— Слава богу, не заметили, — подумала Анна, выбираясь из-за его спины.
— Во даёт молодежь, — усмехнулся в усы начальник патруля, оглянувшись и украдкой провожая их взглядом.
— Куда теперь? — украдкой прошептал Рейнеке, осторожно оглядывая каменную громаду вокруг. Анна на мгновенье задумалась. Тащить юнкера на разгромленную кухню было страшно, а других безопасных мест здесь она не знала. Потом вспомнила, схватила его за руку, потащила вперед. За угол, в тень, к низкому подвальному окну, забитому тяжёлой ставней.
— Ой, — сказала она, увидев под ставней витую решетку.
— Ой, — жалобно звякнула решетка, когда пальцы Рейнеке в одно движение вырвали ее из пазов. Зашуршала осыпающаяся по стене известка. Треснула рама. Коротким, оглушительным для ушей Анны, щелчком. Оба замерли на миг, осторожно огляделись. Вокруг — тишина, лишь стук шагов и лязг за углом — но далеко, безопасно.
— Не услышали, вроде, — прошептала Анна. А потом они оба нырнули в окно. Окно маленькой кладовки в полуподвале. Там было темно и тихо. Оглушительно тихо, камень стен хорошо прятал лишние звуки. Юнкер поставил ставню на место. Анна, постучав кресалом, зажгла лучину. Трепещущий жёлтый огонь пробежал по стенам и низкому, сводчатому потолку, пузатым бочкам в углу, кадкам и россыпи горшков на полках.
— Это мы удачно зашли, — щёлкнул зубами Рейнеке. Парня стукнула по лбу подвешенная к потолку палка колбасы. Лицо его вытянулось, на лице вздулись, затрепетали ноздри.
Анна улыбнулась. Она-то знала, куда его вести. Кладовка при кухне. Тысяча запахов щекотала ноздри даже ей, что уж говорить об оголодавшем в тюрьме Рейнеке.
— Налетай, — улыбнулась она ему. Юнкер замялся.
— А нож есть? Хотя бы... — сказал он, неуверенно. Даже руки за спину убрал, хотя видно было невооружённым глазом, как его трясёт с голодухи.
Нож нашёлся. Старый тесак, заткнутый в нишу стены на всякий случай. Юнкер в два взмаха располовинил каравай, приспособил длинный ломоть вместо тарелки. И еще один галантно предложил Анне. Сорвал палку колбасы с потолка и начал есть. Быстро, но аккуратно, старательно держась в рамках приличий. Даже получалось. В начале — с трудом, потом — все лучше и лучше.
— Спасибо, — церемонно кивнул он, наевшись. Теперь парень выглядел гораздо живее. Вот только шрам на лице выглядел совсем плохо, куда хуже, чем в ночной тьме. Лиловый, раздувшейся лентой.
Они разговорились. Негромко, стараясь не шуметь без нужды. Но долго. Анна рассказала, как сидела тут в крепости без него. Как есть. Про майора Холле, про его мамашу, про то, как ходила Анна к ней в виде горничной. Щека Рейнеке дёрнулась, парень пробормотал что-то вроде: "чертовы лисы, опять за своё". Анна перескочила во времени, рассказала, как столкнулась с майором Холле на кухне. Как в её руках обернулся лисом кроатский майор.
Рейнеке выслушал, кивнул задумчиво:
— Да, зверем быть просто. Вот человеком сложнее — тут навык нужен. Бедная ты, сколько натерпелась.
— Да все хорошо уже, — улыбнулась она ему и подумала: "теперь понятно, почему он рычал и кидался, когда его в лагере лисом обозвали".
И пошла рассказывать дальше. Про то, как встретила тут, в крепости, сержантского приятеля. Юнкер дёрнул щекой ещё раз и опять улыбнулся, сказал:
— Повезло. У старого вояки даже в аду знакомые найдутся.
— А потом они тебя ... нас поймали, — закончила она рассказ, — и отец твой велел тебя обернуть. До сих пор не пойму, как это у меня получилось.
Юнкер убрал глаза в пол. Даже покраснел, как будто. Налился лиловым шрам на лице.
"Гноиться бы только не начал", — подумала Анна и осторожно сказала:
— Перекинулся бы ты. Сейчас. А то на шрам смотреть страшно.
— Не могу, — пожав плечами, ответил ей Рейнеке. Просто, как будто не о себе, — сейчас не могу. Понимаешь — ключ нужен. Что-то... Или кто-то, кто помнит твой иной облик. Как у тебя с этим Холле получилось — клок шерсти там... А у меня все забрали при аресте. До лагеря теперь, надеюсь, мои вещи ещё не пропали.
— Нет, так не пойдёт. До лагеря долго, загноится, точно. И потом... — тут в голову Анне пришла мысль. Такая, что щеки огнём вспыхнули, — а как же мне удалось тебя обернуть тогда? Ключа-то не было?
Вот теперь Рейнеке точно покраснел.
— Скотина, — выдохнула Анна разом, чувствуя, как вспыхивают алым щеки. Не просто так были Мюльбергские сны. Обозвала скотиной в третий раз, легко, больше в шутку стукнула по загривку. И почувствовала в ладонях знакомый укол — тысячью острых иголок враз по подушечкам пальцев. Вздрогнула, зажмурилась, но руку не убрала.
— Ой, — серый лохматый зверь краснеть не мог, но вид у него был куда более виноватый.
— Ой, — растерянно повторила она, изумлённо хлопнув глазами, — как же так?
Зверь встряхнулся, встал на лапы, подошёл и ткнулся Анне серой, с пятнами, лохматой головой в руки. Наклонил голову, посмотрел в глаза, кротко, так, что Анна забыла про злость, умилилась и почесала за ушами.
— Скотина ты, серый. Но красивая. И что мне теперь делать с тобой?
Анна выдохнула. Встряхнулась, подумала ещё раз. Сама тоже хороша, могла его из койки и выселить. Но забыла, точнее — чего себе врать — сделала вид. Ладно, все могло быть и хуже.
"Гораздо хуже", — подумала она, протянула руку, игриво взъерошила на загривке шелковистую шерсть.
— Нет уж, ты, конечно, красивый, но давай обратно, — прошептала она. И опять, по пальцам — знакомая дрожь. Россыпь уколов. Заслезились, сморгнули глаза, будто в них пушинка попала. Открылись, когда рассерженный голос Рейнеке ударил в уши:
— Может, всё-таки уйдём отсюда?
Анна открыла глаза. Теперь на неё смотрел человек. Под ладонью — колючий ежик волос. И шрама больше нет, как не было.
— Слава богу, — подумала Анна. И покраснела — невольно вспомнились Магдины шутки насчёт "повезло тебе, подруга". Да уж. Щёлкнула пряжка ремня. Юнкер встряхнулся — рассержено, на собачий манер, и спросил:
— Так как выбираться будем?
— Ой, — вопрос вернул девушку на землю. А не подумала про это она, собираясь. Настолько была уверена, что не получится. А теперь... Но юнкер уже думал сам — вслух.
— Через стену не пройдём, во-первых, сторожат, во-вторых — круто, ноги поломаем, в-третьих — в лесу кроаты нас с тобой поймают вмиг. На это они мастера, — тут юнкер зло дёрнул щекой, будто у него болели зубы...
— Ворота, — вообще-то Анна хотела сказать, что "через ворота не пройдём тем более". Но юнкер просиял и поцеловал её в щеку.
— Умница. Остаются ворота. Значит, идём через них, — тут Рейнеке на секунду задумался, оглядел Анну. Чуть прищурившись, изучая. Потом, одним жестом накинул ей на плечи алый кроатский плащ. Сделал шаг назад, улыбнулся:
— Их милость, баронесса Анна фон Ринген имеют каприз прокатиться в санях по ночному лесу. Надеюсь, отец, с его характером, загонял слуг так, что ещё одна господская причуда никого не удивит.
— Сам ты милость, — огрызнулась Анна. Невольно. Но больше порядка для. На эти большие, черные и честные глаза сложно было долго злиться. Вместо этого Анна кивнула юнкеру на его сапоги:
— А ты тогда кто? — действительно, сейчас, без трофейного плаща Рейнеке был похож то ли на беглого — кем и был — то ли на пугало огородное.
— Ты всерьёз полагаешь, что рядом с тобой меня кто-то заметит?
Комплимент был столь неожиданен, сколь и нелеп. Но произнесён был искренне, так, что Анна всерьёз улыбнулась. И толкнула входную дверь.
— Ой, — испуганно проговорила она. План юнкера провалился в самом начале. Дверь заперта. Точно, толстая Доротея все боялась воров и таскала все ключи у себя, ближе к телу.
— Ой, и что же теперь, — начала было Анна. Закончить не успела. Затрещали доски, прозвенели, выворачиваясь из гнёзд, кованые болты. Дверь распахнулась в одну сторону. В другую, прозвенев железом по камню упал замок. Рейнеке — юнкер придержал створку, галантно поклонился и сказал:
— Прошу Вас, — вежливо, да так, что Анна на миг почувствовала себя и впрямь "их милостью"
***
И они пошли. Служебными, продуваемыми всеми сквозняками коридорами, по лестницам — вверх, потом вниз. Замок был пуст, клубилась тьма под сводчатыми потолками. Редкие пятна света — солдаты на постах. Их проходили под руку, медленно. На первом Рейнеке пытался рассказать анекдот, запутался в словах, сбился с шага. Караульный недоверчиво скосился на них. Анна поняла, что к чему, погладила Рейнеке по руке, засмеялась. Караульный зевнул, проводил их ленивым взглядом — не спится, де, господам — и отвернулся. Они прошли. Потом второй пост и третий. Поворот, ещё один. Тихо вокруг, сквозняк гоняет углам пыль и мусор. Свернули за угол. Рейнеке оглянулся и шёпотом спросил Анну: "Куда дальше?"
Анна обругала себя раззявой — юнкер-то внутри в первый раз — и попыталась сориентироваться. Они где-то в господском крыле, коридор вокруг — широкий и чистый. Тихо вокруг, только откуда-то издалека — пьяная песня. Господин барон горе заливает, небось. Рейнеке дёрнул лицом — коротко, будто у него болели зубы. Анна выглянула в окно. Где они — не поймёшь, тьма на дворе непроглядная. И стены вокруг — одинаковый, белёный камень. Показала рукой налево — туда, мол. Рейнеке кивнул, будто так и надо. За поворотом — тёмная, неподвижная фигура. Анна вздрогнула, Рейнеке, зарычав на ходу, шагнул вперёд, отодвинув Анну за спину. Но это была лишь статуя — пустые доспехи рыцаря старых времён. На кирасе плясал луч жёлтого света, мерцал на полировке лат, отражаясь тьмой на звездчатой, неровной дыре напротив сердца.
— Откуда, — Анна проследила глазами, откуда шёл луч. Скрипнула дверь. Луч расширился, лёг жёлтым полотном Анне под ноги. Та замерла. Навстречу — фигура, тёмный, мерцающий в свете фонаря за спиной силуэт. Анна сделала осторожный шаг назад, поймала рукой ладонь Рейнеке. Фигура обернулась на них, свет сместился — Анна узнала её. Фрау Холле. Высокая, луч света пляшет в волосах золотым ореолом. Заплаканное лицо.
— Сейчас она даже похожа на человека, — невольно подумала Анна, отступая в тень. Нога запнулась, шаркнула по камням. Фрау повернулась к ней. Медленно. Анна мигнула — жёлтый луч скользнул по глазам.