СНОРР — ОКТУБЕРАН — СЕЧЕНЬ
Глава шестая.Ловушка для кроликов
…сто сорок один, сто сорок два…
Мышцы были уже деревянными. Они молили о пощаде, но Марк запретил себе останавливаться. Стиснув зубы, он продолжал «дубль-кач». Руки вдоль тела, пальцы, как корни, намертво вросли в рукоятки тренажера: не отодрать. Плечи — вперед и вверх. Дотянуться подбородком до висящей в воздухе голо-отметки. Ноги, отягощенные силовой подвеской — на себя, за голову, до второй светящейся отметки. Прямые ноги! Не сгибать! Не сгибать, мать твою! Вот так. Теперь — распрямиться: медленно, не расслабляя мышц. Медленно, я сказал! Вытянуться. И еще раз — плечи вперед, ноги на себя…
Дерево не должно болеть. У Марка болело все: грудь, пресс, спина. Вот такое он неправильное дерево. Ему казалось: волокна натруженных мускулов со скрипом трутся друг о друга. Растягиваются и сокращаются на последнем пределе. Того и гляди, лопнут. Нет, врешь, это еще не предел! Сто сорок девять… сто пятьдесят…
Одни деревья гнутся. Другие ломаются.
И не только деревья.
Что чувствует сломанная игрушка?
В детстве у Марка был зеленый монстр: гибрид динозавра со спрутом. Марк без затей назвал монстра Виридисом — Зеленкой. Виридис имел двадцать режимов: шипел, рычал, щелкал зубами, зловеще хохотал и даже произносил членораздельные фразы: «Я тебя съем!», «Не уйдешь!» и еще почему-то «Держись, я иду на помощь!» Монстр ползал, смешно перебирая по полу щупальцами, бегал вразвалку, огибая препятствия, но чаще натыкаясь на них, подпрыгивал на одном месте, вытягивая шею — и даже плавал. Плавал Виридис лучше всего. Марк верещал от восторга, когда Виридис спешил к нему с другого конца ванны, разевая зубастую пасть: «Держись, я иду на помощь!». Поймав друга в объятия, Марк смеялся: монстр щекотал ему живот.
Однажды Виридис сломался. Что только Марк не делал! Теребил, гладил, уговаривал, совал палец в пасть, плакал и требовал. Монстр хрипел, кося печальным глазом, в котором больше не вспыхивали золотистые искорки. Наверное, Виридиса можно было починить. Но Марк не помнил: пытались ли это сделать, и если да, чем дело кончилось. Виридиса он помнил. Как играл с ним — помнил. Поломку — ясней ясного. А вот удалось ли починить зеленого друга…
Не помнил, хоть убей.
После злополучной дуэли Марк Тумидус стал Виридисом, Зеленкой, порченым барахлом. Арест; карцер-одиночка на «губе». В соседние камеры угодили секунданты: Секст и Гельвий. К начальнику училища его отвели под конвоем. Стыд жег лицо хуже едкой щелочи. Марк смотрел под ноги, боясь встречаться глазами с другими курсантами. Он шел, куда велели, слушал, отвечал на вопросы. Копошение на месте; бессмысленный хрип. Приказ об отчислении зачитали назавтра, перед всем личным составом, на утреннем построении.
Жалкий хлам, Марк Тумидус ремонту не подлежал.
Всё!
В изнеможении он откинулся на жесткое ложе тренажера и выключил подвеску. С минуту лежал, тупо глядя в потолок, ни о чем не думая. Перед глазами гасли огненные круги. Наконец Марк сел и, скривившись, зашипел сквозь зубы. Ручейки пота, прежде стекавшие к затылку, чтобы собраться там в лужицу, сменили направление. Природные заграждения — брови и ресницы — не справились с соленым половодьем, в глазах отчаянно защипало. Марк потер глаза кулаком; стало только хуже.
Ругаясь, он вслепую зашлепал в душ.
По дороге, споткнувшись, Марк треснулся локтем о стену. Руку словно пронзил электрический разряд. В кабинке он на ощупь ткнул в первый попавшийся сенсор — на голову хлынул кипяток. По-быстрому смыв с лица пот и проморгавшись, Марк отрегулировал душ на «контраст» с циклом в десять секунд. Стащил трусы-«боксёрки» и майку, сунул в приемник автомата экспресс-стирки. И целую вечность, не меньше, стоял под контрастными струями, ощущая, как уходит боль, из мышц вымывается жалящий, ядовитый песок, и дерево по имени Марк превращается в человека.
Ничего, пообещал он себе. Это ненадолго.
«Выберите прическу или укладку из иллюстрированного перечня» — вспыхнула перед лицом объемная надпись. Каждую букву украшали образцы причесок. Рыкнув горлом, Марк рубанул по рекламе рукой, будто саблей. Надпись погасла и больше не появлялась. Местная техника была на удивление понятливой.
Экспресс-стирка звякнула в удачное время. Кабинка высохла, высох и Марк, исхлестанный горячим воздухом с ароматом лаванды и камфорного дерева. Натянув трусы и майку — еще теплые, стерильно чистые — он с решимостью самоубийцы вернулся в зал. Десять минут на вибро-ресумпторе показались ему незаслуженным раем. Облепив жертву датчиками, аппарат подстраивал частоту и интенсивность вибраций под усталые мышцы, возвращая им тонус.
А теперь — добро пожаловать в ад!
— Вам все ясно, господин Тумидус?
Перед словом «господин» начальник училища сделал едва заметную паузу. Последнему идиоту это говорило: да, я хотел по привычке сказать «курсант». Но я исправился раньше, чем ошибка успела слететь с губ. Вы больше не курсант. Вы отчислены.
— Вы меня слышите?
— Да.
— Вам все ясно?
— Мне все ясно, господин Гракх.
Марк едва не ответил: «Так точно!» Но, подражая Гракху, не позволил уставным словам сорваться с языка. Вы мне больше не начальник, господин Гракх. Я отвечаю вам, как цивил, гражданский человек, которому никакой дисциплинар-легат не указ.
— Повторите.
— Я отчислен за злостное нарушение дисциплины. Драки с гражданскими лицами. Систематические опоздания из увольнений, — оловянным взглядом Марк уперся в стену. — Самовольные отлучки из расположения училища. Грубость по отношению к преподавателям…
Дисциплинар-легат — настоящий, не голограмма — прошелся по кабинету. Встал напротив Марка. Бывший курсант Тумидус смотрел сквозь него.
— И как же вас угораздило… — пробормотал Гракх.
Вопрос был риторический.
— Мне не оставили выбора, — сказал Марк.
— Знаю! — взорвался Гракх, ударив кулаком по столу. — Знаю! Потому вас и не отдали под трибунал. К вам проявили снисхождение! Это вы понимаете?
— Понимаю, — Марк кивнул. Ему было все равно: говорить или молчать. — Трибунал, приговор. Дисциплинарная когорта. Клиника для душевнобольных, окажись Катилина сильнее. Я легко отделался. Я благодарен вам и отцу курсанта Катилины.
— Рад такому здравомыслию. А теперь забудьте все, что наговорили мне. Этого не было. Помните главное: злостное нарушение дисциплины. Так будет проще для нас всех. Вот планшет. В нем обходной лист, бланки подписок о неразглашении… Ознакомьтесь, заполните, распишитесь, где положено. Сдайте казенное имущество, завизируйте подписи. Порядок действий там указан. Идите, господин Тумидус.
Взяв планшет, Марк развернулся через левое плечо — и, забыв попрощаться с начальником училища, направился к двери. Все силы уходили на борьбу с собой. Не тянуть ногу. Не печатать шаг.
Монстр, ты сломался. Ты больше не курсант.
В углу ритмично пыхтел человек-гора.
Мульти-тренажер опутывал гиганта сетью силовых растяжек и полимерных тросов. Отягощения, набухая тут и там, смотрелись морскими узлами или, если угодно, суставами насекомого. Внутри этой паутины вспухали и опадали бугры лоснящихся мышц, перевитые канатами вен. Бицепсы, трицепсы, широкие и широчайшие (вот уж воистину!); икроножные, ягодичные, пресс… Толчок, жим, тяга. Ноги в стороны, ноги вместе, согнуть, распрямить; присед, прогиб. Когда Марк явился в зал, человек-гора уже успел здесь обосноваться. Марк сменил четыре тренажера, умаялся, сбегал в душ, восстановился на «вибраче», а гигант всё пахал в своем углу. В сравнении с ним Марк выглядел мышью рядом со слоном. Ну хорошо, не мышью — крысой.
«Да, крыса, — зло оскалился Марк. — Одинокая крыса, вся в лишаях. А кто же? Вот-вот сбегу в родную нору, зализывать раны…»
Кроме силача и Марка, в зале тренировался лысоватый старичок в широченных шортах-«колоколах». Фыркая, как тюлень, он резво сучил ногами на беговой дорожке. Слон, крыса; поблекший от времени кузнечик. Больше желающих хорошенько вспотеть не наблюдалось.
Штанга, вынес приговор Марк.
Штанга, чтоб я сдох!
Опцион Левий, интендант училища, отсутствовал.
Зверея, Марк мерил шагами узкий коридорчик. Куда подевался интендант, и когда объявится, оставалось военной тайной. Связаться с Левием не представлялось возможным. Даже присесть было некуда. На единственном имевшемся стуле громоздилась внушительная стопка «казенного имущества»: три комплекта влагопоглощающего белья, два комплекта формы — парадная и полевая, комбинезон, рюкзак, пилотка, фуражка, шлем, комплект запасных аккумуляторов, портупея, подсумки…
Под стулом стыдливо прятались армейские ботинки.
Старую одежду Левий выдал без разговоров. Пока Марк бегал складывать вещи, опцион исчез. Специально, думал переодевшийся в «гражданку» Марк. Хочет помурыжить. Рубашка, раньше мешковатая, жала в груди и подмышками. В брюки он едва влез. Они похабно обтягивали задницу, словно у какого-нибудь «вертилы». Туфли не ощущались на ноге, словно Марк был босым. Хорошо хоть, не жали…
— Ты еще здесь? Какого рожна?!
Вежливостью Левий не страдал и на «вы» не разменивался.
— Тебя жду! — окрысился Марк.
— Ты б еще в сортире меня ждал! Бери вещи и за мной, на склад.
На лестнице шлем кувыркнулся на пол. Марк чудом его поймал. Тут же, как сговорившись, упали фуражка и два подсумка. Марк едва не свалился со ступенек, борясь с рассыпающейся грудой имущества. Клоун, вспомнил он. Жалкий клоун. Интендант свернул в узкий коридор. Люминесцентный потолок разгорался в пяти шагах впереди Левия — и гас за спиной Марка. Когда Марк уже решил, что коридор никогда не кончится, путь преградила массивная бронедверь с кодовым замком. Левий набрал код, лихо крутанул штурвал запорного механизма — изнутри пахнуло железом, ружейной смазкой и дезинфекцией.
Марк закашлялся.
— Всё? — спросил он, когда опцион перебрал сдаваемое имущество, сверяясь с неким перечнем и делая пометки в планшете.
— Ключ-карта.
— Какая ключ-карта?
— От твоей комнаты.
— Там же мои вещи! Личные…
— Бегом собирать! Жду здесь, — опцион ткнул пальцем в часовой браслет-татуировку, — через пятнадцать минут. И не опаздывать!
Марк рванул по коридору. Сукин сын Левий все рассчитал точно. На ругательства времени не осталось.
Металлопластовый гриф весил девять килограммов. Активировав гравитационный вариатор, Марк начал выставлять общий вес штанги. Соточка; сто десять, сто двадцать… Индикатор с цифрами моргнул, сменив зелень на желтизну. Марк зафиксировал результат. На краях грифа возникли голограммы древних «блинов» — для наглядности. Нижние края «блинов» уходили в подставки, на которых покоился гриф, разрушая иллюзию материальности. Плевать! «Блины», гравитация — какая, к бесу, разница?!
Вес-то реальный.
Он начал с толчка. Подсел, беря штангу на грудь и делая разножку. Задняя нога поехала, Марк едва удержал равновесие, чувствуя, как опасно натягиваются мышцы и сухожилия. Скрипнул зубами, выровнялся на чистом упрямстве, подобрав ногу. Выжал штангу над головой, выпрямился: нормальный вес. Рабочий.
Десять раз.
Круги перед глазами стали черными. Шутник-невидимка бросил камень в асфальтовое озеро; от места падения шли и гасли концентрические волны. Что, слабак? Скис?! Ладно, минута отдыха. И еще дюжина рывков. Марк плохо понимал, зачем истязает себя нагрузками который день подряд. Кому мстит? Чего хочет? На седьмом рывке штанга скользким удавом вывернулась из рук. Отчетливо представилось: сто двадцать килограммов рушатся на выставленное колено, снаряд дробит сустав в костяное крошево… Гриф огладил колено легче падающего перышка — и без шума лег на пол. В воздухе зажглась раздражающе-пунцовая надпись: «Включен режим безопасности! Настоятельно рекомендуем прекратить выполнение упражнения или существенно снизить вес! Повторяем…»
На индикаторе, издеваясь, горела ядовито-зеленая цифра: 0,003.
Три грамма.
— Это третья, последняя. Ознакомьтесь.
— Уже.
— Подпишите.
Как много нового узнаешь об училище, когда тебя отчисляют! Формальности, о которых никогда не знал. Кабинеты, где никогда не бывал. Люди, которых видишь в первый и последний раз в жизни. Штандарт-вексиллярий из Особого отдела — ему Марк дал подписки о неразглашении. Три штуки, одна другой страшнее. Особист смотрел на Марка, как на вражеского лазутчика, но визу поставил.
Теперь еще медосмотр. При поступлении — понятно. А при отчислении зачем?
Диагностическая капсула гудела, убаюкивая. Перед глазами светилась, меняя конфигурацию, матрица из зеленых, желтых и красных квадратиков. Зеленых было больше всего. Красные появлялись редко: вспыхивали и гасли. Предплечья и бедра зудели от уколов анализаторов. Их комариные хоботки проникали под кожу без всякой видимой системы. Но система была, в этом Марк не сомневался. Просто он не в силах ее постичь. Как не в силах постичь логику и устройство более сложной системы, что извергла его из себя, будто полупереваренный кусок мяса.
— Одевайтесь.
— Я здоров?
Марк с трудом застегнул рубашку. Пальцы отвыкли от цивильных пуговиц. Пластмассовые кругляши выскальзывали из петель.
Доктор Туллий едва заметно вздрогнул:
— В целом, да.
— А в частностях?
— Здоровы.
Доктор чувствовал себя не в своей тарелке. Переживает? Знает за собой вину? Туллий-то здесь с какого боку? К доктору у Марка претензий не было.
— Показатели в норме. Но ваша психика находится сейчас в угнетенном состоянии…
— Что вы, доктор! Я просто лопаюсь от счастья!
— Лопаться не надо. Попейте с недельку вот эти таблеточки… Легкий пси-стабилизатор, продается без рецепта. По одной таблетке два раза в день: утром натощак и перед сном. Если что…
Туллий порылся в карманах халата, достал визитку со стандартным разъемом.
— Связывайтесь со мной в любое время суток.
— Спасибо, доктор. Вы подпишете?
Марк протянул Туллию планшет.
— Ах, да, конечно!
Три грамма.
Соломинка, сломавшая спину верблюду.
Очень хотелось с размаху зашвырнуть гриф куда подальше. Чтобы врезался в стену, треснул посередине. Так ведь дудки, останется целым. Металлопласт — штука прочная. Выключив вариатор, Марк уложил гриф на подставку и зашагал к «боксерскому уголку», который приметил с самого начала, но оставил напоследок.
Перчатками он пренебрег. Груша? — баловство. А вот мешок сгодится. Центнер инерции и равнодушия; черная «колбаса» из синт-кожи. Марк бил и бил: с яростью, остервенением, забыв об усталости. Сериями и одиночными. Руками и ногами. Коленями. Локтями. Из захвата и с расстояния, разрывая и сокращая дистанцию. Катилина? Дисциплинар-легат Гракх? Придурок Добс? Нет! Под потолком тренажерного зала висел он сам, Марк Кай Тумидус, бывший курсант 17-го высшего военного училища либурнариев ВКС Помпилианской Империи. Висел тупым, безучастным мешком, годным лишь на то, чтобы болтаться на цепях, сполна огребая удары судьбы. Висел, неспособен ударить в ответ. На глянцевой поверхности мешка Марк видел свое отражение — стоп-кадр из сломанной жизни.
Ненавижу!
Два прямых, боковой. Проход локтем на сближении. Коленями из захвата. Справа-слева, справа-слева; печень-селезенка, печень-селезенка…
— Крутой, — констатировали за спиной.
Сразу и не поймешь: уважительно или с издевкой?
— Орёл!
Теперь сомнений не осталось.
На стоянке рейсовых аэробусов Марка поджидал неприятный сюрприз. В ответ на приложенный большой палец турникет угрожающе загудел. Загорелся багровый глаз: «Стоп!» Ну конечно! Если ты больше не курсант, льготы военнослужащих на тебя не распространяются. Марк сунул кредитку в щель приемника, и турникет, поворчав для порядка, сменил гнев на милость. Ближайший аэробус до Тангамака ожидался через два часа семнадцать минут. Рабы, вспомнил Марк. Надо что-то решать.
Каждый курсант предоставлял училищу квоту персональных рабов — для обеспечения энергокомплекса. Личный вклад в энергетику вооруженных сил Помпилии, за символическую плату со стороны государства.
— Вы можете забрать своих рабов, а можете оставить у нас. Теперь вы — гражданское лицо, и плата за их использование станет адекватной.
Флавий, сервус-контролер училища, назвал сумму.
— Мне надо подумать, — буркнул Марк. — Сравнить расценки. Сбросьте мне ваш номер. Я свяжусь с вами позже. Мы сможем заключить контракт дистанционно?
— Да.
— Пусть мои рабы пока остаются в училище, с оплатой по новым расценкам. Впишите в контракт пункт, по которому я смогу прервать его действие и забрать рабов в любой момент.
— Вам стоило бы заняться энергобизнесом. У вас есть все задатки.
— Это у меня наследственное.
Поиск вариантов скрасил Марку ожидание на стоянке. Вирт, даже планетарный, был теперь платным, но выхода не оставалось. Энергетика. Помпилианский сектор. Запросы на аренду рабов. Расценки; дополнительные условия…
Он едва не прозевал аэробус. Упав на сиденье, продолжил яростный торг сразу с двумя менеджерами компаний. На подлете к Тангамаку зубами выгрыз надбавку, плюс оплату перелета рабов за счет компании, с погашением в течение года из причитающихся ему выплат. Когда он вновь связался с Флавием, манипулярий огорчился: ему прибавилось забот — искать недостающих рабов для училища.
«Неужели отец был прав?» — мелькнула гаденькая мысль. Марк задавил ее в зародыше. Идти к отцу на поклон? Как он тогда орал? «Не желаю видеть этого идиота-десятинщика!» Значит, и не увидит! В любом случае, надо лететь домой, на Октуберан.
«По прилету свяжусь с мамой…»
— Я его помню, — первый голос сместился левее.
Марк не реагировал, обняв мешок. Ему нужно было восстановить дыхание. Он лишь скосил взгляд из-под полуприкрытых век. Слева возник мужик лет сорока в «спортивных» трусах по колено и майке-переливайке. Мужик щурился и вытягивал шею, как любопытный гусак, пытаясь заглянуть Марку в лицо.
— Точно, он!
Узнал? Ошибся? Какая разница? Гусака Марк не помнил, но решил, что теперь можно и обернуться. Их оказалось четверо: работяги с Тренга, сменная вахта. Строители или нефтяники. Болтаются на спутнике в ожидании рейса, как и он сам. Марку доводилось схлестываться с такими. Правда, тогда силы были равны…
— Полгода назад. В баре у Родни. Помнишь?
— Точно! — усатый коротышка расплылся в ухмылке. — Знатно помахались!
Марк не поддержал разговора. Мало ли с кем он дрался в увольнениях?
— Память отшибло?
Дылда с мятым лицом потрогал левую скулу.
— Да ладно, Йохан! — вмешался увалень с пивным пузом, мявшийся позади приятелей. — Ты, что ль, всех помнишь, с кем дрался?
— Всех! Слышь, курсант, а ты чего тут потеешь? В увольнении? — гусак-Йохан по-свойски подмигнул Марку. — Или в самоволку сбежал, а?
— Во псих! — хохотнул усатый. — Со службы удрал, и нет, чтоб по бабам…
— Или по пиву!
— Так он же крутой! Ну чё, крутой, клин клином? Раз по уху дали — память отшибло. Еще раз дадим — вернется?
— Сейчас проверим, — сказал Марк.
Он отлепился от мешка и пошел на Йохана.
В баре Родни черепаховый суп стоил гроши. Рагу из местной фауны и флоры. Пиво. Вирт. Космопорт. Рейсы. Цены на билеты. Рейсов обнаружилось два, а по большому счету — один. Транзитный люкс-лайнер «Гиммель» был Марку не по карману. Оставалось грузопассажирское корыто 2-го класса «Протей»: в расписании оно тоже гордо звалось «лайнером». «Протей» ожидался через семнадцать суток, с пометкой: «Возможна задержка прибытия». Раздел «Места в наличии» светился парой жалких огоньков. Выругавшись сквозь зубы, Марк оформил заказ.
Он боялся застрять на Тренге до конца жизни.
Семнадцать суток! Надо где-то жить все это время. Чем-то питаться. Марк сунулся на гостиничный ресурс. В глазах зарябило от рекламы фешенебельных отелей. После ознакомления с расценками цензурных слов у Марка не осталось. Есть тут нормальное жилье, мать их в черную дыру?! На «пятачках» гостиниц с вменяемыми ценами неизменно обнаруживалось примечание: «Только для сотрудников компании». Марк зарычал от бессильного бешенства, поперхнулся пивом и закашлялся.
— Проблемы?
Бармен Родни знал все. Благослови его Высший Разум! Он даже знал, где можно окопаться на две с половиной недели, не будучи миллионером или командировочным. Развернув объемную спутниковую карту Тангамака, Родни уверенно ткнул в нее пальцем, давая увеличение. Вот, вот и еще вот. «У них есть «пятачки» в вирте?» — спросил Марк. Бармен посмотрел на него, как на идиота. Ага, понял Марк. Знаем, видели. В увольнении он однажды забрел в эти трущобы — и чудом унес оттуда ноги.
— Еще на спутнике, — пожал плечами Родни. — Космопортовская.
— Спасибо!
Марк нырнул в голосферу. Есть! Цены, условия; билет на челнок до Снорра, спутника Тренга… Ему все равно туда лететь — «Протей» на Тренг не сядет. Денег хватало в обрез. Придется затянуть потуже пояс, как говаривал дед. Марк в два глотка допил пиво и, кивнув Родни, выскочил из бара.
На спутнике ему повезло: угодил на акцию. В стоимость проживания включалось посещение спортзала.
— Эй, ты чего? — усатый выставил перед собой ладони. — Шуток не понимаешь?
— Давай лучше по пиву, — предложил увалень, с внезапным проворством оказавшись на безопасном расстоянии от психа-курсанта. Йохан тоже попятился, но дальнейшее отступление счел для себя позорным. Он поднял руки перед грудью, сжимая кулаки:
— Эй, крутой! Пуп не развяжется?
Краем глаза Марк заметил, как дылда шагнул левее, заходя сбоку. Кровь гулкими толчками долбила виски. Острый запах мужского пота — своего и чужого — будоражил ноздри. Ну же, Йохан! Замахнись, ударь! Это казалось очень важным: дождаться первого удара, бить в ответ, на опережение. Глупость, конечно. Ввязался в драку — бей первым. Нет, сейчас Марку требовался повод. Чужая агрессия, спусковой крючок для ярости, который позволит ей наконец сорваться с поводка.
Почему так?
Он и сам не знал.
Усатый заходил справа, бормоча: «Псих! Натуральный…» Увалень подобрал гантель — не гравитационную, обычную. Он держал снаряд неумело, как кастет, и осторожно приближался, огибая Марка по широкой дуге.
— Эй, молодые люди! Да-да, я к вам обращаюсь!
Через зал к ним спешил старичок-кузнечик.
— Прекратите немедленно!
Голос у старичка оказался резкий, неприятный, как у школьного учителя на пенсии. Пух на лысой голове стоял дыбом. Ускоряя шаг, старичок грозил драчунам мосластым пальцем.
— Как вам не стыдно! Вчетвером на одного?
Прошмыгнув между дылдой и Йоханом, старичок встал рядом с Марком. В дальнем углу зала пыхтел человек-гора, равнодушный ко всему, кроме своих замечательных мускулов.
— Держитесь, юноша! — глаза старичка блеснули подозрительным задором. Он подтянул шорты и запрыгал на носочках. — Нас теперь двое…
— Третьей возьмете?
В дверях стояла Н'доли Шанвури с коммуникатором в руке. Палец вудуни завис над сенсором экстренного вызова.
Кафе «Парадайз» располагалось двумя этажами выше тренажерного зала. Н'доли сразу прошла на балкон, в VIP-зону. Марк задержался: раньше он довольствовался стандарт-классом, ближе ко входу. Народу в кафе было мало, но все, как казалось Марку, с интересом наблюдали за ним. «Что станешь делать?» — читалось в их глазах. Придав лицу выразительность бетонного надолба, он двинулся на балкон.
— Садись, — Н'доли указала на кресло напротив. — Я закажу кофе.
Балкон был накрыт иллюзатором. Складывалось впечатление, что они здесь одни. Пять-шесть соседних столиков исчезли, растворились в кипении джунглей. Косые лучи солнца рассекали зелень; в них — в клинках, выкованных из света — клубился муар пыли. На ветвях могучего гинкго скакали райские птицы, время от времени скрываясь в веерах листьев. Местность неприятно напомнила Марку подходы к кратеру с зубастой ботвой — целурозаврами. Если чего и не хватало, так это чешуйчатого гиганта, похожего на штурмовой танк, и декурии курсантов, готовящейся к залпу.
Солнце, подумал он. Там не было столько солнца. И под ногами чавкало.
— Чего изволите? — спросила официантка.
Хорошенькая, в кружевном передничке, похожая на статуэтку из фарфора, она улыбалась Марку. Улыбка была дежурной, строго выверенной, чтобы не рассердить спутницу молодого человека. Возникла официантка из двери, ведущей на балкон — единственного, что противоречило иллюзии джунглей. За дверью смутно, как в тумане, виднелась ближайшая часть зала. Кое-кто из клиентов нервничал, когда исчезали последние ниточки, связывавшие их с цивилизацией. Случались скандалы, вплоть до истерики. Администрация «Парадайза» не хотела проблем.
— Кофе, — велела Н'доли. — «Kopi Luwak», мягкой обжарки.
— У госпожи прекрасный вкус, — одобрила официантка.
Судя по ее реакции, заказанный кофе стоил на вес платины.
— Мне со взбитым яичным желтком. Да, и ликер «Курумаа».
— Сколько добавить ликера?
— Чайную ложечку.
— Сахар?
— Без сахара. Марк, хочешь «Kopi Luwak»?
— Одну минуту, — сказал Марк.
Вначале, увлечен иллюзией, он не заметил, что Н'доли, играя с сенсорами меню, вошла в раздел «Экстра-люкс». Это стало ясно при появлении официантки. Живая обслуга — дорогая, очень дорогая прихоть. Большинство пользуется автоматическим заказом и экспресс-доставкой. Марк слышал про кофе, зерна которого жрет какая-то пальмовая белка. Потом из ее дерьма выгребают непереваренные зерна, обогащенные уникальными ферментами, сушат и поджаривают. Ну да, еще чистят перед сушкой. Или не чистят? Он не удивился бы, узнав, что Н'доли заказала именно этот — редчайший, для гурманов — сорт кофе.
— У меня мало денег, — он смотрел на вудуни, игнорируя официантку. Казалось, девушка в передничке — андроид или голем. — Мне следует экономить. Я должен был предупредить тебя сразу.
В метре от его лица качалась гроздь цветущих орхидей. Цветы пахли дикой розой и пряностями. Падаль, вспомнил Марк. В настоящих джунглях орхидеи пахли тухлятиной. Это привлекало мясных мух для опыления.
— Пойдем отсюда. У входа есть эконом-места…
Еще недавно Марк откусил бы себе язык, но не произнес бы этих слов. Истрать последнее, командовала гордость. Влезь в долги! Главное, сохранить лицо… Сейчас он носил другое лицо. Новое, малоприятное. Вряд ли Игги Добс принял бы такое лицо в качестве образца для своей коллекции. Кому его продашь? Записным неудачникам?
— Я угощаю, — сказала Н'доли.
— Нет.
— Да. И не вздумай спорить. В конце концов, это я виновата, что тебя выгнали из училища.
— Ты?!
— Один «Kopi Luwak», — терпеливо повторила официантка. — С желтком и ликером, без сахара. Что-то еще?
— Два «Kopi Luwak», — отмахнулась Н'доли. — Несите!
Марк проводил официантку взглядом. Ему все больше хотелось встать и уйти.
— Я связалась с твоим училищем, — Н'доли барабанила пальцами по столу. Нет, не пальцами — ногтями. Звук получался сухой, раздражающий. — Желала узнать, когда у вашего курса намечается следующее увольнение. В информации мне отказали. Я… Извини, случайно я назвала твою фамилию. Они сразу заинтересовались. Начали выяснять, не журналистка ли я. Спросили, что мне известно. Кем я прихожусь Лусэро Шанвури. Как давно знакома с тобой. Не знакома ли я также с курсантом Катилиной… Скинули мне его голограмму; чуть не рехнулись, когда я опознала красавчика. Проклятье! Они мне всю душу вымотали. Настаивали на личной встрече; я послала их в задницу.
— В задницу?
— Я похожа на пай-девочку? Именно туда, и со всеми подробностями маршрута. Это произвело впечатление. Меня уведомили, что ты исключен за дисциплинарные нарушения.
— Это правда, — согласился Марк. — И при чем тут ты?
— Ты опоздал на утреннюю поверку, — палец Н'доли обвиняющим жестом ткнул Марку в грудь. — Ты задержался со мной и опоздал. Думаю, это случилось не впервые. Какая разница? Я была последней, и я чувствую себя виноватой.
Марк расхохотался. Он корчился от смеха, понимая, что оскорбляет Н'доли, и не мог сдержаться. Перед внутренним взглядом стояло лицо дисциплинар-легата Гракха — в тот момент, когда Гракх узнал, что бывшим курсантом Тумидусом интересуется не пойми кто. Бесстрашный, суровый начальник училища если и боялся кого-нибудь в Ойкумене, так это репортеров, взявших след злополучной дуэли на клеймах. Как же Гракх, должно быть, обрадовался, выяснив, что дуэлянту звонит его подружка на час, озабоченная ближайшим свиданием!
— Дурак, — Н'доли пожала плечами. Кажется, она не сердилась. — Дурак и сопляк. Ходил бы меньше по девкам, стал бы офицером. А так… Я тебя еле отыскала.
— Как?
— Не скажу! Ты летишь домой, дурачок?
Марк молчал. Не слыша вопроса, он смотрел в зал — в ту часть, которая открывалась с балкона. Полускрыт туманом иллюзатора, за ближайшим столиком в одиночестве сидел пожилой гематр. Перед ним стояла чашка кофе, вряд ли дешевле заказанного Н'доли. Взглядом снулой рыбы гематр уставился перед собой. Пальцами левой руки он вертел обручальное кольцо, надетое на безымянный палец правой. Марк запомнил гематра по прошлым визитам в «Парадайз». Всякий раз этот человек брал кофе и замирал надолго, отключившись от внешнего мира. Изредка он словно просыпался, делал глоток и записывал что-то на длинной ленте. Бумага? Писчий пластик? Хорошо выделанная кожа? Чем бы лента ни была, на ней прибавлялся один знак. Марк не сомневался, что присутствует при создании знаменитой гематрицы. Наклей ленту на двигун звездолета, в гнездо принимающего контура, и энергии хватит, чтобы поднять корабль на орбиту или даже сделать РПТ-маневр. Наклей ленту на лоб, подумал Марк. Наклей, взорви мозг — и больше ни о чем не придется беспокоиться.
— Ты что, оглох? Я спрашиваю: ты летишь домой?
Марк кивнул.
— Когда?
В нагрудном кармане куртки запиликал уником. Не глядя, Марк хлопнул по карману, вынуждая аппарат умолкнуть. Меньше всего ему хотелось сейчас читать рекламные сообщения. Едва уником перевели на обычную местную сеть, сняв «военное» подключение, к Марку начали градом сыпаться предложения сафари, массажа и экстрим-дайвинга. Он ставил фильтр за фильтром, но это не помогало.
— На следующей неделе.
— У тебя есть деньги? Давай, я тебе одолжу.
— Ты угостишь меня кофе, — твердо сказал Марк. — Этого достаточно.
— Волчонок, — Н'доли накрутила локон на палец. — Злобный, голодный волчонок. Из стаи прогнали, задали трепку… Как же ты похож на своего дядю! Я не видела твоего отца, но полагаю, это у вас семейное сходство. Весь мир против нас, клыки блестят, слюна течет…
— Ты знаешь моего дядю? Откуда?
— Легат Тумидус работает в киттянском филиале «Грядущего». Он не первый год знаком с моим отцом. Мне доводилось сотрудничать с медблоком их филиала. Что здесь удивительного?
— Легат Тумидус, — повторил, как плюнул, Марк. — Изменник Тумидус. Тумидус, враг Отечества. И я — злостный нарушитель дисциплины. Исключенный из училища. Позор ВКС Помпилии. Ты права, мы очень похожи с дядей. Нет, это не семейное: мой отец — образец добропорядочного гражданина. И дед — тоже. Ты любишь клоунов?
— Клоуны? — удивилась Н'доли. — Когда была маленькой, любила.
— Значит, все в порядке.
— Ваш кофе…
Они молчали, пока официантка сервировала стол. Две хрупкие чашечки: в черных, ароматных озерцах плавали солнышки взбитых желтков. Блюдечки с печеньем, словно вышедшим из мастерской миниатюриста. Серебряный молочник с узким клювом журавля. Салфетки-кружева. Все это было из другой жизни. Сон, случай; эпизод фильма. Марк не мог связать происходящее ни со своим прошлым, ни с будущим. Ему хотелось, чтобы это скорее закончилось. Ему хотелось затащить Н'доли к себе в номер. Он знал, что умрет от стыда, едва Н'доли окажется в его номере — клетушке с узкой, солдатской койкой.
В смятении, чувствуя, как сердце закипает от беспричинной злобы, он готов был вцепиться в глотку, да не знал — кому.
— Пойдем, — сказала Н'доли, вставая.
Ногти вудуни отстучали на столе быстрое стакатто, оплачивая заказ.
— Пойдем к тебе. И ничего не говори.
Она наклонилась вперед:
— Слышишь? Ничего.
К кофе она так и не притронулась.
Окно; белый пластик подоконника.
День, вечер — не разберешь. Вечные сумерки Снорра. Мерцание силового купола, накрывшего поселок. Вдалеке, за рядами грузовых ангаров — свеча стартующего корабля. Рев не слышен, в гостинице хорошая звукоизоляция. Если закрыть глаза, складывается впечатление, что здание качается. Возможно, так оно и есть. Двенадцатый этаж, эконом-класс, пчелиные соты, набитые людьми — в первый день качка пугала, мешая заснуть. Что ж, со временем привыкаешь ко всему.
— Где у тебя душ?
— Двумя этажами ниже. От лифта налево по коридору. Душевой бокс на двенадцать персон. Гель и шампунь — бесплатно. Не забудь одеться. Здесь не приветствуются прогулки голышом.
— А в номере?
— Могу предложить «гроб».
— Что?
– «Гроб». Видишь дверцу? За ней — узкий пенал. Там биотуалет. То, что легко принять за бачок унитаза — мойка. При должной ловкости можно даже вымыться целиком. Говорят, у вудунов чудесная пластика…
— Говорят?
— Чудесная. Подтверждаю. Ты сумеешь помыться в моем «гробу».
— Нет уж! Ты любишь потных женщин?
— В моем положении не приходится выбирать.
— В его положении! Жалкий нытик! Если не ошибаюсь, именно ты лежишь на кровати. На койке для подростков-дистрофиков. На жесткой, дрянной, отвратительной…
— А ты — на мне. Доминируешь и подавляешь.
— Тебя подавишь… Что ты собираешься делать дома, на Октуберане?
— Не строй из себя заботливую мамочку.
— Учиться? Работать?
— Ты собралась за меня замуж?
— Щенок. Волчонок. Кусаешь протянутую руку? Я не выйду за тебя и под угрозой расстрела. Во-первых, я намного старше…
— Так уж намного?
— Достаточно, чтобы не совершать безумств. И недостаточно, чтобы воспылать страстью к колючему мальчишке — злостному нарушителю дисциплины. Отвечай тете Н'доли и не брызгай ядом. У тебя есть работа на Октуберане?
— Нет.
— Сделаешься студентом?
— Вряд ли.
— Родители?
— Не думаю, что меня встретят с энтузиазмом.
— Девушка?
— Все девушки Ойкумены в моем распоряжении. Это теоретически. И одна — практически. Ее можно шлепнуть по заднице. По дивному месту, куда она послала дисциплинар-легата Гракха. Можно…
— Перестань. Дай отдохнуть. В моем возрасте опасно так кувыркаться. Если тебе все равно, куда лететь, лети со мной на Китту. Твой билет сдадим. Если у тебя вылет на той неделе, тебе вернут полную стоимость. Остальное я доплачу. Вернешь при случае.
— Ты делаешь мне предложение?
— Деловое. Я предлагаю тебе работу.
— Курортный жиголо? Эскорт для пресыщенных дам? Крошка, ты не оригинальна. Мне уже предлагали стать моделью для «милитари-стайл». Я отказался.
— Увы, дружок. Модельный бизнес — не по моей части.
— А что ты хочешь мне предложить? Должность санитара в психушке? Всю жизнь мечтал буйных скручивать…
— Мой двоюродный брат Харут Бабем — исполнительный директор фармкорпорации «Мбеле Лонга». В этом году они открыли четыре новых лаборатории. Им нужны охранники. Твоя подготовка плюс моя протекция…
Трель уникома. Назойливая, дребезжащая. Полет подушки, и уником смолкает. За окном — сразу две свечи. Челноки идут к грузовику на орбите. Качка усиливается. В каком-то смысле это даже приятно.
— Охрана? Стоять столбом за гроши…
— Будешь умненьким столбом — выбьешься в начальники. Сядешь в кабинете к мониторам. Еще можешь в тестах поучаствовать. Оплата сдельная, по двойным ставкам…
— Что за тесты?
— Понятия не имею. Не бойся, это безопасно.
— Подопытный кролик?
— Захочешь стричь капусту — пойдешь в кролики. Я тебе что, пожизненную каторгу предлагаю? Заключишь контракт на год, поработаешь. За это время прикинешь, как жить дальше. Понравится — останешься. Не понравится — подашь документы в какой-нибудь институт. Или сменишь работу. Домой вернешься, наконец!
— Ты будешь забегать ко мне на пост? Скрасить дежурство?
— Все будет зависеть от твоего поведения.
— Мне надо подумать. Меня впервые вербуют в кролики…
— Тебя вербуют в волки. Встанешь на дверях, щелкнешь клыками… Эх ты, помпилианец! Хищник, мясоед, рабовладелец…
— Да, я волк. Хорошо, волчонок. Я родился хищником. Виноват ли я в этом? Нет. Могу ли я перестать быть волком? Сделаться собакой? Оленем? Нет. Современная наука не знает таких средств. Могу ли я отказаться от мяса и перейти на капустную диету? Тоже нет. Моя природа берет свое в любом случае. Так в чем ты меня упрекаешь? Я, мой отец, мать, дед — никто из нас не в силах измениться. Где же выход? Самоуничтожение расы? Это мы, значит, волки, а вы — гуманисты?!
— Перестань вертеться. Ты чуть не сбросил меня на пол. Между прочим, твой любимый дядя, на которого ты так похож, прекрасно нашел выход из положения. Ваш зубастый талант клеймить людей гаснет по мере участия в коллективном антисе. Шесть-семь выходов в «большое тело», и он пропадает совсем. Координатор колланта — чем не перспектива? Безболезненное обезрабливание, взаимовыгодный симбиоз — чем не будущее?
— Потерять себя?! Всей расе отказаться от того, что является нашей сутью? Нашей природой? Коллантарии — не помпилианцы! Вы не теряете своих способностей, побывав в колланте, а мы — теряем! Это противно нашей природе. Ты предлагаешь нам роль расы «космических извозчиков»? Сколько их, твоих коллантов, сейчас? Два десятка? Три? Пусть даже сотня! А сколько миллиардов помпилианцев в Ойкумене? Придется вам терпеть нас такими, какие мы есть. Мы — волки, но мы соблюдаем законы Лиги. Во всяком случае, большей частью. Если есть претензии — вперед, в суд!
— Лучше в гроб…
— Куда?!
— В твой гадский «гроб». Рискну помыться, даже если мне доведется свернуть шею. И закрою дверь поплотнее. Иначе ты обвинишь меня в геноциде, помпилиофобии и оккупации Октуберана. Уймись, волчонок! Я всего лишь предложила тебе работу. Тебе, а не твоей замечательной расе. Ненавижу обобщения в постели. Мы, мы, мы — я словно с целой империей переспала…
— Извини. Нет, правда, извини.
— Ладно, проехали. Если надумаешь — звони.
— Я не знаю твоего номера.
— Я запишу его на твой уником. Тут у тебя какое-то сообщение…
— Убей. Опять реклама…
Стук двери. Журчание воды. Сдавленные проклятия. Что-то падает — наверное, флакон с гелем. За окном — мерцание силового купола. Взлетная свеча — узкая, блестящая, как шпага. Это круизная яхта «Тариэл». Теперь часа три будет тихо. Если Н'доли вымоется и уйдет — будет тихо.
Она не уходит.
Во всяком случае, не сразу.
— Каково это? — спросил Марк, спускаясь с Н'доли в лифте.
— Что?
— Каково быть дочерью антиса? Ребенком Папы Лусэро?
Н'доли пожала плечами:
— Никаково. Я ни разу не видела отца в большом теле. Это, как ты понимаешь, самоубийство. А в обычном состоянии… Ну, ты сам видел. Удовольствие ниже среднего. К счастью, он шесть месяцев в году сидит в тюрьме…
Портье за стойкой — черные зализанные волосы, щеточка усиков над верхней губой, «червяк» бородки — проводил их взглядом. У портье сегодня случился разрыв шаблона. Он никак не мог взять в толк, что может связывать такую приличную женщину с таким мрачным парнем. Секс? Парень был хорошо сложен — еще бы, не вылазит из спортзала! — но портье не сомневался, что стоит приличной женщине бровью повести, и ей обеспечат выбор белозубых улыбок в одном флаконе с грудой мышц. Бандит, уверился портье. Натуральный бандит. Он ее шантажирует. Ну конечно, шантажирует.
Даже не поцеловал на прощанье.
В номер возвращаться не хотелось. Что там делать? Тупо пялиться в окно? Перебирать бесплатные каналы? — боевики-малобюджетки, новости региона… За время вынужденного безделья Марк истоптал поселок вдоль и поперек. Здешние улочки были унылыми до тошноты. Стандартной ширины, идеально прямые, они пересекались под углами в девяносто градусов. Покрытие-поглотитель создавало ощущение стерильности: ни соринки, ни камешка. Застройка — типовая для лишенных атмосферы планетоидов: коробки жилых блоков повышенной герметичности. Даже при отключении купола любой дом на Снорре мог поддерживать автономный режим жизнеобеспечения в течение месяца.
Достаточно, чтобы дождаться спасателей.
Чтобы случайный прохожий не заблудился в лабиринте улиц-близнецов, два ориентира были видны отовсюду. Плексаноловая спираль космопорта подпирала купол с севера. Серо-стальная башня гостиницы — с юга. Два электрода батареи, скрытой под землей; в какой-то мере так оно и было — в зданиях располагались эмиттеры, поддерживающие силовое поле.
Перед мэрией росли три чахлых ёлки. Над ними парили оранжевые «солнышки» холодной плазмы, давая необходимый деревьям свет естественного спектра, а вернее, продлевая агонию. Фронтон мэрии украшал диффузионный барельеф «Первопроходцы Тренга». Слои скульптурной группы сменяли друг друга, являя зрителю очередной эпизод освоения планеты. Дальше — жалкий вызов монотонности поселка — начиналась вереница магазинчиков. Здесь продавались фрагменты, вытяжки и готовые изделия из всего, что бегало, летало, плавало или росло на Тренге. Клыки махайрода, когти тираннозавра; плащи из перьев эпиорниса, куртки из шкуры трицератопса. Пятидесятиградусные дистилляты из папоротников, хвощей и плодов псевдопальм…
Дальним концом улица, мигая аттракт-витринами, упиралась в светло-розовый куб поликлиники. У входа в кожно-венерологическое отделение нервно курил гусак-Йохан. Узрев Марка, Йохан глубоко затянулся, икнул, бросил окурок мимо утилизатора — и нырнул внутрь.
Н’доли не зря перестраховывалась, беря у Марка анализы. На Тренге легко было подхватить всякую дрянь, начиная с гонореи. Странно, что сегодня вудуни об анализах и не заикнулась. Доверяет? Забыла анализатор? Сколько они не виделись? — три недели. На спутнике он десять дней. Откуда ей знать, с кем он за это время успел переспать?
«Ни с кем не успел!» — рыкнуло мужское эго самца.
Марк досадливо отмахнулся. Ей-то откуда знать? «Можешь в тестах поучаствовать, — вспомнил он. — Оплата сдельная, по двойным ставкам…» На Китте удалось бы повидаться с дядей. Неужели бывший гард-легат Тумидус тоже участвует в тестах? Подрабатывает от случая к случаю? О, им бы нашлось, о чем поговорить: изгнаннику, лишенному расового статуса — и курсанту, выпертому из военного училища! Хотя вряд ли дядя нуждается в подработке. Коллантариям хорошо платят. Особенно — уроженцам Помпилии. Ведь коллантарии — больше не помпилианцы.
…неужели он это сказал?!
«Мы, волки! Это противно нашей природе…» А дядя, значит, не волк? Беззубый пес?! Тот, кем Марк восхищался, от кого не захотел отречься; тот, кого он сегодня предал. Легко и буднично, мимоходом, споря в постели с инораской. Предал — и даже не заметил!
Кто ты, парень, после этого?
Он остановился, едва не упершись лбом в стену. Тупик. Глухой, беспросветный тупик. За его спиной из «трипперного цеха» вышел усатый коротышка — приятель Йохана. Увидев Марка, коротышка уныло развел руками: вот, мол, такие дела. Чуть не привез жене подарочек от шлюхи… Марк кивнул, делая вид, что сочувствует, и пошел, считай, побежал обратно. Возле мэрии он свернул налево, не желая возвращаться прежним путем.
Другие улочки; дешевое эрзац-разнообразие.
Мир — несправедливый, но в целом понятный — рушился в сознании Марка. Н’доли ставит его дядю в пример. Он становится на защиту сенаторов, превративших Гая Тумидуса во врага Отечества. Он упирается, Н’доли предлагает выход… Не важно, что для помпилианца в обычной ситуации такой выход неприемлем. Дочь Папы Лусэро судит со своей точки зрения… Дяде не оставили выбора, вышвырнув за пределы Помпилии. Марка тоже лишили выбора — и в итоге выгнали из училища. Из жизни, без которой он не мыслил себя. Дядя обосновался на Китте. Н’доли звала Марка туда же…
«Очнись, придурок! Никто не тащит тебя в коллантарии. Тебе предложили работу. А дядю Н’доли привела в пример, потому что с ним знакома. Она считает, что колланты — это выход. Для нее это не предательство расы, а решение проблемы…»
Из ангара раздался скрежещущий вопль птеранодона. Казалось, рвали в клочья ржавое железо. От неожиданности Марк споткнулся на ровном месте. Здесь начинался грузовой сектор космопорта, где пойманные обитатели Тренга томились в ожидании отправки в зоопарки и институты Ойкумены. Динозавры, махайроды, паллюски — подопытные кролики, материал для лабораторий.
«А ты сам?»
Почему Н’доли не взяла у него анализы сегодня? Гвоздем застряв в голове, эта мысль не давала покоя. Марка зациклило, рассуждения шли по кругу, и круг состоял из бесконечных, болезненных уколов: «солдатские» и «офицерские» инъекции доктора Туллия, вудуни со своим анализатором, медосмотр при отчислении, тесты «по двойным ставкам»… Временами из круговерти выныривал штандарт-вексиллярий, которому Марк давал подписки о неразглашении.
«Неужели меня вербовали? В охрану фармкорпорации? Держи карман шире! На Китте что, своих парней мало, чтобы с Тренга приглашать? Как Н’доли меня нашла? Наняла частного сыщика? Сама бегала, всех расспрашивала? Так потрахаться приспичило, причем со мной, и больше ни с кем?»
Мужское эго с гордостью расправило плечи. Марк больно щелкнул его по носу, и эго увяло. Все одно к одному: и брат-фармацевт образовался, и вакансия в охране, и тесты для побочного заработка, и кувыркание в номере… Опасайся Н’доли триппера — притащила бы анализатор на Снорр! Или все, что нужно, она получила от дурака-курсанта в первый раз?
Что?!
Медосмотр. Хмурый взгляд особиста. Игла анализатора. Игла инъектора. Крик птеранодона. Крылатый хищник хотел на волю: убивать, жрать, плодиться. Кроличья перспектива его не устраивала. Игла. Крик. Взгляд. Подписки о неразглашении…
Инъекции! «Солдатская» и «офицерская» сыворотки в его крови! Военная биохимия Помпилии. Как долго она держится в организме? Им говорили — до полугода. Ему ничего не пришлось бы разглашать. Все разгласили бы тесты. Не случайно Н’доли звала его охранником в фармкорпорацию! Но если его собирались исследовать, Н’доли могла бы взять анализ и сегодня — небось, пригодился бы! Почему не взяла? Побоялась спугнуть, черная сука?
Проходившая мимо женщина средних лет шарахнулась от Марка в проулок — последние слова он выкрикнул вслух. Кожа у женщины была белой, это лишь усугубило страх. Еще кинется следом, псих…
«Я могу ошибаться. Что, если я ей симпатичен? Что, если Н’доли действительно хочет мне помочь? У меня нет прямых доказательств. Анализ? Она врач, помешана на инфекциях. Профессиональный пунктик. А во второй раз? Забыла, наплевала; поверила, что после нее я ни с кем не был! И я в ответ на доверие…»
Марк ткнулся лбом в колонку рекуператора воздуха. Холодный металл; сосчитать до ста. До пятисот. До тысячи. Легче не стало. Предать женщину, которая стонала в твоих объятиях? Оставить все, как есть? Пусть Н’доли окрутит другого сексуально озабоченного болвана, пусть фармацевты Китты создадут антидот, который позволит вудунам сопротивляться клейму помпилианцев, превратит волков в сторожевых собак, в кроликов…
— Что ты делаешь со мной, хитрая ведьма?!
Он задыхался, как после марш-броска по джунглям в полной выкладке. Он запутался. Плохо понимая, где находится, Марк огляделся и выяснил, что вернулся к гостинице. Со стоном молодой человек опустился на скамейку у входа — и замер, сдавив ладонями виски.
Контрапункт. Гай Октавиан Тумидус, изменник Родины (десять дней тому назад)
Аплодисменты. Весь зал хохочет. Балаган сотрясается от смеха. И вдруг, в третьем ряду — кислое лицо. Все, день испорчен. Умом ты понимаешь, что радости больше, что реприза имела успех. Что у кисляя может просто болеть живот. Нет, доводы разума не помогают. Арифметика бессильна — радуются сотни, кривит нос один, и единица напрочь вычеркивает тонну радости из твоего сознания, клоун.
Я бездарен, думаешь ты.
Я старею, думаешь ты.
Черт бы его побрал, скотину, думаешь ты; его — и меня заодно.
Расы, нации, народы — в этом мы одинаковы. Гром похвал, единственный упрек, и вот, забыв обо всем, мы схватываемся с упрекающим не на жизнь, а на смерть. Мы забыли о тех, кому доставили удовольствие. Если мы и аппелируем к ним, так только в качестве бойцов, способных выступить на нашей стороне.
Всю жизнь я боролся с этой заразой, и проиграл.
— Полковник?
За фонтаном начинались заросли бамбука. В зеленых султанах играл ветер. Тонкие, коленчатые стволы раскачивались, ударяясь друг о друга с сухим, еле слышным стуком. Эскадрильи стрекоз — изумруд с сапфиром — атаковали бамбук с упорством, достойным лучшего применения, но в гущу листьев не лезли. Поодаль возвышался ряд пальмовых колонн, отягощенных гроздьями плодов, похожих на виноград — мелкий, в пятнах, уже начавший вялиться под солнцем.
— Полковник?
Человек у фонтана обернулся. За годы, проведенные на Китте, Гай Октавиан Тумидус привык, что его называют полковником. Вернее сказать, смирился. Помпилианские военные звания были неприятны для вудунов. «Легат Тумидус» — это звучало вызывающе. Для соотечественников Тумидус был изгоем, лишенным чинов и званий. Можно выгнать человека из армии, но можно ли выгнать армию из человека? Осанка, выправка, льдистый взгляд из-под вечно нахмуренных бровей. Голова, выбритая до блеска, похожа на бильярдный шар. Раздражительность, идущая рука об руку с надменностью — даже одетый в гражданское, Тумидус производил впечатление офицера. Что ж, гибкость вудунов славилась среди рас Ойкумены, позволив им вывернуться и на этот раз. Они без особых трудностей превратили бывшего гвардии легата в абстрактного, символического «полковника».
Игра: мы знаем, что ты знаешь, что мы знаем…
— Профессор, — вежливо кивнул Тумидус.
— Как вы себя чувствуете? — спросила горилла в махровом халате.
— Отлично. А вы?
— Прескверно. Вы изломали меня вдребезги. Так дикий кабан ломает кусты ройбоса. Мои колючки известны коллегам, но ваша шкура, полковник… Вас не изодрать и шипами огненной акации!
— Вы поэт, профессор.
— А что мне остается? Когда все болит, находишь утешение в метафорах…
Кряхтя, профессор Нода Мваунгве присел на край фонтана. Тщательно, с аккуратностью хирурга перед операцией, сполоснул руки в кристалльно чистой воде. В мытье не было никакой необходимости — после спортзала профессор принял душ.
— Меня всегда изумляла ваша идея бороться, — Тумидус пожал плечами. — Я понимаю: тесты, анализы, исследования. Всякий раз, когда я с моими партнерами по колланту возвращаюсь из большого тела, меня загоняют в вашу клинику. Я скучаю здесь неделю, чаще — полторы. Мое дерьмо разбирают на молекулы. Мою мочу перегоняют в спирт. Пункция костного мозга, томография мозга головного. Кровь, слизь, желчь… Это что-то дает, профессор?
— Накопление материала.
— Допустим. Но зачем вам понадобилась борьба?
— Вам скучно со мной?
— Да. Я в курсе, что вы много лет посещаете занятия по какой-то вашей национальной борьбе. У вас руки до колен. У вас грудь, как у грузчика. И все равно вы мне не соперник, уж извините за прямоту. Я сделаю вас в любое время и в любом месте. Я — десантник, штурмовик; таких любителей, как вы, я ем на завтрак. Фаг сожри ваши хитрости, профессор! Вы что, нарочно злите меня?!
Нода Мваунгве с удовольствием наблюдал за этой вспышкой. Подметив интерес профессора, Тумидус замолчал. Ему было неловко за приступ гнева. Кулак Тумидуса легонько постукивал о кору молодой гвиалы, красноватую, словно глина. В ритме ударов пробивалось то, что помпилианец не разрешал произнести языку.
— Вот, — кивнул профессор. — Вот и результат. У каждого свои методы, полковник. Я — психиатр со стажем, у меня наработались определенные, как сказал бы грузчик, ухватки. Старый Нода — доминант, альфа-самец. Пациентам рядом со мной комфортно — они чувствуют себя защищенными. Вы — не пациент. Хоть всю желчь из вас выкачай, вы не почувствуете себя пациентом. Таков ваш Лоа, ваша природа, дорогой полковник.
— Что из этого следует? — хмуро спросил Тумидус.
— Если вы не пациент, я вас злю. Раздражаю, заостряю наши отношения. Это дает мне преимущество в разговоре: когда собеседник злится, видны его слабые стороны. Но вы и здесь обошли меня! Вы раздражены всегда. Это ваше обычное состояние. Значит, я опять лишился преимуществ: конфликт двух доминант для вас — естественное состояние. Он не дает мне способов проникнуть в вашу душу.
— А бросок через бедро дает?
— Как ни странно, да. На ковре наш конфликт принимает материальную форму. Ваше тело ломает моё, крутит руки, душит… Я терплю, выигрывая в другом. В момент насилия ваш Лоа открыт для меня больше, чем в иной ситуации. Не знаю, надолго ли меня хватит, полковник. Возраст, травмы. Но если вы не отправите старого Ноду в реанимацию, мы соберем пакет роскошных данных!
Тумидус сел на бордюр фонтана рядом с психиатром:
— Зачем вы мне это рассказываете? Это же нарушит чистоту эксперимента!
— Не нарушит. Уж поверьте мне…
— В следующий раз я отвинчу вам… Проклятье! Профессор, чтоб вы сдохли! Вы нарочно рассказали мне про все это! Теперь я буду думать, правду вы сказали или солгали; буду мучиться вопросом, как выглядит мой дух на борцовском ковре… Очередная стадия эксперимента? Я прав?!
Профессор беззвучно смеялся, перебирая пальцами в воде. Обезьянье лицо Мваунгве превратилось в сплошной ком морщин. Халат распахнулся, открывая могучую грудь, поросшую курчавыми, рано поседевшими волосами. Мелкая мошка нырнула в эти заросли — и забилась, запуталась, не в силах найти выход.
— И что открыл вам мой Лоа в момент насилия? — Тумидус с трудом подавил гнев. Он не в первый раз попадал в ловушки хитреца-психиатра, и всегда злился, как мальчишка. — Надеюсь, он был вежливей своего носителя?
— Вы обеспокоены. Вас что-то мучит, полковник. Родственники?
— Я расстреляю свой Лоа, — Тумидус достал уником, вывел в сферу текстовое сообщение. — Предателей надо расстреливать. Читайте, профессор.
— Вы уверены? Полагаю, это личное…
— Читайте-читайте. Это от моего отца.
— Тут вписан отправитель. Какой-то Инь Чи Пак…
— Это друг отца, акробат. Отец воспользовался его коммуникатором.
«Первая весточка за все время изгнания, — мысленно добавил Тумидус, пока главврач клиники «Пальмовая ветвь» внимательно читал сообщение. — Поговорить не захотел, клоун. Решил написать…»
Он выучил письмо отца наизусть:
«Марка выгнали из училища. Говорят, дисциплина. Я не верю. Валерия плачет. Юлий замкнулся, на контакт не идет. Сына видеть не хочет. Понимаю, что тебе не до того. Мне просто не с кем поделиться. Если что, связывайся с Паком. Запрос на меня могут блокировать. Я — гражданин Помпилии, со всеми вытекающими. Твой Луций.»
— Твой Луций, — вслух повторил Мваунгве. — По-моему, это значит больше всего остального. Если бы ваш отец написал «твой папа», это прозвучало бы… Это вообще не прозвучало бы. Марк — ваш племянник?
— Да.
— Вы виделись после вашей опалы?
— Нет.
— Вы верите, что парня выгнали из-за нарушений дисциплины?
— Нет.
— Родство с вами могло повлиять на его исключение?
— Нет. Я не знаю, за что его выгнали, но не за то, что он — мой племянник.
— Вы в силах ему помочь?
— Нет. Любое мое вмешательство только усугубит ситуацию.
— И ваш отец это прекрасно понимает, — ласково подвел итог Мваунгве. Его вопросы были точны, как скальпель, и беспощадны, как приговор трибунала. — Вряд ли он ждет от вас помощи в судьбе внука. Он растерян, огорчен; он не знает, что делать. Напишите ему несколько общих слов. Поддержите, скажите, что все образуется. Что карьера военного — не единственный путь…
Профессор осекся. Живое, подвижное лицо его выразило самое искреннее сожаление:
— Простите меня, полковник. Я сморозил глупость, обидную для вас. Уверен, ваш сенат еще опомнится. Вам вернут все с лихвой. Статус, чин, награды. Это вопрос времени…
Тумидус остановил его жестом:
— Хватит, профессор. Каждое ваше слово лишь ухудшает впечатление от первой глупости. Видите, рядом с вами я тоже делаюсь светилом психиатрии. Вернемся к моему болтливому Лоа. Вы действительно в силах загнать мой дух в двигун аэромоба?
Мваунгве кивнул.
— И мой дух поднимет машину в воздух?
— Ваш? В космос, на орбиту!
— Да, это повод для гордости. А что станет с моим телом?
— Вы затронули сложную тему, полковник. Вы ведь тоже не сумеете показать мне на пальцах механику действия помпилианского клейма? Если ваш дух поместить в двигун, его энергия станет питать машину. Ваше тело в это время останется жить. Оно даже сможет выполнять простейшую работу. Скажем, рубить тростник и плести циновки. Когда дух иссякнет, выработает ресурс, тело умрет. Ваши рабы умирают аналогичным путем. Вы удовлетворены?
— Если пересадить мой дух в клона или голема, мы получим Тумидуса-дубль?
— Ни в коем случае. Вы совершаете ошибку, характерную для не-вудунов. Вы путаете Лоа и сознание, дух и личность. В принципе ваш дух — в сочетании с практиками расы Вудун — способен оживить голема. Это все, что он может. Голем не станет вторым полковником Тумидусом. Ваша личность умрет вместе с вашим телом. Мы не в силах пересадить ее на другую почву. Замечу, что раса Вудун не использует энергию Лоа живых людей в качестве топлива для машин. Только Лоа мертвецов. Труп в духе не нуждается, а катер на воздушной подушке — вполне! У вас есть еще вопросы, полковник?
— Да. Если переселить мой Лоа…
— Помилуйте! Я меньше всего покушаюсь на ваш драгоценный Лоа!
— Хорошо. Если переселить Лоа абстрактного помпилианца в тело варвара или, скажем, техноложца…
— Вынужден вас разочаровать. Ваше клеймо — физиология, итог долгой эволюции. Одной пересадкой Лоа тут не отделаешься. Нужна химия, неизвестная современной науке — или тысяча лет селекции. И то я не возьмусь предсказать результат. Стоп, полковник! Минуточку… На что это вы намекаете?
Мваунгве резко встал и скривился от боли. Полковник его помял от души. Психиатр был рад возможности спрятаться за болью. Он засопел, потягиваясь, скручиваясь, делая наклоны и прогибы. Чувствовалось, что он недоволен предательским взрывом эмоций. Тумидус, напротив, с нескрываемым удовольствием наблюдал за гориллой, разминающей косточки. Он был рад, что поддел оппонента на крючок.
— Вы незаменимы, полковник, — наконец сказал Мваунгве. — Не знаю, как в масштабах Ойкумены, а в колланте помпилианца никем не заменишь. Ваше клеймо… При обычных обстоятельствах оно связывает вас с вашими рабами, формируя сложный симбиоз. В большом теле оно связывает коллантариев. Замечу, без подавления личной свободы каждого участника коллективного антиса. Это похоже на…
— Корсет, — с насмешкой подсказал Тумидус.
— Корсет? — профессор провел ладонями вдоль своей могучей талии, втянул живот: так он представлял корсет. — Нет, на корсет это ни капли не похоже.
— Еще как похоже! Вы просто не в курсе, профессор, что такое — корсет. Славный, крепко скроенный, хорошо подогнанный корсет. Вы когда-нибудь носили корсет?
— Я? Никогда.
— Ах, как жаль! А вот я, к вашему сведению, нашивал…
Тумидус наслаждался двусмысленностью ситуации.
— Значит, я незаменим? Такие, как я, незаменимы? Спасибо, вы порадовали меня. Услуга за услугу: я дам вам добрый совет. Смените тренера, профессор. Наймите помпилианца — помца, как вы зовете нас за нашей спиной. Старого декуриона, штурмовика в отставке. Тертого, битого, грубого, как солдатский ремень. Когда я в следующий раз попадусь вам в лапы, вы, возможно, сумеете меня чем-нибудь удивить.
Рассмеявшись, он отошел к бамбуку. Тронул ладонью ближайший ствол, взмахнул рукой, сбив стрекозу на лету. За спиной Тумидуса журчал фонтан: тройка дельфинов, скрученных в замысловатую фигуру — то ли венчик цветка, то ли деформированный кукиш.
— Полковник?
Тумидус молчал.
Нет, мысленно поправился Нода Мваунгве, мастер интерпретировать чужое молчание. Не полковник. Гай Октавиан Тумидус, гвардии легат ВКС Помпилии, малый триумфатор и кавалер ордена Цепи.
Бывших легатов не существует.
— Мальчик, — сказал Тумидус. Слушая его, психиатр ни на секунду не усомнился, что речь идет о далеком племяннике. — Он пошел в армию из-за меня. Знаете, профессор, я никогда не считал себя родственным человеком…