Вопрос застал Жана врасплох. Он об этом как-то не задумывался. Но аргумент показался ему веским. Злясь, он ответил тихо:
— Не забивай мне мозги! Дюбрёй давно перестал меня искать. По бумагам я утонул! А что касается Клер, я не могу забыть эту историю с письмом. Я-то думал, у нее есть голова на плечах. А она… так сглупила!
— Спорить не стану, — буркнул старик. — Но покончим с этим! Признай, что есть и смягчающие обстоятельства для Клер, как это сделал президент Лубе, когда помиловал тебя. Сегодня Рождество… Стоит помириться, мой мальчик! Подай-ка мне халат и тапки, я тоже спущусь. Есть хочется, а из кухни так хорошо пахнет! Раймонда поставила запекаться двух каплунов.
Базиль в какой-то мере послужил Жану щитом. В кухне собралась вся семья: Колен с женой и Николя, Раймонда, Леон, Клер и Матье. Фостин вырвалась от отца и побежала к мальчику.
— Добро пожаловать на мельницу! — сказал бумажных дел мастер, пожимая Жану руку. — Я говорю тебе «ты», потому что мы, как-никак, давние знакомцы. На танцах 14 июля выпивали вместе!
Леон ликовал. Он полностью завладел вниманием Жана, который чувствовал себя, как в ловушке, и с тревогой поглядывал на часы. За запотевшими окнами, как ему казалось, все так же валил снег. Завывал ветер, раскачивал деревья, гудел в печных трубах.
— Похоже, метель разыгралась, — сказала Клер, устраивая Базиля в плетеном кресле и укрывая его ноги одеялом.
— Верно, и ветер поднялся, — подхватил Колен. — Веток наломает… И снег идет стеной.
Жан хранил неловкое молчание. В такую погоду идти в деревню с ребенком — об этом не могло быть и речи. Клер зашла с другой стороны:
— Думаю, тебе лучше переночевать у нас. К тому же вещи Фостин еще не собраны.
Жан посмотрел на нее. Потом снизошел до холодной вежливости:
— Ладно, раз уж так получилось. Поедем завтра!
— Я отвезу вас на коляске, — предложила она. — Или Леон. Он теперь управляется с упряжью лучше всех!
Клер поспешила к печке, открыла дверцу духовки. Запах запеченного мяса с пряностями заполнил комнату. Образовались две маленькие компании. Жан с Леоном присели на камень у очага, рядом с Базилем, и завели разговор про Ла-Рошель, корабли, морское дело. Колен поспешил к ним присоединиться. На другом конце длинного стола собрались женщины. Клер постелила белую праздничную скатерть, Этьенетта расставила посуду. Потом зажгли свечи в трех серебряных подсвечниках, передававшихся в семье из поколения в поколение. Раймонда решила закрыть ставни, потому что все равно уже стемнело. Тем более в комнате гуляли сквозняки, и омела под потолком опасно раскачивалась.
— Господи, сантиметров десять снега выпало, не меньше! И деревья гнутся под таким весом.
— На полночную мессу мы, похоже, не попадаем, — забеспокоилась Клер. — Отвратительная погода!
— Тогда дай нам подарки прямо сейчас! — воскликнул Матье.
— Какие еще подарки? — прикрикнул на него Колен, притворяясь рассерженным. — Что-то я не вижу в этом доме послушных детей!
Николя забрался к отцу на колени и стал таскать его за бороду. Жан, глядя на все это, улыбнулся. Нашел глазами дочку. Фостин носилась вокруг стола — настоящий чертенок в красном платье, с белокурыми кудряшками, подпрыгивающими в такт ее шагам. Посмотрел и на Раймонду. Вот она, значит, какая — невеста Леона… Почему бы не присмотреться к ней получше? Красивая девушка, с большой грудью. Под накрахмаленным белым чепцом — светло-русые волосы… С виду веселая и деятельная, и Жан сразу понял, кто будет всем заправлять в семейной жизни.
Колен откупорил бутылку выдержанного ясеневого вина, изготовленного Клер. У Руа это стало традицией: весной Клер с детьми ходили рвать молодые листочки ясеня. Потом их закладывали в бочонки, добавляли сахар и немного дрожжей. Медвяная роса, покрывавшая листья, отчего они казались красноватыми, способствовала ферментации. Через две недели Клер разливала напиток в бутылки с узким горлышком, герметично укупоривала пробками и железной проволокой. Напиток, освежающий и игристый, с удовольствием пили работники мельницы летом.
Мэтр Руа всегда припасал четыре бутылки к Рождеству. Жан не пил спиртного три месяца. Хоть ясеневое вино ему было не в новинку, он быстро почувствовал, как алкоголь бьет в голову. И чем больше он раскрепощался, тем чаще посматривал на Клер. Несмотря на громкие разговоры, на крик и смех детворы, он остро ощущал ее присутствие. Она избегала смотреть на него, бегая между столом и печкой. Но жар от плиты разрумянил ей щеки, темная прядка выбилась из узла волос на шее, и пуговка на блузке расстегнулась, когда она надевала передник.
«Раймонда, прибавь-ка бланшированных каштанов к тушеной картошке!» «Папа, приготовь Базилю тартинок с фуа-гра, ему нельзя пить вино на пустой желудок!»
Клер успевала всюду, следила за всем. Этьенетта давно уже умостилась на лавке, гордясь своим платьем зеленого бархата и новой серебряной цепочкой с кулоном в виде сердца, который подарил ей к празднику муж.
У Леона чем дальше, тем больше развязывался язык. Он рассказывал о проделках своих многочисленных братьев и сестер, потом перешел к приключениям деда, юнги на большом парусном судне, плававшем по южным морям, которого чуть не сожрали акулы. Матье слушал его и мечтал о бескрайнем океане.
В семь Клер пригласила всех за стол.
— Мне следовало бы одеться! — сказал Базиль. — Я, конечно, старый безбожник, но садиться за стол на Рождество в халате как-то не комильфо!
Его заверили, что это лишнее. Базиля усадили поближе к печке, все в том же плетеном кресле. Клер то и дело вскакивала. К этому застолью — она надеялась всей душой, что на нем будет присутствовать Жан, — она готовилась весь вчерашний день и все утро. Колен подливал вина в бокалы, как только они пустели. В душе он радовался, что не придется ехать в деревню на мессу, и если и молился, то только чтобы снегопад не кончился или чтобы дочка не передумала. В последнее время она стала набожной, и это его тревожило.
Блюда следовали одно за другим: куриный суп-пюре, маслянистый, бледно-желтый, с плавающими в нем гренками, натертыми чесноком; запеченный паштет из мяса дроздов; пара упитанных запеченных каплунов. Под поджаристую золотую шкурку, там, где побольше мяса, Клер сунула кусочки трюфелей. Большое фаянсовое блюдо, на котором подали каплунов, изобиловало белыми грибами (законсервированными с осени) и ломтиками сала. Раймонда принесла кастрюлю с тушеной картошкой с каштанами.
— Сколько всего вкусного, Жан! А ты почти ничего не ешь! — Леон был уже пьян.
— Еще чуть-чуть, и лопну! — отвечал тот. — В тюрьме нас кормили капустной похлебкой. Так что и хотел бы все съесть — не могу.
Клер опустила голову. Эти слова Жана она восприняла как упрек. Слава богу, мальчишки уплетали за двоих. Хватали косточки, обгрызали их добела. Скоро пальцы у них стали блестящими от жира и губы — тоже. Фостин, сидящая рядом с вновь обретенным отцом, зевала все чаще.
— Малышка засыпает, — заметила Раймонда.
— Я привез ей подарок, но не знаю, когда лучше отдать, — тихо сказал Жан.
— Почему бы не сейчас? — сказала Клер. — Она ложится рано…
Впервые после его приезда Клер выдержала взгляд бывшего возлюбленного. Это было горькосладкое испытание. Жан показался ей еще красивее, чем раньше. Он побрился и больше походил на того юношу из Пещеры фей. На суде, с усами и бородой, он показался ей другим, почти незнакомцем. Жан — он просто утонул в глазах Клер, черных и блестящих. Она тоже стала больше напоминать себя прежнюю, оживилась, посвежела. Атмосфера между ними накалилась, как тогда, в зале судебных заседаний. Трепеща от волнения, Клер встала.
— Где пакет с подарком? — спросила она. — Я тебе его подам, Жан, а ты вручишь Фостин!
— Под вешалкой, — растерянно отвечал он.
На глазах у Матье и Николя, застывших от зависти, Фостин развернула подарок. Вскрикнула от радости, обнаружив в коробке красивую куклу с фарфоровым лицом и ручками. Платья, пришпиленные к розовому картону, привели ее в не меньший восторг.
— Поцелуй папу! — сказал ей Базиль. — Тебе с ним повезло!
Девочка поцеловала Жана и поудобнее умостилась у него на коленях, где вскоре и заснула, прижимая куклу к груди.
— Раймонда, проводи Жана наверх! — попросила Клер. — Потом снимешь с Фостин платье, хорошо? Не страшно, если сегодня она поспит в нижней рубашечке. Печка греет как следует!
Клер всегда сама укладывала девочку, но сегодня не было и речи о том, чтобы подняться наверх с Жаном. Служанка стала быстро подниматься по лестнице. Колен воспользовался отсутствием гостя.
— Ну, простил он тебя? Наше шарантское вино кого хочешь умаслит…
— Папа, ну что ты, в самом деле! Откуда мне знать, о чем он думает, если мы ни секунды не были наедине? Леон, ты помнишь, что надо поставить раскладную кровать в комнате Базиля?
— Да, мадемуазель! Вот только кофе допью.
— Фостин не достанется пирога! — заметил Матье.
— Я приберегу ей кусочек, не волнуйся.
Тут Этьенетта громко заявила, что и мальчики могли бы получить подарки немедленно. Как Фостин. Колен не согласился.
— Нет, их потом не успокоишь! Раньше проснутся, чтобы заглянуть в свои носочки!
Первой спустилась Раймонда. Убрала со стола блюда с едой и пустые бутылки.
— Мсье Жан побудет немного с Фостин. Она проснулась и закапризничала.
— Не называй его так! — вмешался Леон. — Он мой друг, мой товарищ…
— А я его знать не знаю, — отрезала юная служанка. — И выглядит он как настоящий городской господин.
Клер сходила за десертом — огромным савойским пирогом, в тесто для которого она добавила флердоранжевой воды — для аромата. Пирог она разрезала на три равных части, каждый покрыла слоем клубничного конфитюра, а сверху — взбитыми сливками, украшенными розовыми сахарными «жемчужинами».
Матье и Николя затопали ногами. Вернулся Жан, сел на свое место. Когда осталось всего два кусочка пирога, Колен с торжественным видом поднялся и принес из кладовой бутылку шампанского и конверт.