Сейчас, набрав невиданную мощь, тьма Теа стала по-настоящему очевидна. Молнии срывались с ее рук все чаще и чаще. Они взрывали землю, оставляя после себя глубокие ямы, разбивали деревья, поджигая разлетающуюся во все стороны щепу, и раз за разом гвоздили черных колдунов. Защититься от этого ужаса было невозможно. Август, хорошо зная Теа и понимая, в принципе, что с ней сейчас происходит, осознал это сразу, как только увидел всю картину целиком, но и волхвы, почувствовав на себе всю силу Таниного гнева, не на много отстали от него. Август мог лишь предполагать, какой ужас испытали черные волхвы, когда осознали истинную мощь направленного на них колдовства. Но мучились они недолго, потому что следом за ужасом пришла смерть. Таня убила их всех, одного за другим. Выцелила среди царившего на земле хаоса, пробила молниями их защиту и превратила в черные головешки…
***
Если бы нападение планировал дилетант, скорее всего, на этом все и закончилось бы. Попробовали, но не вышло. На войне, как на войне. Однако, судя по дальнейшим событиям, атаку готовили опытные и неглупые люди, из тех немногих, кто умеет заглядывать за горизонт и думает, как минимум, на два шага вперед. Черные волхвы оказались лишь пробой сил, или, скорее, "зачинщиками", целью которых было завязать бой и вскрыть возможности обороняющейся стороны. И в тот момент, когда, отыграв свою роль, темные колдуны превратились в мертвый прах, на Теа и Августа обрушилась лавина солнечного пламени. Это колдовство было трудно спутать с чем-нибудь другим. Во всяком случае, Август узнал его сразу, хотя не сразу смог облечь это знание в слова.
Первым, интуитивным его движением было прикрыть Татьяну. И, только поставив защиту и отразив первый шквал смертоносного пламени, он осознал, что на этот раз их атаковали светлые волшебники и что сам он каким-то неведомым образом смог практически мгновенно поставить на пути огня "Щит Ночи". Это редкое вербально-визуальное заклятие Август применять умел и раньше, и даже использовал пару раз во время войны во Фландрии и Брабанте, но те его щиты были слабенькими и годились только на то, чтобы отразить одиночный луч "Воли Гелиоса". Сейчас же он поставил огромных размеров щит, принявший на себя целую штормовую волну практически бесцветного пламени. Вал кипящего белого огня ударил в черную, как ночь, стену, вставшую у него на пути, и пламя опало на землю, поджигая деревья и шатры, трупы людей и туши животных, саму черную землю, обнажившуюся под в миг испарившимся снегом.
"Боги Олимпа! Что это было?!" — ужаснулся Август, представив себе на мгновение, что стало бы с Татьяной, не превзойди он сейчас самого себя, не прыгни, что называется, выше головы.
Однако пугаться и рефлектировать по поводу не случившейся смерти не было времени, и, по всей видимости, понимал это не один лишь Август. Поднявшаяся над деревьями Татьяна вскинула руки и, "стряхнув" с пальцев "рой" черных пчел, — во всяком случае, сгустки тьмы, сорвавшиеся с ее пальцев, были похожи на пчел или шершней, — двинулась вслед за ними навстречу врагу, чуть покачиваясь на своем скользившем по земле рукотворном торнадо. Там, где проходил черный смерч, огонь, зажженный солнечным пламенем, угасал, и на земле появлялся ослепительно белый иней, от которого даже на расстоянии веяло лютой стужей. Так действовало обычно инверсивное заклятие, известное в высшей магии, как "а contrario". Таня его знала — Август ее сам обучал — и умела применять. Другое дело, что до сего дня она никогда не производила инверсий подобного размаха. Локально обратить тепло в холод — например, охладить горячий кофе в крошечной по объему фарфоровой чашечке — это одно. А превращать огонь и раскаленные угли в лед и изморозь — совсем другое.
Все это Август увидел, прочувствовал и оценил практически мгновенно. Как, впрочем, и то, что, несмотря на мощь поставленного щита, умудрился получить несколько весьма болезненных ожогов, последствия которых, — учитывая, что вызваны они были солнечным пламенем, — могли оказаться куда хуже обычного воздействия огня на человеческую плоть. Но на данный момент заняться ожогами было недосуг. Некому, да и некогда. Пауза, вызванная успешной контратакой, длилась всего лишь пару мгновений, а затем по Августу и Татьяне снова ударили "Волей Гелиоса". На этот раз, выброс солнечного пламени был слабее, но зато огненные волны ринулись на них сразу со всех сторон. По-видимому, нападавших было достаточно много, чтобы организовать такой тотальный натиск, но враги явно недооценили тех, кого собирались убить.
Начать с того, что они не учли, что в бою будут участвовать две светлые волшебницы, против которых "Воля Гелиоса" не столь эффективна, как против темных колдунов. Веста поставила ну пути пламени "частокол" из зеленых побегов, а Елизавета — "Теплое сияние домашнего очага", облачко золотистых искр самого безобидного вида. Но и в том, и в другом случае, солнечное пламя остановилось и, опадая, двинулось вспять. Август не знал, что это за волшебство, но мог предположить, что, овладевая заклинанием "Воля Гелиоса", светлые изучают и способы с ним бороться. Но об этом он подумал много позже, а в тот самый момент, когда на них ринулись волны раскаленного до белизны пламени, он мог лишь ставить "Щиты Ночи" и вызывать ледяные торнадо, которые, по идее, должны были усмирить клокочущую ярость огня. И все-таки он не смог остановить стеной накатывавшегося на них огня. Слишком сильное это было волшебство. Слишком отличное от всего, с чем обычно он имел дело.
Его спасла Таня. Неожиданно на волну ревущего белого пламени откуда-то сверху упала напоминающая грязный туман сизая мгла, и огонь бессильно опал, словно туман вытянул из него все силы. А в следующее мгновение Август увидел на что способны "пчелы" Теа. Они разили светлых — группу мужчин, окружавших Августа и Татьяну со всех сторон. Прожигали с шипением поставленные перед ними щиты и пронзали одетых в белое волшебников. Удары их были хаотичны, как если бы они, и в самом деле, были роем крупных мух или пчел. Впрочем, они не жалили, а разили, оставляя колотые раны, словно являлись настоящими стальными клинками. В большинстве случаев, не смертельно, но, наверняка, болезненно и уж точно — кроваво. В общем, там было на что посмотреть. Но бой на этом, увы, не закончился. Он продолжался еще минут пять или около того. Позже Август не мог сказать точнее, поскольку, с одной стороны, все время терял "куски воспоминаний", выпадая из времени и пространства, а с другой — иные мгновения длились и длились, превращаясь в долгий тягостный забег сквозь жаркий воздух, застывший наподобие патоки или густого меда. А когда все наконец закончилось, он просто сел на землю там, где стоял, а потом и вовсе лег на спину, чувствуя, как уходят вместе с сознанием последние — взятые у природы взаймы — силы.
***
Очнулся Август довольно быстро. Во всяком случае, он по-прежнему лежал на холодной земле и по первости никак не мог сообразить, от чего страдает больше: от пронизывающего холода — шубы на нем не оказалось, а шелковый камзол сошел бы за одежду только в Генуе летом, но не в России зимой, — от боли в обожженных ногах и левой руке или от чудовищной усталости. Он был опустошен и обессилен, его мучила жажда, и с темного неба ему на лицо падали пушистые хлопья снега вперемежку с крупными хлопьями жирной сажи. Где-то — было не разобрать, далеко или близко — кричали люди, но Август никак не мог понять, отчего или, о чем они кричат. Но, возможно, кричали они по разным причинам. Кто-то кричал от боли. Другие — от страха. А третьи просто перекликались, пытаясь наладить взаимодействие.
Каждый вздох давался Августу с трудом. Он дышал неглубоко и с хрипом, и очевидным образом задыхался от нехватки кислорода. Впрочем, это стало понятно лишь через несколько долгих мгновений, в течении которых он судорожно пытался вдохнуть побольше воздуха и разобраться с собой и окружающим его миром. С дыханием ничего путного не получилось, а мир, открывавшийся Августу через его ограниченные болью, холодом и усталостью ощущения, сильно ему не понравился, но "что здесь не так", по-настоящему стало понятно чуть позже, когда к Августу наконец вернулась память.
"Был бой, — вспомнил он. — Великие предки, здесь только что отгремел бой!"
Ничего хорошего после такого кошмара, каким стало столкновение с темными и светлыми адептами мужского культа, ожидать не приходилось, но это было всего лишь общее впечатление, что называется, без подробностей. Об этом Август, собственно, и думал, когда над ним склонилась какая-то женщина, что-то спросила, коснулась пальцами его лба. И в этот момент Август, наконец, вспомнил, кто он и где находится, как и то, что — ад и преисподняя! — здесь произошло какое-то время назад. Воспоминания пришли все и сразу, едва не разорвав ему голову, но теперь Август во всяком случае понимал, "что здесь не так", отчего болит измученное и обожженное тело, и откуда взялись снег и жирная копоть.
— Вы можете говорить? — спросила между тем женщина, и Август понял, что до этого мгновения не разбирал ни слова, хотя женщина говорила с ним на его родном французском языке.
— Да, — с трудом произнес он, отвечая на вопрос. — Не… могу… дышать…
Четыре слова подряд дались Августу с большим напряжением сил, но он с этим все-таки справился.
— Потерпите! — попросила женщина, в которой Август с изумлением узнал младшую дочь императрицы — юную принцессу Анну. — Я сейчас попробую вам помочь. Но я… Извините, граф, но я очень слабая целительница.
"Вот те на! — удивился Август, на мгновение даже забыв, что страдает от удушья и ожоговых болей. — Анна тоже волшебница! Но где две волшебницы, почему бы ни быть третьей и четвертой?"
О том, что императрица София и ее дочь-наследница Екатерина могут быть волшебницами, Август ни разу даже не подумал. Не ходило об этом, кажется, и сплетен при дворе. Все внимание сосредотачивалось на Елизавете, которая своего Дара не скрывала, напротив, выставляя его напоказ, и явным образом гордясь своей принадлежностью к клану ведуний-чаровниц.