— Наверное, это крокодилова слеза.
Федот открыл бутылку, понюхал. Самогон как самогон.
— А закусить?
— Сливой.
— А где слива?
— В нем, — водитель протянул руку к бутылке и, не касаясь ее, щелкнул пальцами.
— Растворилась твоя слива, — сказал Федот, наполнил стакан, закрыл глаза, сосчитал до «трех» и махом выпил.
Самогон оказался ядреным. Из глаз старшего лейтенанта выступили слезы.
Мужик это заметил.
— А ты говоришь, слеза не чистая, — произнес он и протянул руку. — Витя!
— Федот.
— Ну и как?
— Ты знаешь, сколько за убийство сотрудника милиции дают?
— Мы с Митей Каблуковым в одной автоколонне работали. Пока ему ногу не отрезали.
— Ногу?
— Курил мало. Тромбы образовались… — Витя вынул из кармана рубашки сигарету без фильтра, вставил в рот. — Врач так и сказал, курить нужно много или совсем не баловаться…
— Знаю я этого врача, — сказал Федот.
— Я курю много, так что мне бояться нечего.
— Много — это сколько?
— Две пачки в день.
— И давно?
— Как из армии пришел…
— Значит, долго. Но мало… Две пачки — это мелочь… Нужно как минимум десять, — с уверенностью сказал Федот.
— Нет. — Водитель покосился на него.
— Я же сказал, что знаю этого врача. Он сам мне говорил… Две пачки — это мало.
— Но десять — это слишком! — повелся мужик.
— Курить много или совсем не баловаться… Если тебе ногу отрежут, чем на педаль жать будешь?
— Да ну тебя! — Витя вынул изо рта сигарету, с сожалением глянул на нее и выбросил в окно.
— Значит, работал, говоришь, с Каблуковым?
Федот повернул голову, глянул на пшеничное поле и увидел, как оно поднимается к небу. Поле вверх, голова вниз, глаза в стороны. Двести грамм первача без закуски — мрак.
— Да, работал.
Машина по-прежнему шла вперед, а Витя вдруг сместился куда-то вправо от Федота. Его голос теперь звучал где-то далеко.
— Дочка у него была? — поинтересовался старший лейтенант.
— Почему была? Есть дочка. Лиза… А зачем она тебе?
— Да жениться надумал.
— На Лизке?.. Так она же старше тебя…
— Если бы только это… Банкир там на ней один жениться собирается, не слышали?
— Банкир?! Нет, не слышал.
— Может, она рассказывала?
— Кому она там рассказывала, когда в деревне и не появляется?
— Совсем не появляется?
— Она у нас уже совсем городская. В Москву, говорят, перебралась.
— Давно ее видели?
— Да уже и не помню… Подружка ее приезжает, а она нет.
— Подружка?
— Любка Камышова.
— Не знаю такую.
— А ты что, всех баб знаешь? — спросил Витя и усмехнулся.
— Нет, всех баб я не знаю, — ответил Комов. — Но стремлюсь к этому.
— Она сейчас Рыбалова.
— Кто Рыбалова? — Сознание опера вдруг прояснилось.
Перед его мысленным взором всплыла Люба Рыбалова. Федот давил на нее. Она жалко отбивалась и все искала глазами кого-нибудь, кто бы мог за нее заступиться. Круча вроде бы протянул ей руку помощи, хотя и не стал снимать с нее подозрений.
— Ну так Любка… По мужу она Рыбалова… Что здесь непонятного?
— Да ты, Витя, не обращай внимания. — Комов покрутил пальцем у виска. — Это у меня там тайны следствия…
— Какие тайны?
— Сорокаградусные. Или в твоей сливе больше было?
— А то!
— Крепкие у тебя тайны, Витя… И когда эта Люба Рыбалова приезжала?
— Да она и не уезжала.
— Что-то я не понял… Она где живет?
— В Москве. Замуж там вышла…
— Живет в Москве, а из деревни не выезжала.
— Выезжала. Но приезжала. На днях приехала, так до сих пор гостит.
— С мужем приехала? — спросил Федот.
— Нет… А что? — Водитель с подозрением глянул на него.
— Нет, ничего…
— Баба она красивая…
— Я тоже так почему-то подумал.
— С чего ты это подумал?
— Да слива твоя в голову ударила.
— Я так и решил, — сказал Витя и улыбнулся.
— Еду и думаю, кому я там в этой вашей деревне нужен?
— У меня можешь переночевать.
— Опять сливами кормить будешь?
— Ну а что? Машину поставлю, и можно.
— А мне работать надо… Значит, нет, говоришь, Каблуковой?
— Не видел.
— А подружка ее здесь… Без мужа.
— Муж у нее человек занятой.
— А сестра?
— Какая сестра?
— Сестра у нее есть. Вика ее зовут.
— Нет у нее сестры.
— Ну как же нет…
— Ни братьев у нее, ни сестер. Раиса ее без мужа родила… То есть мужик был, Сашка, он как в армию ушел, так с концами. Раиса его до сих пор ждет. Замуж так и не вышла… А баба она красивая, Любка вся в мать…
— И такая же верная?
— Ну, тебе не светит…
— А кому светит?
— Мужу… Она уже не первый раз без него приезжает… Сенька к ней подкатывался, так она его голым в Африку пустила.
— Это как?
— Как… — Витя хихикнул. — Давай, говорит, раздевайся. Он мигом так и сделал, а она всю его одежду собрала и выкинула. Сенька потом задворками, голышом. Любка сама бабам все рассказала… Этот кавалер теперь огородами ее обходит.
— Голый?
— У нас тут не Африка!
— Значит, нет у Любы сестры… Надо спросить у нее почему… Давай, вези к Любе, может, она и меня в Африку?.. Или что-то про Лизу знает.
— А зачем тебе Лиза?
— Зачем-зачем?.. Замуж она за банкира собирается. Проверить надо, вправду ли она та, за кого себя выдает. Может, и нет у вас в деревне никакой Лизы Каблуковой. — Веки у Федота налились свинцом, но он заставлял себя смотреть на дорогу.
— Есть Лиза Каблукова.
— Может, и деревни вашей нет, — пробормотал опер и закрыл глаза.
— И деревня есть, — донеслось откуда-то издалека.
Вдруг стало тихо-тихо.
Потом из этой тишины высунулась рука и тронула его за плечо.
— Эй, приехали!
Машина стояла на деревенской улице. Дома слева и справа. Деревья вдоль заборов, палисадники. Корова где-то замычала, гуси загоготали. За синими железными воротами залаяла собака.
На эти ворота Витя и показывал.
— Здесь Люба твоя живет, — заявил он.
— Уже моя? — спросил Федот, открывая дверь.
Хмель выветрился из головы сотрудника уголовного розыска вместе с остатками сна. На землю он ступил твердо и направился к синим воротам, за которыми виднелся кирпичный дом с потемневшей от времени шиферной крышей.
Комов увидел, как открылась дверь, под навесом из виноградных лоз мелькнула голова. Чуть погодя открылась калитка, и навстречу ему вышла Люба. Та самая женщина, которую он и ожидал увидеть здесь.
— Вы? — удивленно спросила она.
— А что вас удивляет? — Федот приветливо улыбнулся.
— Вы ко мне?
Рыбалова была, что называется, при параде. Волосы уложены в прическу, косметика, платье, туфли на каблуках средней длины. Косметика неброская, платье скромное. Зато духи дорогие, наверняка французские. В руке она держала свернутую хозяйственную сумку и кошелек.
— Могу проводить вас до магазина.
— Да ладно, не горит.
Рыбалова глянула на отъезжающую «буханку», потом посмотрела влево, вправо. Не очень-то она хотела, чтобы ее видели в компании постороннего мужчины. Деревня, она и в Африке деревня.
— Компот будете?
— Конечно!.. А то есть так хочется, что и переночевать негде.
— И опохмелиться нечем? — Люба скупо улыбнулась, помахала ладонью перед носом.
— Да это Витя ваш… скажем так, склонил к употреблению.
— Сливовая?
— Она самая.
— Это я вам не обещаю… — открывая калитку, сказала Рыбалова. — Я сейчас, собаку только привяжу.
Вернулась она минуты через три, открыла калитку настежь.
Возле дома стояла машина, белая «восьмерка» более чем в хорошем состоянии.
— Ваша? — спросил Федот, кивком показав на нее.
— Из ремонта забрала, и сюда, — сказала Люба.
— Из ремонта?
— А что такое? — Она косо глянула на него. — Вы опять меня в чем-то подозреваете?
— А подозревать — это моя работа.
Из дома вышла пожилая женщина, на ходу набрасывая на голову платок. Люба действительно была очень похожа на свою мать.
— У нас гости? — спросила Раиса Евгеньевна Камышова, внимательно глядя на Федота.
— Гости, мама… — Рыбалова подошла к матери, бесцеремонно завернула ее обратно в дом, скрылась вместе с ней, закрыла за собой дверь.
Федота она в дом не звала.
Он обошел машину, осмотрел номера — нет ли на них отверстий для крепления фальшивых знаков. Не было ничего такого.
Дворняга до машины не доставала. Она стояла возле будки, на короткой цепи, и рычала, широко расставив передние лапы. Открылась дверь в дом, только тогда собака серьезно гавкнула. Мол, я службу несу бдительно.
Вскоре женщины появились во дворе. Люба подошла к Федоту, а ее мать с приветливой улыбкой глянула на него и скрылась за калиткой.
— Только вы ничего не подумайте, — сказала Люба, с кислой улыбкой глянув на него.
— А что я могу подумать?
— Я маму в магазин отправила.
— И что?
— А то. Вдруг вы про Вику спросите?
— Если она ваша сестра, то могу и спросить.
— Сестра.
— Но при маме спрашивать нельзя?.
— Она не знает.
— Не знает про вашу сестру?
— Да, она не знает про мою сестру… по отцу.
— Это вы про Вику?
— Я же сказала… А другой сестры у меня нет.
— А почему мама не знает про вашу сестру?
— Для нее это больной вопрос.
Федот кивнул, вспомнив, о чем говорил ему Витя. Мать Любы понесла от какого-то Сашки, который не вернулся к ней после армии. Может, отслужив, он осел в Москве, там женился, у него родилась Вика. Люба нашла отца и сестру, но матери об этом не сказала, чтобы не отравлять ее существование, и без того тусклое… А что еще мог подумать Федот?
— Мама всю жизнь любит и ненавидит отца. Она ничего не хочет о нем знать.
— Они в разводе?
— Вроде того, — сказала Люба.
— Отец живет в Москве?
— Уже не живет. Он умер… Но мама не должна этого знать.
— Почему?