хо. Костер занялся, пламя рвануло вверх — сверкнули золотом шнуры на короткой куртке. Проходя смерил Анну глазами — снизу вверх, от пяток до шеи, присвистнул, подкрутил ус. По спине у Анны пробежал холодок. Такой, что девушка мельком порадовалась, что платье и лицо слишком грязное и взгляд не задержался на ней подольше.
— Майор Холле, — окликнул кроата барон. Тот обернулся, поднес тонкую руку к виску. Анна шагнула дальше, в тень. Ветер смешал и унес их слова, барон кивнул на Анну, майор рассмеялся. Так, что у Анны лязгнули зубы. И тут ветер от леса донес до них вой. Длинный, переливчатый вой, от которого враз дернулись, забили копытами кроатские кони. Майор развернулся, замер на полушаге — разлетелись крыльями полы его алой накидки. Люди вскочили на ноги, загомонили. Что-то коротко, зло приказал барон. Кроат махнул рукой. Котелок опрокинулся, зашипел, плюнул дымом залитый костёр. Анна рванулась бежать — слепо, не разбирая, куда.
"Что я делаю, вдруг это настоящие волки", — подумала было она, на бегу. Додумать не дали. Мужская рука схватила ее за плечо, рванула — резко, у Анны аж потемнело в глазах, закинула в карету. Как котёнка — за шкирку. Вой повторился вдали — глухой, еле слышный. Хлопнула дверь, кучер проорал лошадям, щелкнул бичом. Карета рванула в ночь. Кроаты, судя по крикам и лязгу подков, рванули следом.
"Что это было?" — невольно подумала Анна, — если там был простой волк, то спасибо ему. Десяток зайцев на обед, волчицу добрую и волчат послушных. Но вряд ли. Больно быстро кроаты сорвались с места. И ещё...
Тут Анна огляделась. Колымагу качало, барон сидел напротив — неподвижно, как памятник себе. Отчаянно ныло плечо. Снаружи — крики и стук копыт. Анна вдруг резко вспомнила всю короткую остановку. Лица, конские морды, глаза. Там, на привале лошадей было куда больше, чем всадников.
— А ведь вы бежите, милостивый господин. Удираете со всех ног, — проговорила она вдруг, сама дивясь собственной смелости.
Барон ударил ее. Не сдерживаясь, наотмашь. Голова мотнулась назад, затылок стукнул о дверь, во рту противно потянуло солёным. Неужели боится?
— Правильно делаете. Рейнеке вас убьет, — новый удар. Горячей струей — кровь, по подбородку вниз, на шею и грудь. Соленая. И слезы из глаз. Соленые тоже.
— Кто вы? И зачем Вам все это?
Барон только сейчас посмотрел на нее. Брезгливо вздернул губу, поднял руку — опять ударить, наверное. Анна выставила свою руку навстречу. И попала тому по запястью невзначай. Тонкой девичьей ладонью. Барон дернулся. Вдруг, будто его укололи иголкой. Убрал руку, шевельнул бородой, посмотрел на Анну. Внимательно так.
— Я Вольфхарт, барон фон Ринген, — сказал, наконец. Кратко, как выплюнул, — Рейнеке мой сын и будет делать, что я велю. Он тебе, что, не сказал? Я накажу его за это.
Вспомнился Мюльберг, рыночная площадь, солнечный день и Рейнеке, отправляющий в полёт господина помошника палача.
— Попробуй только, — прошептала Анна упрямо. Почти не разжимая губ, — эх, Рейнеке, где тебя носит...
***
— И куда моего юнкера занесло? Можете мне сказать? — говорил капитан Яков Лесли. Сердито, стуча кулаком по столу. Говорил и думал про себя — а не сошёл ли он с ума, орать на всесильную графиню Амалию? Но орал, напряжение требовало выхода. Благо часовые держали людей подальше от вновь раскинутого полога капитанской палатки.
— Вам не обязательно знать, капитан, — этот ответ Яков уже слышал раз десять. И он его категорически не устраивал. Аж сжимались до белизны кулаки.
— Ещё как обязательно... Рейнеке мой офицер, так что лучше Вам рассказать все по делу. А то..
— А то, что? — улыбнулась графиня, сверкнув брильянтами ему в лицо, — вернетесь в Мюльберг и попросите ключи от пыточной?
— Мы привыкли обходиться народными средствами. Курок пистолета или заженные фитили. Поверьте, совсем не хуже. Но я сделаю проще. Отправлю вас под конвоем подальше, а сам пройду по следам. Выручу юнкера, и — как все закончится — подарю вам шапку. Меховую, с ушами, на русский манер. Судя по тому, что рассказал мой стрелок, там, в конце следа, материала на шапки достаточно.
Графиня засмеялась. Беззаботно, будто Яков только что уронил изысканный комплимент.
— Шапка — вещь, конечно, хорошая, капитан. Особенно русская, с ушами. Но лучше будет, если вы ее, как водиться, в финнском полку на бутылку сменяете. Не надо лезть не в свое дело капитан. Перебор.
— Как и в прошлый раз. Один раз я уже дал вам повод говорить, что мы переборщили.
Графиня улыбнулась опять.
— А женщин, капитан, вы так же уговариваете? Тогда понятно, почему не женаты до сих пор.
Но вы правы. Вашего ... Ваша будущая шапка пока носит имя Вольфхарта, барона фон Ринген. И он генерал армии.
— Шапку из генерала мой сержант продаст за три цены. Пол-армии сложится. Но — во первых, я о таком генерале ни разу не слышал, во вторых — откуда о нем слышали вы?
— Генерала он получил совсем недавно. Вместе с должностью губернатора замка Гаунау. За заслуги, о которых вам, капитан, точно не надо знать. Такие знания старят ещё до рождения.
— Тогда откуда о нем знаете вы?
— Из книги. Той самой книги в красном переплете, которую украл ваш француз. Полный компедиум загадочных, необычных и сказочных существ, состоящих под опекой и защитой святой церкви и его величества императора. А теперь и под вашей, раз уж вы влезли в это дело.
— Но француз книгу украл.
Графиня улыбнулась. Ещё раз. Капитана начала не на шутку бесить эта спокойная улыбка.
— Я хорошо помню, что я в неё записывала. Барон фон Ринген, подданный империи, верный сын святой церкви, окрас — в "образе" белый, рост — два с половиной фута в холке, лохматость повышенная. Особо ценный, охраняется империей и sanktorum oficium. То есть, сейчас, мною. Не надо шапки, капитан, пожалуйста, они, правда, редкие.
— Пусть вначале мне юнкера вернет. И рыжую, а то я от сухомятки отвык. А там посмотрим, — пробурчал под нос капитан, отворачиваясь. Мысли его уже убежали и далеко. Через лес, с южной опушки на северную. А там — прямая дорога. Но рота через чащу не пройдёт, придётся тащится в обход, а это неделя, не меньше. Хорошо, если юнкер успел отбить свою рыжую. Тогда ничего кроме недели в лесу молодым не грозит. Скучно, но безопасно. Если же нет...
Капитан пожал плечами и начал изо всех сил надеяться на лучшее.
***
Надеяться у Анны ещё получалось. Вначале и ночью и на рассвете следующего дня. То ли на бога, то ли на вой вдалеке. Он повторялся ещё дважды. Слабее, так ей казалось. Но Анна лишь стиснула зубы и сказала, что уши ей врут. Не врали — в третий раз вой донесся на рассвете, еле слышно, так, что обмануть себя уже не вышло. Барон распахнул дверцу, проорал что-то на ходу всадникам конвоя. Ветер съел слова, Анна не разобрала — что именно. Зато видела его лицо — довольное, аж сжалось сердце. А потом брызнул рассвет, лес расступился, чёрные ели разбежались, уплыли назад и надежда начала умирать. Между лесом и равниной стоял замок. Старинная башня, шпиль, а вокруг, звездой, невысокие, заросшие травой бастионы. Сизая и черная полоса воды — ров. И серой крышкой сверху — зимнее небо, низкое и равнодушное, как всегда. Карета прибавила ход, лес убегал вдаль. Надежда умирала. Ещё казалось что вот, сейчас — и среди деревьев сверкнет рыжая вспышка выстрела, рванется к небу пороховой дымок. Придет помощь. Рейнеке, капитан, хмурый стрелок. Кто-нибудь. Хоть Майер с дружками — сейчас она бы обрадовалась и этой, вечно небритой роже. Но лес вдали молчал, тряслась и качалась на ухабах карета.
— Как с тарелкой на кухню, так толпа, а как помочь, так некому, — вздохнула она. Вой прилетел ещё раз. Тихий, уже на пределе. Чёрная тень упала на лицо — карета въехала в тень бастиона. Гранитные, поросшие мхом валуны. Стук колёс прыгнул эхом от стен. Вытянулся в струну солдат в караулке. Стена убегала ввысь — тяжёлый гранит, серый и рыжий с седыми проплешинами. Солдаты наверху, угрюмые, в тяжёлых от грязи плащах. Много, больше, чем Анна видела за жизнь. Из бойниц — длинные, позеленевшие от времени рыла. Пушки. Затрубила труба. Солдаты торопливо бежали, строились в ряды, брали перед проезжающей мимо каретой "на караул". Барон, не повернув головы, махнул им рукой из окна. Опять вой вдалеке. Тихий, протяжный. Виноватый как будто.
— Нет, Рейнеке, поздно теперь. Вон камня сколько, да солдат, только зубы теперь обломаешь. Забудь, — тень от ворот упала, свернулась клубком на глазах.
— Эх, пропала я, — а позади глухо хлопнули, закрываясь, тяжелые крепостные ворота.
4-3
Кухня
Карета прогрохотала колёсами по мостовой, развернулась пару раз — круто, Анну на инерции бросило назад — и застыла. Лязгнула ручка, открылась дверь. Барон вышел, так и не повернув головы. Будто он один тут ехал. Выбралась и Анна, медленно и осторожно. Ноги гнулись плохо, кружилась голова, ивовый прут корсета лопнул и давил на ребра. Вздохнула пару раз, резко. Затхлый, ледяной воздух обжог горло. Зато чуть прочистилась голова. Анна открыла пошире глаза, огляделась — куда же её занесло. Это был внутренний двор, небольшой, затхлый, стиснутый со всех сторон кольцом стен. Здания вокруг — колодцем из серого камня, тянуло тьмой из узких стрельчатых окон. Кроаты конвоя остались за аркой, снаружи. Оттуда, из-за кованной чёрной решётки доносился их негромкий, гортанный говор и цокот копыт по булыжнику. Конюх с форейтором, негромко ругаясь, разворачивали карету — убирали в сарай. Все заняты, никому до Анны дела нет. Зачем хватали тогда? Впереди, где сходились углом две стены — лестница под остроконечной медной крышей. Дверь наверху. Видимо — парадный вход. У нижних ступенек стоял, опираясь на трость, господин барон — высокий, прямой, ветерок смял и взлохматил белую гриву. Стоял неподвижно, негромко переговариваясь с майором кроатов.
"Как там его, Холле?" — постаралась припомнить Анна, осторожно подбираясь поближе. О ней ведь, небось, разговаривают, раз утащили. Имеет право знать. Разукрашенный майор, по виду, нервничал. То и дело оглядывался, крутил зачем-то ус, поправлял шапку. Барон втолковывал ему что-то, то и дело стуча тяжёлой тростью по камню. Анна осторожно сделала пару шагов, стараясь держаться в тени. От стены тянуло сыростью. Анна подняла глаза — и замерла, сморгнув пару раз. Над входом, в окне застыла, обернув белый хвост вокруг лап, остроносая лиса, опустив вниз хитрую морду.