
— Это плюс. В остальном — сплошные минусы. Вы меня слышите, Кнут?
— Так точно!
Марк понятия не имел, откуда капитан знает его прозвище.
— По штатному расписанию вы — третий навигатор. Мой третий вышел в отставку. Во время полевых операций на почве, — Марк отметил непривычное «на почве», — вы идете с оперативной центурией. Подчиняетесь Крысе; обер-центуриону Крысе, если так вам легче привыкать. Остальное — позже. Ко мне обращайтесь: «господин капитан». И на «вы»…
Он строго, не моргая, смотрел на Марка. Словно подозревал в новеньком желание обратиться к господину капитану на «ты» и пресекал эту дурость на корню.
— Все, свободны. Что за штуки у вас под мышкой?
— Кнуты… Талисманы.
— Цирк, — каркнул ворон. — Ненавижу цирк.
Крыса выступил вперед:
— Долгих лет жизни великому царю! Богатство, слава, изобилие!
И прошептал по закрытой линии:
— На счет «три» — левую руку к груди, короткий поклон. Один, два… Три!
Поклон либурнариев больше смахивал на кивок. Зато синхронность действий впечатлила Афолаби. Он даже задумался, топчась на трапе: как добиться подобного совершенства от своих нерадивых подданных? Но вскоре царь вспомнил о гостях, вернее, о подарках, и чело его разгладилось.
— Дары! — толстяк обладал завидной глоткой. В рупоре он не нуждался. — Радость Черного Быка выше гор! Она вырастет до облаков, когда я увижу дары!
— Звездные вожди держат слово. Мы привезли все обещанное и даже больше.
— Счастье Слона затмило солнце! Где мои дары?!
Носильщики принялись сгружать перед дворцом ящики, тюки и контейнеры. Жестом ярмарочного зазывалы Крыса пригласил царя ознакомиться с ассортиментом. Афолаби не заставил себя долго ждать. С прытью, мало подобающей царственной особе могучего телосложения, он слетел с трапа и ринулся к предметам своих мечтаний.
Крыса комментировал:
— Вода грёз. Украшения из лучей солнца для царя царей. Украшения из лучей месяца для жен царя царей. Сосуды, хранящие тепло и холод…
— А это я знаю! — возликовал Афолаби. — Это еда для Болтливого Уха! Черный Бык умеет кормить Болтливое Ухо!
«Аккумуляторы, — Марк чуть не подавился. — Питание для уникома…»
— Восемь больших лодок, которые надувают воздухом. Наконечники для стрел и копий. Твердая одежда…
— Как у звездных вождей?! — глазки толстяка загорелись.
— Самая лучшая, — подтвердил Крыса.
— Слон желает видеть!
Царь ткнул пальцем в ближайшего носильщика. Подбежав, тот упал перед владыкой на колени.
— Наденьте на него чудо-одежду!
Крыса облачил носильщика в старенький, списанный с производства бронежилет. Проверил застежки, молча кивнул: порядок.
— Стань туда!
Носильщик безропотно проследовал на указанное место. Выхватив копье у воина, гордого такой честью, Афолаби с молодецким выкриком метнул оружие в грудь жертвы. Лицо носильщика посерело, но он не сдвинулся с места. Бросок царя был точен: прямо в сердце. Если бы не жилет, копье пронзило бы несчастного насквозь. Носильщика отбросило назад, он пошатнулся, чудом сохранив равновесие. Рыдая от ужаса, туземец ощупал себя, поднес к лицу руки, ожидая увидеть кровь. Ладони были чистыми. Ужас на лице носильщика возрос стократ; человек захрипел и упал в обморок.
Толстяк повернулся к Крысе:
— Слон доволен. Слон очень доволен. Я дам тебе самый лучший кнут.
«Кнут, — вспомнил Марк. — Я таскал их по всей либурне…»
— Кий, — сказал большой.
— Тарара, — сказал маленький. — И на «вы», без вариантов.
— Кнут, — представился Марк. — Третий навигатор.
— Первый навигатор, — Кий ткнул себя большим пальцем в грудь, как если бы разговаривал с дебилом. — Тарара, ты второй. Зачем нам третий?
— Чай заваривать, — Тарара почесал ухо. — Я много чаю пью.
— Могу еще ритм задавать, — предложил Марк. — К чаю. Чтоб считалось лучше.
— Ритм? — не понял Кий.
— Ага. Я кнутом хорошо щелкаю. Одни, значит, клювом, а я — кнутом.
Марк постучал ногтем по футлярам. Еще минуту назад он жалел, что не сдал талисманы в автопогрузку, а вот теперь не жалел ни капельки.
— Клювом, — Кий сладко потянулся, загромоздив собой весь проход. — Слышишь, Тарара? Это он на капитана намекает. Гадом буду, на капитана.
— Сработаемся, — кивнул Тарара. — Эй, Кнут, пошли. Я тебе нашу каюту покажу.
— Нашу? — не понял Марк.
— А ты думал, тебе одиночный люкс предоставят?
— Я храплю, — предупредил Кий. — У тебя как с нервами?
— Хорошая еда. Много.
Афолаби важно поцокал языком:
— Надолго хватит.
Переводчик барахлит, решил Марк. Или в примитивном языке ломбеджийцев нет слова «энергия»? Перевели, как «еда», и ладно.
— Жирные! — не унимался царь. — Вкусные! Много мяса!
Переводчик не ошибся. Афолаби был уверен: звездные вожди, как и сам Черный Бык, едят пленников. Иначе зачем они нужны? Другое решение вопроса не укладывалось у царя в голове. Марк подошел к загородке, сделанной из заостренных жередей, переплетенных лианами. В круглом, как все здешние сооружения, загоне толпилась ботва. Мужчины, женщины, подростки. Не такие жирные и мясистые, как уверял толстяк, но дорогу до либурны осилят. Дети и старики отсутствовали: правила торговли Афолаби уяснил давно. На той стороне изгороди Ливия Метелла устанавливала штатив с портативным дискрет-сканером. Штанга поползла вверх, вознеслась над головами ботвы. Сканер начал медленно поворачиваться. Вспыхнуло вирт-табло, замелькали цифры. «1543», — прочел Марк результат подсчета. С запасом, подумал он. Договаривались на полторы тысячи. То ли Афолаби расщедрился, то ли его головорезы плохо умеют считать.
— Слон мудр, — кивнул Крыса. — Славная еда. Мы их забираем.
— Ты заберешь их завтра. Сегодня будет праздник! Пиво, мясо, танцы! Много огня, много женщин! Черный Бык знает: звездные вожди любят праздники! Афолаби тоже любит праздники. Пьем, едим и веселимся!
— Благодарю, — Крыса вежливо поклонился. — Мое сердце скорбит.
— Почему?!
— Я не могу остаться. Мне нужно спешить.
— Хочешь обидеть Слона отказом?!
Толстяк нахмурился. Марк бросил взгляд по сторонам, оценивая обстановку, и заметил, что Ливия Метелла идет к Крысе.
— Я ценю приглашение Слона! — Крыса развел руками. — Я бы праздновал со Слоном тысячу лет подряд! Но мои братья на звездах голодают. Им нечего есть. Если я задержусь, они умрут. Путь до звезд неблизкий, я тороплюсь. Но я вернусь и выпью все пиво, какое есть у Черного Быка! Клянусь!
— Хо! — возликовал Афолаби. — Ты лопнешь, хвастун!
Крыса не врал. Он просто изложил ситуацию доступными дикарю словами. Подводный поселок на Акварре. Глубина — 9411 метров. Буровая станция, энергокомплекс. Сервисные службы, жилые отсеки, грузовой питатель, связывающий поселок с поверхностью океана. Богатые залежи урана и руд редкоземельных элементов. Персонал — 423 человека. Все — помпилианцы. Энергоресурс — 3750 рабов, плюс резервные накопители.
Эпидемия.
Неизвестная болезнь поразила рабов две недели назад. Похоже, возбудителя подняли на станцию вместе с порцией проб, вскрыв новый горизонт залегания. Вирус оказался безопасен для помпилианцев. Зато для рабов, особенно тех, чей энергоресурс был выработан более чем на 50 %, он нес смерть. Итог: за восемь дней поселок лишился половины энергоресурса. Из выживших треть не подлежала эксплуатации, по крайней мере, в течение месяца. Защитный купол поддерживала энергия резервных накопителей — и тысяча с небольшим уцелевших рабов. При жесточайшей экономии этого хватало на полторы недели.
А потом…
Эвакуация персонала исключалась: на поселок был наложен жесточайший карантин. Да, возбудитель выявлен, его действие объяснено, и даже создана вакцина. Все равно, рисковать никто не хотел. Постройка станции обошлась в сотни миллионов сестерциев. Добыча руды обещала сторицей окупить вложения. Поставка в поселок ларгитасского реактора или других альтернативных источников энергии исключалась: оставшийся срок не позволял перестроить всю энергосистему.
Поселку требовались свежие рабы. Опоздай Крыса, и четыреста двадцать три его соотечественника погибнут на дне акваррийского океана, раздавленные массами соленой воды. Расчеты показали: сумма отрезков «Прецилл — Ломбеджи — Акварра» — кратчайшая из возможных.
Либурна «Дикарь» стартовала без промедления.
— Допустим, ты ранен, — сказала Ливия Метелла. — Допустим, тебя вылечили. И еще допустим, что на борт тебе еще рано, а цивилы осточертели до смерти. Представил?
Марк кивнул. Они с Ливией сидели на скамейке в спортзале: ждали, пока Крыса с Тарарой освободят душевые кабинки. Кивать было больно. Говорить было больно. Жить было трудно: полчаса ада по имени «учебный спарринг» давали себя знать. Если у Ведьмы и имелись какие-то мягкие части тела, на Маркову долю их не досталось.
Минутой раньше Марк спросил, что обер-декурион Метелла, член экипажа «Дикаря», делала на Сечене. Предположить, что она явилась в захолустную учебную часть специально за рядовым Тумидусом, он боялся. Это накладывало слишком большие обязательства.
— Как ты поступишь в таком случае?
— Уеду к морю, — вздохнул Марк. — На необитаемый остров.
— Остров? Тоска зеленая. Ты поедешь в учебку либурнариев. В самую что ни на есть глушь. Ты будешь высматривать подходящего идиота. Иногда тебе заранее скажут, что есть идиот, и кажется, подходящий. Твое слово будет решающим. А потом тебя отдадут в подчинение этому идиоту, чтобы он не наломал дров.
— Мне нравится, — сказал Марк, — как это звучит. Сколько идиотов на твоем счету? Скольких ты нашла?
Метелла встала:
— Лучше спроси, скольких я похоронила. Все, пошли мыться. Я выбрасываю Тарару, ты — Крысу. Нет, Крыса тебя убьет. Крыса и меня убьет. Короче, я выбрасываю Тарару, а ты сиди тут грязный.
— Еще один вопрос, — Марк тоже встал. — Зачем весь этот карнавал? Клички, двойник на Прецилле… Что такого особенного в нашей службе?
— Я же говорила, — пожала плечами Ведьма. — Натуральный идиот.
«Талия, — тихо сказала она в душе, намыливая грудь. — Хочу талию. И мягкий живот.» Марк сделал вид, что не расслышал. Он тоже хотел, чтобы у Ливии был мягкий живот. Сегодня он дважды пускал в ход науку обер-декуриона Горация, и чуть не вывихнул себе запястье.
— У тебя много братьев?
Жирное лицо царя выражало живейший интерес.
— Много, — кивнул Крыса. — И все хотят есть. Наши угодья истощились.
— Хорошо. Мы устроим праздник в другой раз.
— Благодарю Черного Быка.
— Мы дадим вам веревки. Колодки. Копья. Кнуты. Иначе еда убежит. Эй, вы там! — царь обернулся к свите, ожидавшей поодаль. — Несите все!
Крыса улыбнулся:
— Щедрость Слона выше гор. У нас есть свое оружие и колодки.
— Еда глупа, — ответная ухмылка толстяка была вдвое шире. — Она не знает, как убивают огненные палки. Слон знает, еда — нет. Не знают — не боятся. Видят кнуты и копья — боятся.
Дикарь прав, отметил Марк. Проклятая спешка! Нет времени просчитывать каждую мелочь. Конечно, проще всего заклеймить ботву на месте, превратив в рабов. Тогда отпадет нужда в «спецсредствах». Но у либурнариев не хватит свободного ресурса клеймения. Больше тридцати дополнительных рабов на каждого… Нет, не хватит. Сроки истекают, клеймить некогда. Процедура передачи на Акварре тоже отнимет время. Придется вести так: через джунгли до либурны, ожидающей на плато.
— Слон мудр, — согласился Крыса. — Мы возьмем твое оружие.
— Тебе — лучший кнут! Слово царя крепче камня!
Кнут, доставшийся Марку, был тяжелее дедовского шамберьера. Костяную рукоять украшала резьба, заодно не позволяя рукояти скользить в потной ладони. Плетеная сыромять из кожи бегемота; на конце — узкий ремешок-фол и крекер из жесткого волоса. Марк взмахнул кнутом для пробы. На второй раз кнут оглушительно щелкнул, сбив верхушку-зонтик с двухметровой ферулы, росшей в трех шагах.
Афолаби цокнул языком, одобряя. Впервые толстяк обратил внимание на кого-либо, кроме Крысы.
— Лузала!
— Кнут! — перевел коммуникатор.
— Кнут, — согласился Марк.
Загородку открыли. Либурнарии образовали у выхода живой коридор. Сперва ботва не желала выходить, но импульсы «паникера», выставленного на минимальную мощность, живо образумили упрямцев. Пришлось даже сдерживать напор желающих покинуть загон вне очереди. Талант Марка пришелся кстати: громкие «выстрелы» кнутом над головами — плюс дюжина рассеченных щек — привели ботву в чувство. Ощутив руку хозяина, туземцы покорились. Лишь женщины продолжали скулить, опасаясь возвысить голос.
Ботву сбивали в колонну по два, по тридцать голов в колонне. Четверка либурнариев проходила вдоль строя, защелкивая на шеях пленников металлопластовые ошейники. Соединялись ошейники попарно, тонкими поводками из нановолокна. Головную и замыкающую пары скрепляли между собой отдельным сквозным поводком, который превращал колонну в единую многоножку.
Норматив — полторы минуты на колонну.
Следующие!
— Плохие веревки, — озабоченно сообщил Афолаби, наблюдавший за процессом. — Очень тонкие. Еда порвет веревки и разбежится.
Крыса расхохотался:
— Пусть Слон порвет нашу плохую веревку!
Толстяк принял вызов. Нановолокно слегка растягивалось в могучих лапах царя, но рваться отказывалось. Поводок толщиной в два миллиметра выдерживал нагрузку до пяти тонн.
— Хорошая веревка, — признал наконец Афолаби. — Крепкая.
— В следующий раз я привезу такие веревки в подарок Слону.
— Черный Бык рад! И не забудь жгучую воду…
— Не забуду. Да, мне сообщили, что у Слона гостит еще один человек со звезд. Он болен и хочет вернуться обратно на звезды. Там его вылечат.
— Белый Страус? Очень смешной, очень неуклюжий. Сломал ногу!
— Покажи мне хижину Белого Страуса. На звездах он исцелится.
— На звездах живут колдуны и знахари, — важно согласился Афолаби. — О, пройдохи! Они излечат и труп своей бабушки! Что им нога Белого Страуса?
Всем видом толстяк давал понять: великого царя ничем не удивишь.
Эта тропа была заметно у́же той, что вела от реки к «столице». Авангарду — десятку либурнариев и шести проводникам-ломбеджийцам — приходилось то и дело пускать в ход широкие ножи, расчищая путь. Шли медленно: солнце, мелькавшее в прорехах листвяного полога, клонилось к закату, а они еще не выбрались на плато, продолжая подъем. Стена джунглей по обе стороны тропы исключала возможность побега. Колонне из тридцати связанных поводками дикарей не проломиться сквозь заросли. Ботва это уразумела быстро. Как и то, что поводки прочнее веревки, а блестящие ошейники снимаются разве только вместе с головой. Туземцы плелись нога за ногу, спотыкались на каждом шагу, замедляя продвижение. Марк взмок: он носился вдоль конвоя, растянувшегося по тропе, подхлестывая ботву и наскоро «ставя руку» сослуживцам.
Многому ли научишь людей на ходу? По крайней мере, самые азы либурнарии усвоили. Марк мог бы собой гордиться, но он слишком вымотался для этого.
Внезапно конвой встал.
— В чем дело? Привал?
Якоб Ван дер Меер, маркиз этнодицеи с Ларгитаса, приподнялся, опершись руками о носилки. Когда он вытянул шею, тщась разглядеть, что происходит впереди, стало ясно, за что маркиза прозвали Белым Страусом. На Ломбеджи он собирал материал для академии и на свою беду увязался с местными на охоту. При наличии регенератора охромевший маркиз бегал бы по джунглям уже через неделю. Но вот незадача: у царя Афолаби, Рожденного-в-богатстве, не нашлось регенерационной капсулы. Лубок маркизу наложил шаман, обезболивающее Ван дер Меер вколол себе сам. Перспектива проваляться в лубке месяц-другой, наслаждаясь первобытным гостеприимством, ларгитасца не прельщала. Вдруг кость неправильно срастется?
Шаману маркиз доверял слабо.
Регулярных рейсов на Ломбеджи не было. Академия слать корабль не спешила. Зато она исключительно вовремя связалась с помпилианскими ВКС, прося забрать исследователя с планеты — что наводило на мысли о хорошей работе ларгитасской разведки.
Все это, кроме последнего вывода, неунывающий маркиз успел поведать своим носильщикам: опциону Змею и декуриону Жгуну. Складные носилки были оснащены антиграв-контуром, для Змея со Жгуном ларгитасец весил не больше пятнадцати килограммов, но вызвать угрюмых либурнариев на ответный разговор маркизу не удалось. Похоже, обоих тяготила не столько ноша, сколько болтовня Ван дер Меера.
— Так в чем же дело?!
— Не могу знать, — Марк поспешил в голову конвоя.
«Этот трепач нас сдаст, — думал он по дороге. — Вернется на Ларгитас или в миссию Лиги здесь, на Ламбеджи… И растрезвонит на всю Ойкумену. С другой стороны, начальству виднее. Приказали забрать Ван дер Меера — забираем и не паримся лишнего. Пусть у командования голова болит. Наверняка они все утрясли заранее…»
— Что у вас тут?
— Сидят, — констатировала очевидное Метелла.
И указала на головную колонну ботвы, полным составом сидевшую на тропе. Марк, зацикленный на своем, хотел спросить, пробовали ли поднять ботву кнутом, и понял, что вопрос глупый. Конечно, пробовали.
— Сейчас встанут.
К ним подошел обер-центурион Крыса.
— Был у меня похожий случай, — Крыса снял с пояса «паникер». Отрегулировав излучатель, он переключил уником на общую связь. — Авангард, внимание. Скоро вас догонит головная колонна. Организуйте следование в прежнем темпе.
И нажал на спуск.
Конвой остановился на закате, выбравшись на плато.
Проводники отыскали ручей, и ботву повели на водопой. Либурнарии набрали воды и себе, прогнав ее через портативные биофильтры. Сбив ботву в плотную группу, соорудили загон, подключив переносные эмиттеры силового поля к армейскому накопителю. Накопитель был заряжен под завязку, энергии с запасом хватало до утра. Самый любопытный из проводников коснулся искрящей «стены» — и заорал, схватившись за обожженную руку.
Удачно вышло, оценил Марк. Теперь не сунутся.
Назначенные Крысой дежурные отконфигурировали узкий проход в заграждении и стали кормить ботву — одну тридцатку за другой — пищевыми брикетами. Ботва рыдала и есть отказывалась. Либурнарии были вынуждены продемонстрировать съедобность брикетов, непривычных для дикарей, и вскоре дело пошло на лад. Спасибо антигравам: без них кормильцы не унесли бы такую уйму провизии.
Марк протянул маркизу саморазогревающуюся банку с армейским интенсив-пайком.
— Пользоваться умеете?
Маркиз фыркнул: не учи ученого.
— Я буду охранять вас до двух часов ночи. После двух меня сменят.
Марк присел возле костра, расправляясь со своим пайком. За спиной деликатно чавкал Ван дер Меер. Чувствовалось, что ему не впервой ночевать под открытым небом. Маркиз, подумал Марк. Я — Марк, а ты — маркиз. У нормальных людей ты бы звался профессором. Или доктором. Марк кое-что знал о Ларгитасе, поведенном на аристократизме светил науки.
— Этнодицея, — спросил он. — Что это значит?
— Этнодицея, — забросив пустую банку в кусты, маркиз удобней пристроил сломанную ногу и застегнул спальник на две трети. Наружу торчали плечи Ван дер Меера и голова, — это наука о правах народов. Вы в курсе, молодой человек, что ваши действия противоречат законам Лиги?
— Я выполняю приказ, — отрезал Марк.
— Приказ, — маркиз еле слышно рассмеялся. Белый Страус был похож на квохчущую курицу. — Конечно же, приказ! Вы неверно меня поняли. Меньше всего я собираюсь вас воспитывать или препятствовать вашей службе. Я — наблюдатель, исследователь. Я и сейчас исследую — например, вас.
Марк подбросил веток в костер:
— Вы выбрали неудачный объект. Я вполне зауряден.
— Не скажите! Вы уникальны, как любой помпилианец. Вы дважды уникальны, как профессиональный военный. В юности я писал работу о вашем трехступенчатом уровне восприятия себе подобных…
— Что вы имеете в виду?
Маркиз подался вперед:
— Почему бы вам не изнасиловать одну из пленниц? А, молодой человек? Уверяю, среди них есть хорошенькие. Она не будет сопротивляться. Здесь это не принято…
— Что вы себе позволяете?!
— Извините, это был маленький эксперимент. Демонстрация разницы в восприятии. Вы оскорбились моим предложением, потому что видите во мне равного. Вас разозлил я. Само предложение вас не оскорбило. И не потому, что вы — офицер. Не потому, что вы — носитель высокой морали. Для вас идея переспать с пленной ламбеджийкой и идея совокупиться с дуплом дерева — примерно одно и то же. Бред, не заслуживающий внимания. Я для вас свободен, а значит, достоин ответных эмоций. Чернокожая пленница — ботва. Не удивляйтесь, я в курсе вашего жаргона. Ботва — переходная стадия между человеком и рабом. Живое, как дерево, и не более того. Трахнуть деревяшку и пленницу — для вас это равнозначно. Знаете, как вы орудуете кнутом? Деловито, умело; равнодушно. Вы работаете с ботвой, а не издеваетесь над людьми. Увидь вы ботву во мне, и я не сумею вас обидеть самыми дикими предложениями.
Марк зевнул:
— Это вы называете ступенями восприятия?
— Да, молодой человек. Свобода делает меня равным вам. Плен превращает ламбеджийку в ботву. Клеймение превратит ее в раба. Во всех трех случаях ваше отношение к объекту будет принципиально разным. Вы не в силах это изменить. Эволюция научила вас видеть в человеке раба, но лишила возможности видеть в рабе человека. Освободив кого-то, вы просто вернетесь на первую ступень. Позвольте, я вам процитирую из Штильнера…
Маркиз прикрыл глаза, вспоминая:
– «Отношения помпилианцев и их рабов — разговор отдельный, и всегда болезненный. Нам, знающим из собственной истории, что рабство — это боль и насилие, кнут и плеть, трудно понять, а главное, принять ледяное равнодушие помпилианцев к своим рабам. Это не маска, не поза. Можно ли применить насилие к абсолютному подчинению? Вернее, останется ли оно насилием в таком случае?»
Он вытянул шею, вгляделся в собеседника:
— Я не утомил вас? Наш разговор вам неприятен?
— Ничуть.
— Это еще раз подтверждает мою правоту — и вашу уникальность.
— Полагаю, в миссии вы сообщите о нашей противозаконной деятельности?
— И не подумаю.
— А как же мораль? Ваша мораль?
— Мораль? Допустим, я сообщу инспектору Паулю Рамбайну: Афолаби продал полторы тысячи рабов за термосы и водку. Начнется разбирательство. Оно ни к чему не приведет, как миллион разбирательств до того. В итоге я не смогу вернуться к берегам Дамбадзо…
— Вы?
— Я. Все здешние царьки во главе с Афолаби, скрежеща зубами, будут жаждать моей крови. Я циник, молодой человек. Это залог выживания при работе с туземцами. Такие же циники сидят в Совете Лиги. Они прекрасно знают ваши штучки. Мелкие города на захолустных планетах остаются без населения. Пропадают корабли на звездных трассах. Ваша либурна повисает на дальней орбите, вне секторов слежения; три бота-хамелеона кружат над океаном, где нет оживленных торговых путей. Случайные суда исчезают вместе с экипажем. На волнах качается яхта с пустой палубой. Два-три островка обезлюдели. Кракен? Катастрофа? Мистика?! Все давно известно, молодой человек, зафиксировано и положено под сукно. Даже то, что вы клеймите военнопленных, нарушая Панвельское соглашение, не вызывает у Лиги желания утвердить закон силой…
— Почему?
— Нельзя оставить вас без рабов. Нельзя в принципе: хоть на уровне вашей экономики, хоть на уровне вашей физиологии. Утвердить закон силой означает геноцид, войну на полное уничтожение. Помпилианцев — к ногтю, всех до единого? Учитывая военную мощь Помпилии, для Ойкумены это станет кровавой баней. Даже в случае победы Лига окажется в яме, полной гноя и мертвечины. Выкарабкаемся ли? Плюс мораль, как вы изволили мне напомнить. Гибель целой расы… Чьи плечи выдержат такую ответственность? Такой груз?! Вот Совет и закрывает глаза на подвиги абордажной пехоты. Существование Помпилии — само по себе конфликт. Но это давний, привычный конфликт для Лиги. Он грозит меньшим злом, чем радикальное решение конфликта. Ну да, расчет. Политика! Худой мир лучше доброй ссоры, и все такое…
Рядом с пяткой маркиза в землю воткнулась стрела.
— Боевая тревога! Атака туземцев!
Забрало шлема — на лицо. Коммуникатор — в режим общей связи. Прицел «Универсала» — в ИК-диапазон. Полоснуть лучом по зарослям, откуда прилетела стрела. Где маркиз? Белый Страус, похоже, имел опыт поведения в стычках такого рода: шустро перебирая руками, маркиз отползал под защиту дерева. В спальнике, с ногой в лубке, выпиравшей из-под утепленной материи, Ван дер Меер казался насекомым, которое спешит вылупиться из кокона.
— Занять круговую оборону, — в голосе Крысы, звучавшем из наушников, чувствовалось напряжение. — Центр — загон с ботвой. Держать позиции. Плотный огонь на подавление…
Марк хорошо понимал, что значит: «на подавление». Не дать противнику высунуться, сделать прицельный выстрел. Не позволить сократить дистанцию, сойтись в рукопашной. Давить огнем, выжигая все, что шевелится. «Универсалы» либурнариев пластами нареза́ли тьму джунглей справа и слева. Черный шоколад ночи, струйки огненного крема. Прицелы слепли; мигали, с трудом восстанавливая видимость. В окуляре мелькали сполохи ядовитой зелени. Марк бил по ним, не жалея батареи, выжигая сектор перед собой. Тлеющие обрубки веток и лиан, срезанных лучом, плясали сияющими фейерверками, вынуждая щуриться. Из глаз текли слезы. Проклятье, он никого не видит! Все полыхает и кружится. В этой свистопляске целая армия подберется незамеченной!
Словно в подтверждение, по шлему чиркнула стрела. Другая ударила в грудь, отскочив от армированной ткани ЛБК — легкобронированного комбинезона. Не «черепаха», но стрелу, хвала Космосу, держит. В ответ Марк полоснул зигзагом, задирая ствол выше обычного. Раздался отчаянный вопль, зеленая клякса рухнула откуда-то сверху, на лету разваливаясь надвое, превращаясь в две неравные кляксы.
Вопль послужил сигналом. Джунгли взорвались оглушительным боевым кличем.
— Стрелки на деревьях! — заорал Марк в уником.
С колена он завалил двух-трех ламбеджийцев, скачущих по веткам не хуже обезьян. Пучки тростниковых стрел туземцы держали в зубах. Легкие, куцые луки совершенно не мешали воздушной акробатике. Пак, старина Пак смотрелся бы среди ночных сорвиголов, как родной. Перекатившись, Марк сменил позицию. Рядом упала — нет, приземлилась очередная клякса, обретая человеческие очертания.
…копье.
В рост человека, с широким листом наконечника.
Копье Марк видел смутно — в ИК-спектре оно не излучало. Зато туземца он видел прекрасно. Тело откликнулось само: вбок и навстречу, как на тренировке, пропуская выпад мимо себя. «Универсал» повис на ремне, когда Марк обеими руками перехватил древко. Каблук армейского ботинка впечатался дикарю в живот, швырнув хрипящего врага в груду листьев. Марк выдернул копье из ослабевшей хватки, перевернул его наконечником вперед. С неожиданной легкостью острие пробило тощее, извивающееся тело насквозь, пригвоздив к земле. Казалось, был убит не человек, а странная змея.
Второго копьеносца он застрелил в упор, с трех шагов.
Тьма мерцала, ворочалась. Из нее выламывались все новые кляксы. Марк повел стволом — и услышал тонкий писк. «Универсал» сигнализировал, что батарея иссякла. Перезаряжать было некогда, а умирать — нельзя. Акварра, вспомнил он. Поселок на дне. Океан только и ждет, когда рухнет силовой купол.
«Alles!» — щелкнул кнут.
— Они хотели их освободить? — спросит Марк позже.
Маркиз печально улыбнётся:
— Они хотели их съесть.
— Сородичей? — усомнится Марк. — Это ведь их сородичи!
— Еда, — ответит маркиз.
Из новостей гипер-канала «Гладиус»:
«…те наши слушатели, кто с волнением следил за трагедией бурового поселка на Акварре, могут вздохнуть с облегчением. Жизни четырехсот двадцати трех человек, оказавшихся в ловушке на дне океана, ничто не угрожает. Энергоснабжение поселка восстановлено полностью, силовой купол обеспечен питанием в штатном режиме. Возобновлены буровые работы на всех скважинах. Сенатом Помпилии рассматривается вопрос о снятии карантина. Как сообщил корреспонденту «Гладиуса» источник в Министерстве энергетики…»
Контрапункт. Гай Октавиан Тумидус, изменник Родины (пять дней тому назад)
Сонет трагика
Пора, мой друг. Разъехались кареты,
Унылый дождь висит на проводах,
Под башмаками — стылая вода,
И кончились, как на́зло, сигареты.
Пора, пора. В финале оперетты
И ты, и я сплясали хоть куда.
А знаешь, мне завистник передал,
Что у тебя несвежие манжеты,
И фрак мой — с нафталиновым душком,
И оба мы потрепаны и лысы,
Два сапога, две театральных крысы.
Смеешься? Ах, брат комик, в горле ком,
А ты смеешься. Кто мы? Пыль кулисы,
Да рампы свет… Ну что ж, пойдем пешком.
«Сонет трагика» я нашел много позже, чем услышал «Сонет комика» от Донни Фуцельбаума. Собственно, тогда я понял две вещи. Первое: почему Донни никогда не пел песню на эти стихи. Я измучился, представляя, как бы он мог это сделать — и пришел к выводу: никак. Не получилось бы. И второе: случается, мы сперва находим финал, а уже потом начало.
Не скажу, что это откровение сильно облегчило мне жизнь. Но вскоре я понял еще кое-что. Разница между комиком и трагиком не в артистах, а в зрителе. С тех пор я сплю спокойно.
— Честь имею! Нам надо поговорить.
Полковник Тумидус шагнул к «Скарабею». Он чувствовал себя неуверенно, как голый на званом приеме. С утра ему хотелось надеть форму — хотелось до одури, аж скулы сводило. Мундир, фуражка, пояс с кобурой, увы, пустой. Орденские планки. Он сохранил все это. Иногда доставал, раскладывал на кровати; смотрел, хмурился. И прятал обратно в шкаф, не надевая. Вот и сегодня Тумидус обошелся строгим летним костюмом. Он понимал, что ищет одежду, хоть в чем-то напоминающую военную форму, знал за собой такую слабость и мучился этим.
— Выйдите из машины, пожалуйста.
Они вышли: блондин и брюнет. Оценивающе глянули за спину Тумидусу — там ждали Лентулл и Антоний Гракх. Мешковатый комбинезон превращал Лентулла в ходячую грушу. Рядом с ним Антоний казался жгутом, свитым из медных струн. Блондин улыбнулся, когда спутники Тумидуса тоже двинулись вперед, заходя с боков.
— Представьтесь, — сказал брюнет.
— Вы следите за Н'доли Шанвури, — Тумидуса раздражал взгляд брюнета: сонный, черепаший. — Вы из нашей…
Ему стоило больших усилий исправиться:
— Вы из помпилианской контрразведки. Не отпирайтесь, это правда. И не беспокойтесь. В наши планы не входит препятствовать вашей работе. В какой-то мере мы даже хотим вам помочь. У нас есть важные сведения. Вы слышите меня?
— Представьтесь, — повторил брюнет. — Я не желаю разговаривать с анонимом.
Блондин улыбнулся еще шире:
— Мы — рекламные агенты. Ни один рекламный агент не говорит с анонимом. Профессиональная, знаете ли, деформация…
— Гард-легат Тумидус, к вашим услугам.
Полковник и сам не знал, как это вырвалось. Казалось, лопнул нарыв, и гной потек наружу, вместе с болью неся облегчение. Он не знал, что облегчение — мнимое.
— Припоминаю, — брюнет кивнул. — Изменник родины, да?
Блондин развел руками:
— У вас есть другие рекомендации? Боюсь, у нас нет вакансий для изменников.
Кровь ударила Тумидусу в голову. Вспыльчивость — вот что губило его еще в те дни, когда родина числила гард-легата в своих верных защитниках. Вспыльчивость и гордыня. Забыв о благих намерениях, о необходимости наладить контакт с контрами – забыв обо всем на свете, Гай Октавиан Тумидус рухнул в красную, хрустящую мглу. Крюк с правой. Колено в живот. Едва согнется, локоть под ухо… Он еще плавал в красном хрусте, уверенный в итоге схватки, когда нижние ветки черешни, растущей в двух шагах, оказались близко-близко, а желтый корпус «Скарабея» — внизу. Это длилось краткий миг. Тумидус упал боком, на капот; кашляя, сполз на землю. Плечо дергало, в ребрах, стремясь наружу, колотился хищный птенец.
— Десантура, — сказал брюнет. — Чуть что, в морду, да?
И шагнул к Лентуллу.
— Да, — согласился Лентулл. — Если сильно просят.
Амебой он перетек вперед. Руки Лентулла превратились в «когти» скалолаза. Толстяк вбивал их в брюнета, как в скальные трещины, одну за другой, кончиками плотно сомкнутых пальцев. Мягкие лапки, твердые пальчики: если бы существовала премия за убийственное изящество, ее вручили бы манипулярию Лентуллу, мастеру расставлять точки над «i». Ямочка между ключицами. Едва брюнет отшатнулся — глаза и еще раз глаза. Комбинацию завершил носок туфли: сегодня Лентулл был в туфлях с очень узкими, очень твердыми носками. Брюнет скорчился, держась за промежность; из глотки контра несся лошадиный храп.
Лентулл ждал рядом, не трудясь добивать.
— Старею, — вздохнул Тумидус, поднимаясь. — Пора в богадельню.
Лентулл пожал плечами:
— Не грустите, легат. Он прав: десантура. Его учили вязать вашего брата. Не знали? Этих красавцев натаскивают на десантниках. Вы для него — подарок на день рождения. А меня учили брать таких, как он. Антоний, отпустите парня! Вы его задушите к чертовой матери…
Блондин, согнувшись в три погибели, слабо дергался. Шея блондина была зажата в локтевом захвате Антония Гракха. Когда рывки усиливались, что означало: блондин оживает — Антоний равнодушно менял угол давления, и все возврашалось в исходное состояние.
— Меня никто не учил, — буркнул Антоний, мрачней ночи. — Я самородок.
Тумидус оправил костюм.
— У нас есть важные сведения, — повторил он. — Вам придется нас выслушать.
— Мы уступаем силе, — просипел брюнет.
Блондин издал натужный булькающий звук. При некоторой доле воображения это можно было счесть согласием. Антоний сбоку заглянул блондину в лицо. Похоже, увиденное удовлетворило Антония: он отпустил жертву. Блондин закашлялся, судорожно глотая ртом воздух, и стал массировать горло.
— Слушайте внимательно, господа рекламные агенты. Слушайте и запоминайте. Информация для вашей торговой компании, прямиком из «Грядущего»…
…когда раздался вой сирены, брюнет уже садился в «Скарабей».
Драка научила брюнета благоразумию — он замер без движения. Остальные последовали его примеру. Голубое солнце Китты полыхнуло в зеркальных стеклах полицейского мобиля, ослепив всю компанию. Поднялись-распахнулись дверцы — хитиновые надкрылья жука-исполина. Чрево мобиля извергло из себя двух патрульных в форме: алые рубашки и шорты, золото пуговиц, радуга значков и нашивок. На поясных ремнях — силовые наручники, подсумки со «спецсредствами», разрядники «Тарантул» в открытых кобурах. Ладони блюстителей порядка лежали на рубчатых рукоятях оружия. На лицах — черных, лоснящихся от пота — ясно читалось: «Мы при исполнении!»
— Руки на капот!
Никто и не подумал ослушаться. Лишь полковник Тумидус скривился, как от оскомины, но, прикусив язык, уперся ладонями в нагретый солнцем металлопласт. Капота на всех не хватило, помпилианцы облепили «Скарабея», словно муравьи — дохлого навозника.
— Идентификация личностей!
— Не делать резких движений! Выполнять команды офицера!
Возражений не последовало. Только дурак в таких случаях начинает качать права: «В чем дело? Какие-то проблемы, офицер? Я ничего не нарушал!» На то он и дурак, чтобы получить силовой дубинкой по горбу: «Заткнись и не умничай! Вопросы здесь задает полиция. Разберемся!»
— Поднимите левую руку. Приложите ладонь…
Пока один патрульный обходил дебоширов с портативным идентификатором, считывая папиллярные узоры, второй, сохраняя дистанцию, «прозванивал» пятерку сканером. Оружия сканер не выявил, и патрульный поскучнел.
— Это я вас вызвал, братья! Я!
От музыкальной лавчонки, чью витрину украшали голограммы барабанов и клавинол, к «Скарабею» спешил дылда-вудун в наряде обкуренного попугая. Гребень красно-белых волос на голове усиливал сходство с птицей. На бегу попугай вихлялся так, словно тело его состояло из одних шарниров.
— Хвала Джа, братья, вы вовремя! Это я вам звонил! Я, М’беле Хонга!
— Что здесь произошло, баас Хонга?
Называть попугая «братом» полисмен не торопился.
— Драка! Ужасная драка!
— Вы уверены?
— Эти белые головорезы чуть всю улицу не разнесли!
— Баас Хонга…
— Мой магазин! Мои клиенты! Кошмар!
— Баас…
— Они всех распугали! Клянусь Лоа бабушки Тунды, я говорю правду! Драка, братья! Хонга свидетель! Арестуйте их! Пусть хлебнут тюремной баланды!
— Кто был зачинщиком драки?
— Эти! — длинный, как смычок виолончели, палец попугая задергался, «расстреливая» Тумидуса, Лентулла и Гракха. — Они напали на тех двоих! Убивали, душили! В глаза ногтями! С носка по яйцам… Они психи! Бандиты! Клянусь…
Патрульный с сомнением оглядел молчащих, прилично одетых помпилианцев.
— Повернитесь, — велел он. — Медленно.
Помпилианцы отлепились от мобиля. Десяти секунд осмотра полиции хватило, чтобы оценить: ни крови, ни синяков. Одежда в порядке, дыхание ровное. Первый патрульный активировал сферу идентификатора. Он глядел на задержанных сквозь призрачный шар — изучал результаты проверки.
— Баасы Тумидус и Лентулл, антический центр «Грядущее»?
— Так точно, офицер.
— Баас Гракх, личный телохранитель биби Руф, сотрудницы указанного центра?
— Да. У меня сегодня выходной, — упредил Антоний следующий вопрос.
— Проверим.
— Как вам будет угодно, офицер.
— Баасы Децидий и Корнут, рекламные агенты фирмы «Сигнум»?
— К вашим услугам. Групповые и персональные галактические туры, экскурсии, сафари, круизы…
— Потрудитесь объяснить, что между вами произошло.
— Ненавижу рекламу, — буркнул Тумидус. — С детства.
— Мелкое недоразумение, офицер, — вмешался блондин. — Лавочник преувеличивает. Да, мы разговаривали на повышенных тонах. Да, активно жестикулировали. Но не более того, заверяю вас! Недоразумение улажено, мы как раз собирались уезжать.
— Он врет, брат! — возопил попугай, беснуясь за спинами полиции. — Не слушай его, слушай меня! Хонга свидетель!
Патрульные оставили его вопль без внимания.
— Значит, драки не было?
— Не было, офицер.
— У вас есть претензии друг к другу?
— Ни малейших.
— Не слушайте их, братья! Вы уедете, а они опять начнут! Доберутся до бедного Хонги! До моей лавки…
— Простите, офицер, можно вас на минутку?
— Зачем?
— Я бы хотел вам кое-что пояснить в приватном порядке…
Антоний Гракх с патрульным отошли к служебному мобилю. Разговор занял пару минут. Когда оба вернулись, лицо блюстителя порядка сияло новенькой монетой. Надвинувшись на попугая, он шумно втянул носом воздух, раздувая ноздри. Ухмыльнулся, кивнул с пониманием — и развернулся к напарнику.
— Едем.
— Братья! Останьтесь!
Упали дверцы-надкрылья. Сирена взвыла, поперхнулась, умолкла. Мобиль сдал задом, развернулся и укатил прочь. Не двигаясь с места, помпилианцы мрачно смотрели на попугая.
— Не подходите! Я за себя не ручаюсь!
— Стукач, — констатировал Антоний.
— Не подходите! Психи!
— Расист-стукач. Дивное сочетание…
— Все бросили бедного Хонгу! Братья бросили! Братья…
Попугай опрометью влетел в лавку, захлопнув за собой дверь. Секунда, и витрина погасла. С надрывным скрипом опустились бронированные жалюзи.
Тумидус обернулся к брюнету:
— Вы знаете, как с нами связаться. Честь имею…
Он ждал подлой шутки. Ее не было.
— Что мы за люди? — вздохнул Тумидус.
Полковник до сих пор тяжело переживал свой позор в стычке с брюнетом. Он побледнел, лицо Тумидуса, загоревшее под солнцем Китты до цвета темной бронзы, приобрело пепельный оттенок. Глаза налились кровью. Казалось, полковник не спал пару суток.
— Пока шею дураку не намылишь, дурак и слушать тебя не хочет! Когда бы не вы, парни…
Антоний, размышляя о чем-то, кусал губы.
— Боюсь, наши таланты здесь ни при чем, — сказал он наконец. — Если я прав, дураки позволили намылить себе шею. Цирк, мать его… Лентулл, ты как думаешь?
Лентулл кивнул.
— Позволили? — опешил Тумидус. — Зачем?
— Не просто позволили. Спровоцировали ваше нападение, чтобы выглядеть пострадавшей стороной. Вынудили нас вступиться… Короче, поймали на «слабо́». И я, старый осел, купился…
— За ними могли следить, — объяснил Лентулл. — Если следят они, это не значит, что за ними самими нет внешнего наблюдения. Выслушай они нас без конфликта, это было бы подозрительно. Наводило бы на мысли о сотрудничестве, о сборе информации. А так… На двух рекламных агентов напали хулиганы-единорасцы. Рекламщики сопротивлялись, но не выстояли. Под давлением силы, боясь за здоровье, были вынуждены слушать всякую чушь. При появлении стражей закона решили замять дело. Не сдавать же своих вудунам? Алиби сто процентов.
Тумидус ударил кулаком в ладонь:
— Проклятье! Нет, я все-таки десантура…