— Абсолютно законно, в том-то вся и беда. Мы пытались жаловаться. Писали их светлости герцогу Баварскому, но из его канцелярии прислали лишь благодарность. Фогту и епископу, за бдительность. Писали их величеству — ответа нет. Вот такие у нас перемены, — вздохнул он еще раз, потирая пальцами переносицу. До крови стёртую железной оправой.
— Берегитесь, капитан. Будьте осторожны. — проговорил писарь осторожно скосившись на дверь.
— До нас добраться, им руки коротки…
— И все таки, будьте осторожнее. — теперь писарь скосился уже на окно а голос понизил до шёпота, тонкого, свистящего шёпота, — перемены ведь не только у нас. У вас тоже, капитан …
— У нас? — поднял было бровь капитан.
— Увы, да — писарь порылся в стопке бумаг на столе, вытащил один лист, посмотрел— Яков потянулся, вытянул дешёвый жёлтый лист из тонких писарских пальцев.
«Находясь в одном доме, один рабочий пилил дрова. К нему приблизилась большая кошка, которая хотела на него прыгнуть. Когда он стал гнать её, стало вдруг три кошки, которые с яростью напали на него и начали кусать его и в лицо и в чресла. Рабочий, испуганный этими тварями, осенил себя крестным знаменем, бросил работу и, обороняясь поленом… » ( из «молота ведьм» )
— Что это? — спросил Яков, откладывая помятый лист.
— Извините, я не то хотел вам показать. Такой ерундой у нас теперь весь город обклеен. Вот, глядите, пришло с почтовой каретой.
В руки Якову всунули другой, толстый лист. Белая бумага, прихотливая россыпь изломанных готических букв. Новости. Из Рима, Из Венеции…
— из Нюрнберга, — услужливо подсказал писарь.
Капитанский взгляд пробежал по бумаге, нашел нужный заголовок. Угловатые готические буквы рябили, почему-то упорно не желая складываться в слова.
Неделю назад. Четыре полка имперской пехоты, шесть тысяч человек, сплошь ветераны в строю и под знамёнами вышли из лагеря. Требовали денег, роспуска, приказов, новой войны — хоть чего-нибудь. Обычный солдатский бунт, которых Яков на этой войне навидался. Обычно командование выходило навстречу, начинался долгий и нудный торг, в котором обе стороны вели себя по устоявшимся правилам. Как актеры в театре. Что-то солдатам удавалось выторговать, что-то командирам удавалось сохранить. Всё, по правилам, всё, как всегда. Но не сейчас. Их светлость отдал приказ, картечь ударила в упор. Шесть тысяч ветеранов легли на площадь перед лагерем. Четыре полковника осуждены военным трибуналом и повешены. Четыре имени. Троих Яков знал лично. Ханс Шмидт, гессенский драгунский, пьяница, бабник, бузотёр и хам. Его полк стоял под Люцерном, у канавы, в самом аду. Выстоял. Тогда. Томас "Чёрный" О`Нил, из далёкой Ирландии. Второй Нордлинген. Он и Яков стояли рядом, когда чертов Конде ломил как бешенный, на тонкую имперскую линию. Рендолф, егерь из Гаунау. Моравия, Брно, оборона Праги «Приговорённые ушли в последний путь с большим достоинством» — на этом лист обрывался. «Интересно, а мне удастся в свой черёд?… — подумал капитан, медленно откладывая газету, — вот также, с достоинством. Хотя лучше, конечно, не проверять»
Тут дверь хлопнула и на глаза капитану попалась всклокоченная борода и встревоженная донельзя физиономия сержанта Мюллера.
— Хорошо, что вы здесь, капитан. Еле нашёл Вас. Тут, в городе такое творится….
— Я в курсе, что здесь творится. А вы — посмотрите на это, — ответил капитан и протянул газетный лист. Сержант пробежал его глазами и застыл. Борода дёрнулась, широкая ладонь медленно смяла в комок жалобно захрустевшую бумагу.
— Ну, дела… — проговорил старый ветеран. Капитан встал.
— Пойдёмте отсюда, сержант
И они вышли. Уже на лестнице Яков вспомнил, что забыл попрощаться с хозяином кабинета. Ладно, сейчас было не до него. Они с сержантом шли к выходу, толпа на первом этаже по-привычке расступалась, сержант шёл рядом, шепча ругательства…
— Что такое, сержант? — позвал его Яков, когда ворчание сержанта стало совсем угрожающим.
— Мир, говорю, на людей вредно действует… — угрюмо проговорил под нос сержант, — совсем страх божий забыли на радостях.
3-7
соглашения
И тут, уже у самых дверей, Якова осторожно тронули за плечо. Капитан обернулся и увидел худощавого офицера в новеньком, хорошо выглаженном камзоле. Городской стражи, если судить по гербам на плече.
— Капитан, господин фогт требует Вас к себе. Немедленно.
«Господин фогт? Что, интересно, хочет от нас местный градоначальник?» — подумал было капитан, поймал взгляд своего сержанта. Суровый, исподлобья. Два яростных блика, скрытых под кустами бровей. Яков ухмыльнулся и проговорил — сержанту, нарочно игнорируя посыльного.
— Сержант, вы что-нибудь слышали? По-моему, к нам кто-то обращался. Тот ухмыльнулся и помотал головой.
— Извините, господин капитан, — тут же поправился посыльный, — майстер фогт просит вас. Почтительно.
Капитан кивнул и бросил, по прежнему, сержанту:
— Так-то лучше. Просит, говорите? Пойдёмте, посмотрим? — Сержант кивнул. Они обернулись и пошли назад
«Ну, что же. Как там писали в листке: «с достоинством» Возможно, у меня будет возможность потренироваться» — подумал капитан, поднимаясь по лестнице обратно, к залу собраний.
Господин фогт изволил орать. Человек, красный от гнева — зрелище вообще малоприятное, а в случае с градоначальником славного Мюльберга, вдвойне. Осанистый, дородный, исполненный важности мужчина в возрасте, когда двойной подбородок уже воспринимается как должное. И когда этот подбородок качался при очередном крике вверх-вниз, закрывая широкую золотую цепь на груди, капитан невольно подумал, что господина фогта неплохо на этой цепи и повесить.
Опыта, правда не было, но, если фогт скажет в таком духе ещё пару фраз — появится. Сержант за капитановым плечом уже сопел от ярости. И, как раз у него, опыт развешивания на столбах наглых градоначальников был.
Так что Яков побыстрее набрал воздуха в грудь и рявкнул:
— Что, вашу мать, случилось? — вышло хорошо, аж задрожало стекло в высоком стрельчатом окне зала советов. Фогт поперхнулся фразой, да так и замер, раскрыв рот. Дознаватель чуть улыбнулся за его плечом.
— Что вы себе позволяете, офицер? — надо отдать фогту должное, собрался он быстро, — Врываетесь в город, нападаете на людей... на городскую стражу при исполнении, между прочим. Ведёте себя, как будто вам здесь не мирный город, а поле боя где-нибудь во Фландрии... — майстер фогт сказал бы и больше, но Яков не дал договорить
— Если бы здесь была Фландрия, вы бы молчали, господин фогт. Или говорили бы вежливо, а то мой сержант служил как раз в тех краях, — тут фогт затих и невольно отшатнулся. Немудрено. Репутация у головорезов, ходивших по тем краям под испанским флагом ушла далеко от холодных бельгийских равнин.
— И, тем не менее. Ваши люди напали на моих. — Из-за фогтова плеча подал голос дознаватель.
— Серьёзное преступление. — опять начал заводится градоначальник, — у нас тут приличный город...
"Приличный город" — капитан не удержался от улыбки на этих словах. А фогт все багровел и багровел.
— И о нем немедленно будет доложено их светлости герцогу... вас повесят, капитан.
"Приговорённые встретили казнь с большим достоинством" — пробежала в голове у Якова недавняя цитата. Шаг вперёд. Ещё один. Поймать взгляд взглядом — Яков содрогнулся, глядя господину фогту в красные от гнева глаза под кустистыми бровями.
"Вот и потренируюсь"
— И о чем вы доложите их светлости герцогу, господин фогт?
— О нападении...
— При каких обстоятельствах? Ваши люди собирались произвести арест? — фогт невольно кивнул. Капитан изобразил самую хищную из улыбок:
— Тогда это вас повесят, а не меня. За оскорбление их императорского величества. Солдат — его слуга, не так ли?
— У нас свободный город. Наш суд...
— Пусть занимается ворами и мошенниками. Солдаты относятся к ведомству военного трибунала. Мы — не ваша юрисдикция, господа.
Дознаватель, молчавший весь разговор, внезапно шагнул вперёд. Мелодичный звон пронёсся по зале. Фогт отшатнулся, капитан остался стоять, лишь перевёл на "серебряного" глаза. А тот сделал ещё шаг, развернулся и бросил:
— Военный трибунал тут не при чём. Арестовать пытались совсем не солдата. Была женщина. Арестовать пытались её...
— Высокая, беловолосая?
— Да.
— Тогда вам повезло, что остались живы...
— Ну это переходит всякие границы, капитан... Солдата, слугу империи ещё можно понять, но всякая про...
«С левой в челюсть. И чтобы не встал», — подумал про себя капитан и ответил — быстро, пока жжение в кулаках не стало нестерпимым.
— Если это та, о ком я думаю, то она законная жена солдата империи. И, в таковом качестве, вашему суду, господа, безусловно, не подлежит.
— Законная... — фогт недоверчиво улыбнулся. Лесли в очередной раз прибил желание его придушить.
— Законней не бывает. Маршал Тилли подтвердил бы, будь он жив. Так что — закон об оскорблении величества в силе и тут.
— Кто сказал?
Яков усмехнулся, поймал глазами фогтов взгляд и чётко ответил:
— Вы.
— Я? Когда? — на этот раз господин фогт покраснел, ради разнообразия, от изумления.
Над фогтовой головой парила на стене Фемида — нарисованная девка с мечом и весами. Повязку на глазах художник малевал криво. Капитану на миг показалось, что правосудие подмигивает ему с вышины.
— А не вы ли мне хлебную ведомость час назад подписали, в счёт имперских налогов? Все ровно, сотня пик, двести ложек.
«Ну, положим, совсем не ровно, но эти детали сейчас ни к чему».
Вот по этой бумаге она и проходит — графа "ложки", строка номер один. А раз человек получает деньги от императора — он является его слугой, не так ли господа?
Фогт невольно кивнул. «Похоже, справился» — подумал капитан и продолжил, уже примирительно:
— Так что, господа — погорячились и будет. Обо всех инцидентах сообщайте мне, город не останется без возмещения, а виновные, без наказания. Сегодняшний случай будет разобран, виновный, наказан моей властью, в соответствии с уставом. Солдаты и их законные жёны вашей юрисдикции не подлежат, попытка их ареста рассматривается как оскорбление величества.