ятый раз
— И что за задание, можно полюбопытствовать?
— Крепость взять, об исполнении доложить, — коротко бросил капитан. Уже через плечо срываясь с места. В обозе опять гам, крик — две повозки сцепились осями. Яков побежал туда. Утихла ругань, пара коротких команд — повозки растащили, порядок восстановился. Колонна продолжала путь. Яков вернулся к их светлости — вытирая на ходу руки. Скрипели и хлюпали по снегу разбитые сапоги. Графиня встретила его как всегда, невозмутимой улыбкой и вопросом:
— Целая крепость на одного маленького Рейнеке? Не многовато ли?
— И его рыжую. Итого двое, не забывайте, — не поворачиваясь ответил капитан, и лишь потом вспомнил о манерах.
— Простите, Ваша светлость. Но сейчас мне, действительно, не до разговоров. Рота...
— Понимаю. Кстати, а где ваш сержант? Гляжу, вы бегаете за двоих сразу.
Капитан развел руками и сердито вздохнул:
— Да уж, есть человек — не замечаешь, а стоит отлучится — хоть караул. Занят он.
— Тоже на задании? — спросила графиня улыбнувшись — лукаво, будто понимающе.
— Нет, свидание у него, — бросил Яков через плечо и побежал разнимать очередной затор. Не обернулся, а зря — в первый раз за жизнь увидел бы их светлость графиню Амалию в недоумении.
**
Корвин, вахтмейстер крепости Гаунау тоже пребывал в недоумении. Полном. "Эх судьба, шлюха старая, пошутила на старости лет, — сердито ворчал под нос ветеран, шаркая ногами по серому камню. — Нашла, понимаешь для юмора объект. Или над кем шутить, если попросту. Вначале в крепость загнала, в мешок каменный засунула и веревкой привязала. Потом их милость генерала послала — вовек бы той милости не видать. И ведь действительно — не видать. Уже с неделю как, аккурат после той шутки с приблудной девчонкой и ее милым дружком из каземата". Тут Корвин невольно улыбнулся в усы. Дернулся болью шрам на лице — улыбка получилась злая, волчья. Хорошо его достал тогда господин комендант. Тростью, на площади. Хорошо. И даже не обернулся посмотреть, кого ударил. Вот и Корвин — ночью, когда беглецы уносили ноги — он тоже взял и не посмотрел. Ибо...Весёлая, словом, получилась шутка — усмехнулся вахтмистр ещё раз. Вот только господина коменданта после неё никто не видел. И внутренний двор закрыт на ключ, ржавеет в снегу заклепанная наглухо решетка. Стражу солдатскую сняли, кроатов поставили, внутрь запретили заходить. И воет там что — то ночами, как волк на луну. Глухо, яростно. Так, что крестятся и бледнеют не только новички но и бывалые ветераны. Корвин, от греха подальше внутреннюю стражу вообще убрал, пехота днем жалась к стенам и обходила внутренний двор десятой дорогой. А ночью вообще... Хорошо хоть стены каменные, да решётки стальные. И то, пока заснешь — десять раз перекрестишься. А вчера чёрт опять обоих Холле обратно принёс. Битых — у старого Корвина на такое взгляд наметанный — но от этого вдвое надменных и злых. Начальство на его голову. И жрать нечего....
Тут старый вахтмейстер обернулся. Узкие коридоры, камень вокруг, тишина да вода со сводов каплет. Медленно, мерзко так. Никого. Впереди — тусклый свет. Очередной пост. Хриплый кашель — от сырости болели лёгкие. Пахнуло серой — вдруг. Вахтмайстер поморщился — нет показалось. Память о давних днях. Фландрия, Бреда, подкоп. Еретики тогда достать не смогли — так сейчас крепость доконает. В бойнице — длинная серая тень. Северо-западный бастион, горжа. Пока все обойдешь — а обойти надо, на то Корвин здесь и вахтмайстер — главный по патрулям и прочей страже. Положено. И все равно — пока обойдешь — в животе кишки такое спляшут... А обойти надо, на то он и вахтмайстер тут. Даже не ради генерала или Холле — прорвались они пропадом — а просто, чтобы себя потом уважать. Ибо...
— Когда обойду — как раз Рон вернётся, — бурчал под нос ветеран, проходя очередную стражу, — парень справный, чего-нить да принесёт. И делится обучен...
Угол, пост, поворот. Камень вокруг — рыж и кроваво— красен. Серая известка, чёрная вода — полосами. Огонёк фонаря в руке колышется, бросает рыжие пятна. Все в порядке. Вроде. Коридор изгибается, уходит налево углом. И оттуда — голоса и негромкий шелест.
Вахтмайстер подобрался, отставил фонарь и — мягким шагом, тихо, скользнул вперёд, положив руки на эфесы клинков — шпаги и старой испанской даги. Голоса впереди стали четче, уверенней. Один он узнал. Рон, егерь, чубарый смешной паренек. Кто с ним? И Какого черта он вернулся?
**
— Так как же вы возьмете крепость, капитан?
— Просто, ваша светлость. Помните сказку — сезам, откройся? Как — то так. Подойдем, постучим, скажем волшебное слово.
— Какое?
**
— Старый козёл, — изумленно выдохнул вахтмайстер Корвин, узнав Рона и его спутников. Кухонная девчонка — та самая, ее милый из каземата и рядом — грузный, что твой медведь, здоровяк, заросший до глаз бородою.
Пауль Миллер, майстер-сержант, Корвинов старый, еще по осаде Бреды приятель.
— Сам козёл, — бросил тот. Улыбнулся и протянул руку, — привет. Рад, что живой. Есть дело...
4-15
Внутри
Следующий день. Уже, вечер, небо чистое, для разнообразия, без унылой серой пелены. Багровое, закатное, расчерченное на тонкие полосы облаками. Опять дорога, лес, и надоевший до чертиков снег. Мокрый, чернеющий снег, рассыпавшийся в в мокрую хлябь под сапогами. Рота шла — из последних сил. Шла... Капитан стоял, пропуская ряд за рядом мимо себя. Оглядывал хмурые лица, повозки, оружие в закутанных от мороза руках. Живым олицетворением порядка и дисциплины. Хотя, на самом деле — просто сухое место под сапогом, отдохнуть захотелось.
— Не пора ли командовать привал, капитан? — их светлость. Опять. Привык Яков слышать под ухом ее чуть надтреснутый, дребезжащий голос. Вечная загадка, с издевательством пополам. Даже не удивился. А вот она сейчас удивлена, похоже. Наверное, тоже привыкла, просчитала время, не хуже сержанта знает, что пора. Не раз шутила, что по Якову можно сверять часы. Но не сейчас. Сейчас — из-за поворота долетел свист и протяжные крики. Стена деревьев впереди поредела, распалась. Вместо елок пошли липы. Их тонкие стволы, словно скелеты с опавшей листвой. А сквозь них плещется багровое небо и поле. И длинные, седые от снега валы. Дозорная башня — тонкая, как палец грозящий небу. Караульные башенки по углам — низкие под сводчатой крышей. Чёрная полоса воды. Ров. Крепость Гаунау.
— Дошли, — выдохнул капитан, тряхнув головой. Перед глазами — видением — чугунные тонкие стволы, змеиными, черными пастями — дула. Цепляются в землю лафеты — прочно, как лапами лев. Спят. Ждут. Капитан поежился ещё раз, проклиная себя за дурацкую мнительность.
— Будете разбивать лагерь, капитан?
— Зачем? — капитан поднял бровь вверх, надеясь, что жест сойдет за удивление
— Зачем ждать? За стенами нас ждут нормальные каменные казармы. Дрова и жалование. Я не медведь, чтобы спать под снегом, — упрямо повторил капитан. Стена вырастала на глазах — укутанный снегом гранитный вал. Грязно бурые и серые камни. Мимо прошел сержант, махнул рукой. Поднял большой палец вверх — все нормально, мол. Над стеною — редкие дымки. Капитан тряхнул головой ещё раз, прогоняя с глаз ждущие команды "огонь" дула.
— Как вы думаете, их превосходительство, здешний комендант будет рад нас видеть? — усмехнулся Лесли, разгоняя дурман, — кстати, почему о таком генерале никто в армии никогда не слышал?
— Генерала он получил за совсем другие заслуги. Какие — Вам не обязательно знать... — ответ прозвучал так буднично, что взбесился бы и святой. Яков напомнил себе, что, по народному поверью, шотландцы произошли из камня и постарался ответить так, чтобы не поставить родственника:
— Почему же... Или ... — очевидно, в роду у капитана Якова Лесли были какие-то особо горячие камни. Ехидный шутка про усы, лапы, хвост и прочие достоинства коменданта родилась вмиг. И тут же умерла, не успев вырваться наружу. Редкий строй прорвался, на капитанских глазах и навстречу им шагнула высокая, прямая фигура.
Подошёл Рейнеке, в уставном приветствии вскинул руку к виску. Доложил — коротко, подчеркнуто игнорируя их светлость:
— Все в порядке, герр капитан. Приказ выполнен.
— Хорошо, поблагодари жену от моего имени.
Рейнеке кивнул. Графиня стояла у Якова за плечом, но даже отсюда капитан чувствовал ее удивление. Полный лютого любопытства взгляд сверлил то юнкера, то капитана. Рейнеке — тот тоже стоял статуей, делая вид, что никакой их светлости тут нет. Любимый крестник, мать его волкодав. "Какая кошка между этих двоих пробежала?"
— Рада вашему оптимизму, капитан, но для взятия такой крепости, по расчетам гофкригсрата нужно десять тысяч человек и осадный парк.
Капитан слегка ухмыльнулся — маленькая месть за бесчисленные "вам не обязательно знать" душу немного, но согрела.
— У нас есть Рейнеке и Анна. Сойдёт. Пойдемте, Ваша светлость, вам будет любопытно. Наверное.
**
За стенами — шум и глухой, притушенный валами и камнем ропот. От ворот — к валу, эхом от стен, от шепота — к сполошному крику. От поста к посту, от ушей в уши. Пролетел, обернулся в коридоре стуком сапог, тяжёлым дыханием и прилетел на обзорную площадь, прямо в уши майора Холле. Кроат дернулся на звук, обернулся — посыльный, невысокий, чубарый паренек в потрепанной накидке егерей, вскинул к виску ладонь, сделал пару вдохов, по-рыбьи раскрывая рот — переводил от бега дыхание. Перевёл. И доложил.
— Герр майор. Там...
— Комендант, в отсутствие мастера Вольфхарда, — рявкнул Холле, оправляя плащ, — сколько вам, остолопам, говорить можно.
— Хорошо, герр комендант. Там у ворот... Парень замялся, сдул с носа длинный, пшеничного цвета, чуб. Холле повернулся. Вдали, за стенами — серая полоса. По полю от леса к воротам — длинная змея из людей и повозок. Пехота. Холле бросил лишь беглый взгляд.
— И что? Пусть себе идут... мимо. Чего хотят?
— Открыть ворота.
Холле замер на миг, пытаясь понять, как этот щенок смеет над ним издеваться.