— Корвин я буду, вахтмайстер тутошний, — а Анна это имя слышала. Вот только где? Потом вспомнила...
— Ой, а мне о Вас рассказывали, — выпалила она, не подумав.
— Интересно, — протянул новый гость, сверкнув на Анну цепкими, черными, как уголь, глазами. — А кто, если не секрет?
— Да в роте нашей. То есть моей бывшей. Пауль Мюллер, майстер-сержант.
— Да? И что же он про меня говорил?
А вот тут Анна замерла. Сержант действительно упоминал это имя, когда, под звон тарелок и ложек, трепался на Мюльбергской кухне о былых делах и старых приятелях. И имя Корвина в его рассказах звучало иногда. Вот только иначе чем "старым козлом" он нынешнего вахтмейстера крепости не называл. Говорить такое прямо в эти внимательные чёрные глаза было страшно. Но и наврать тоже — решила Анна и сказала, как есть. Сердце забилось — птичкой о прутья, но Корвин засмеялся в усы и сказал:
— Вижу, не врешь. Встретитесь — передавай привет. Ну и "сам козёл" тоже. Последнее — обязательно. А сюда как попала?
Анна рассказала. Ветеран щелкнул костяшками, проговорил под нос, протяжно, задумчиво:
— Ну и дела, — Анна замерла. Замерло все, даже тараканы под полом. А вахтмейстер огладил усы, махнул рукой.
— Ладно. Раз такое дело — от моих беды не жди, — и слегка стукнул кулаком по столу, — а вот господ опасайся. Дела тут творятся, ой дела... — Махнул он напоследок рукой, встал и вышел.
От сердца слегка отлегло. Да и остальные, включая господина управляющего выглядили довольными. Видимо, известен был в крепости этот черноглазый старик. Впрочем, абы о ком ротный сержант не трепался бы долго. А кухня после солдатского наряда заблестела — любо дорого взглянуть. Даже капитана кормить не стыдно. Даже Рейнеке. Анна пригорюнилась, вспомнив, что кормить тут придётся совсем не их. Но грустные мысли прервал шум со двора и короткие возгласы.
— Слав тебе господи, обоз приехал, — окликнула Анну кухарка, — с провизией. Помоги проследить, а?
Анна кивнула, накинула на голову платок, завязала потуже и пошла во двор вслед за толстой Доротеей.
Крепостной двор встретил ее ударом ветра в лицо, людским гамом и сыростью. Ногу повело, подошва скользнула по мокрому камню. Анна схватилась за стену, чтобы не упасть, и развернулась. По двору бежали люди — мимо нее, за угол, к воротам. Кто-то крикнул, потом — лязг копыт, мат и ругань. Анна замерла. В глаза бросилась вспененная конская морда, всадник в алой накидке. Кроаты вернулись. Их кони столкнулись в воротах с обозом. Майор Холле, мать его, впереди — с плеткой в руках прокладывает своим путь, орет на обозных, ругаясь, требуя посторониться. Чёрный конь под ним плясал и бил копытами, высекая искры из мостовой. Сердце ударило раз, другой. Перед глазами плыли лошадиные морды, усталые лица, опущенные усы. И еще кони: один, два, три... без всадников, в поводу. Серые тюки поперёк седел. Анна пересчитала взглядом кроатов. Потом взглянула на майора ещё раз. У того голова вниз и плечи опущены. Сердце рванулось из груди прочь — беззвучным радостным воплем.
— Не взяли! — Анна прикусила губу, чтобы не прокричать это вслух, во все горло. Кинуть клич вверх, ввысь, туда, где над тучами плещется синее небо, — не взяли.
Кроат как почувствовал Аннин взгляд, дернулся, махнул плетью — наугад, слепо. Кто-то закричал.Стук в ушах. Сердитый, требовательный. Анна вздрогнула. Нет, не показалось. На крыльцо вышел господин барон. Это его трость, белая, с волчьей головой сердито ударила в камень. Анну дернули за рукав. Кухарка, причитая, потащила ее прочь, от баронского взгляда подальше. Она шла медленно, на заплетающихся ногах, а сердце в груди звенело и билось в такт — не взяли...
А за ее спиной их милость господин барон Вольфхарт фон Ринген выслушал доклад, кивнул, оскалив жёлтые зубы:
— Как сквозь землю провалился, говорите? — и майору в лицо оскалилась хищная пасть на оголовье трости. Тот лишь кивнул:
— Да, экселенц.
— Хорошо, майор, хорошо, — задумчиво проговорил барон, провожая взглядом тянувшиеся по мостовой повозки обоза, — хорошо.
И замер на миг, втянув носом воздух. Ноздри его раздулись, затрепетали. Стукнула трость в руках.
— Идите за мной.
— Но, ваша милость, кони...
Барон в гневе махнул тростью. Куда-то попал, за спиной вскрикнул кто-то. Барон не обернулся — посмотреть, кто. Просто махнул ещё раз и шагнул вперёд, увлекая за собой майора. По плацу, за угол, от парадного входа — к заднему. Туда, где ругаясь и лязгая крючьями, возчики разгружали провиантский обоз. Стучали о камень дубовые обручи, глухо шмякались в грязь ветхие мешки. Хлопотала, разводя руками, кухарка.
— Все обнюхали, говорите, господин майор? — барон раздул ноздри. От повозок тянуло запахом резким и противным. Даже для людей, для таких как барон — и подавно.
— А глазами посмотреть? Пощупать? По-моему... По-моему, Холле, вы идиот, — рявкнул барон и ткнул тростью вперёд. Туда, где из-под повозки выпал вдруг грязный меховой клубок. На руки девушки. На руки Анны, замершей было от радости, когда серый, лохматый зверь ткнулся мордой ей в ладони. Стук трости в ушах. Радость умерла — вмиг, с коротким вскриком. Рейнеке развернулся, загораживая ее. Лапы его подгибались, свалялась и сбилась клоками серая шерсть. Кровавым клоком — оборванное ухо. Барон усмехнулся. Рейнеке ощерил клыки. И чёрными, пустыми глазами им в лицо уставились дула коротких кроатских ружей.
— Возьмите их, — приказал барон. Холле взял под козырёк. Анна вскрикнула, проклиная себя. Так некстати дрогнули и подогнулись колени.
4-5
трансформа
Их привели в залу на третьем этаже замка, в господском крыле. Анну — под руки. Вначале грубо, потом Рейнеке обернулся и коротко рявкнул майору Холле в лицо. Тот дернулся, слегка разжал хватку..
— Боится, даже сейчас, — подумала Анна, глядя, как ходит вверх-вниз чёрная лента галстука на майорской шее. Болело плечо, стиснутое чужими пальцами. Рейнеке шёл рядом, шатаясь. Подгибаются, хромают мощные лапы, на боку — шрам. Кровавая каша вместо левого уха. Один из кроатов хотел взять его за шкирку и едва успел одёрнуть руку. Так быстро клацнули у запястья клыки. Холле дёрнул Анну — больно, до вскрика. Зверь поник.
— Боишься, — прошипела Анна, выплёскивая боль и страх майору в лицо, — боишься. Правильно делаешь...
Майор замер, дёрнул лицом. Всем, от жил на лбу до точёного подбородка. Стукнула трость в баронских руках — сердито, негодующе. Нашли, дескать, время. Их втолкнули в зал, барон вошёл следом, оглянулся — прислуга бросилась врассыпную от его взгляда. Глаза под кустистыми бровями обежали взглядом каменную коробку. Потом — команда, короткая как лай собаки:
— Все вон. Двери запереть. Майор Холле, останьтесь. И ... — тут барон замер, трость в его руках описала в воздухе петлю. Набалдашник с волчьей головой уставился Анне в лицо костяными, незрячими глазами.
— Преврати его...
Барон молчал, сверля Анну злым взглядом из под бровей. Молчала и Анна.
"Превратить ... Его — это Рейнеке. Вон, еле на лапах держится, но как? Я же не могу... "
— Быстрее, девка. Мой сын не может оставаться в таком виде.
"Я же не..." — мелькнула мысль. Мелькнула и умерла. Зверь дрогнул и осел на бок — лапы его не держали больше. Вдобавок к оторванному уху — рана в плече, шерсть на боку свалялась и набухла алым.
"Он же умрёт, если сейчас не обернётся"
— Быстрее, девка, — рык барона отозвался звоном в ушах. Далёким и нестрашным, как звон надоедливой мухи. Зверь кивнул ей, медленно. Поднял голову, посмотрел в глаза. Подмигнул. Словно хотел сказать — давай, ты можешь. Анна решилась. Шагнула вперёд, присела, погладила серую шерсть. Замерла, обняв руками звериную шею. "А дальше что? "— подумала было она. Под ладонями — дрожь мощных мышц. Ребра ходят в груди тяжело, дыхание обожгло шею. Тяжёлое, хриплое дыхание. "Бедный, ему же больно, — подумала Анна, удерживая эту голову в руках, — превратись, пожалуйста, я ж не знаю, как тебя лечить в таком виде" . Капнула слеза — с её щеки на чёрный нос. По лохматой шерсти прошла дрожь — мелкая острая дрожь волной, отозвалась в ладонях уколом иголки. Похоже, это оно, Анна закрыла глаза, прикусила губу и, усилием воли, заставила себя не разжимать рук. Кольнуло в носу. Мягкая шерсть ручьём вытекла из ладоней. И шёпот в уши — ласково:
— Все хорошо. Спасибо, — Анна открыла глаза. Рейнеке в руках. Уже человек. Живой. Уши на месте. Она почему-то протянулась ладонью к его голове — проверить.
Уколола пальцы о ёжик волос и улыбнулась.
— Все хорошо, — повторил он. И глухим, яростным стуком в ушах — удар по полу баронской трости.
— Холле, отдайте щенку свой плащ. Прикрыться. И уведите... — Анна обернулась, глядя в белые от бешенства глаза старого барона, — уведите её...
Анну опять рванули за плечо. Люто, не жалея, аж потемнело в глазах. Рейнеке рванулся было за ней. Барон преградил ему путь. В глазах колесом — серые стены и глухие окна. Чёрная дверь впереди. Два голоса, больше похожих на рык — сзади. Анна услышала своё имя в одной из фраз, рванулась из чужих рук — истово. Кроатский майор не ожидал такого рывка, покачнулся, выпустил её. Она обернулась, сделала пару шагов назад, глядя во все глаза на разыгрывавшуюся сцену. Отец с сыном — друг напротив друга, глаза в глаза. Казалось, сейчас вцепятся в глотку друг другу.
— Хорош, хорош, — рычал сыну в лицо старый барон. Трость в руках, пыльный луч света пляшет на бороде и седой, всклокоченной гриве.
— Я не верил, хоть и говорили. Не верил глазам. Отдать власть над собой... Какой-то, — барон рычал, с трудом выталкивая слова из горла, — отдать власть ...
"Какую власть?" — подумала Анна, на миг споткнувшись. Пальцы Холле вновь схватили её плечо. Она не заметила.
— Отдать власть, — хрипел барон впереди, — обозной шлюхе...
Холле рванул её за плечо. Анна даже не обернулась. Впереди, на её глазах Рейнеке молча шагнул вперёд, повернулся и выбросил руку. Сжатый до белизны в костяшках кулак ударил барона в лицо. В челюсть, под вздёрнутую бородку. Старого бросило назад — только стена за спиной удержала его от падения. Ответный удар — тростью наотмашь. Тоже в лицо. Рейнеке упал — навзничь. Потом встал, глухо рыча. Пошатнулся. Кровавая полоса растекалась по лицу — через щеку, от виска — к подбородку.