«Таким, как он, беглецам курево зачастую в удовольствие. Это успокаивает!»
Базиль вдруг ощутил воодушевление тех месяцев, когда сражался за справедливость и равенство.
Битва, которая предстояла ему этим вечером, тоже была из таких. Если Клер влюбилась в парня, он, Базиль, просто обязан им помочь. Хотя приходилось признать, что это также и возможность отомстить обоим Жиро, отцу и сыну.
«Фредерик не обидит мою девочку! Я этого не допущу!»
Следуя по дороге вдоль скал, он много раз мысленно сказал это себе. Ночь была теплая, полная давно забытых ароматов.
«Как хорошо пахнет медом и сеном!»
На Базиля Дрюжона нахлынула грусть. В юные годы ему было некогда любить. Любовницы были — плоть требовательна! — а потом он обрел родственную душу, свою идеальную «половинку», но, увы, слишком поздно. Судорожно сжимая трость, он прошептал:
— Бедная моя Марианна!
Возле каменной осыпи он остановился. Тень от высокой скалы, возвышавшейся прямо перед ним, была такой густой — ничего не рассмотреть. И все же Базиль различил «занавесь» из плюща и черный силуэт самшитового куста, чей особенный, свежий аромат так гармонировал с этим «каменным царством». За самшитом скрывался вход в Пещеру фей.
«На месте этого парня я бы держал ухо востро! — подумал Базиль. — Наверняка он слышал, как я подошел. А может, и видел! Не хватало, чтобы он сбежал у меня из-под носа!»
Стараясь производить поменьше шума, Базиль стал взбираться по склону.
— Жан! Не бойся, я — друг Клер! — произнес он вполголоса.
Наконец он оказался на крошечной террасе, прямо перед кустом. Ни звука, ни один листок не шевельнется… Над шляпой незваного гостя порхнула летучая мышь.
— Жан! Я пришел позвать тебя к себе! Жандармы у меня уже были и больше не придут. Ты там? Я — на твоей стороне, парень! Не бойся!
Базиль сокрушенно покачал головой. Наверное, Жан Дюмон уже далеко…
«Раз уж я тут, — сказал он себе, — надо убедиться, что мальчишка точно сбежал».
Он зажег фонарь, раздвинул ветки самшита и вошел. И тут же наткнулся на лежащего на земле Жана.
— Проклятье! — выругался Базиль.
Ответом ему стал стон. Юный беглец почувствовал его присутствие и попытался подняться, но снова упал.
— Что с тобой случилось? — спросил Базиль. — Ты голоден? Я — друг, и бояться меня нечего. Я желаю тебе только добра!
Бывший школьный учитель опустился на колени. В желтом свете фонаря ему показалось, что у парня сильная испарина и затуманенный взгляд. Он быстро его осмотрел и обнаружил багровую рану на левом запястье, всю в запекшейся крови.
— Я сомлел, мсье!
— Раскурочил себе руку! Хотел избавиться от татуировки? Там цифры?
Жан перекатился на бок. Если б только хватило сил убежать! Этот странный тип слишком много знает!
— Проваливайте! — пробормотал он. — Мне никто не нужен! Не было татуировки, я ножом порезался. Что в этом такого?
Базиль в ответ только рассмеялся.
— И Клер тебе не нужна? Если бы она принесла тебе вина или свежего хлеба, ты бы не отправил ее ко всем чертям, как меня! Сядь-ка, и станет легче. Как говорил мой дед, лежа мы подставляем горло смерти… Я — Базиль, и это в моем доме ты устроил форменный бардак.
— Школьный учитель? — удивился Жан.
— Он самый! Идти сам сможешь? Поживешь у меня, Дюмон, пока полиция про тебя забудет. Ну, и пока отрастут волосы.
Юный беглец нашел в себе силы привстать. И уставился на Базиля своими синими глазищами:
— Почему вы мне помогаете?
— В память об одном человеке и ради Клер! Мне не нравится, что она бегает по полям ночью. Как бы чего не случилось… Ну что, поверишь мне или останешься гнить в своей пещере?
Жан поднялся на ноги. Он дрожал от лихорадочного волнения и жажды.
— Сейчас дам тебе попить, — сказал Базиль. — Это пойдет на пользу.
Из внутреннего кармана он достал металлическую фляжку.
— Сливовая водка! Крепкая! Хорошо бы сразу обработать ею рану. Чтобы не загноилась.
И он указал на сочащийся кровью порез. Жан отодвинулся.
— Не сейчас. Боли я не боюсь, но не хватало опять сомлеть, как девчонка!
Парень схватил фляжку, сделал большой глоток. Водка оказалась крепкой, и он закашлялся, сплюнул. Базиль смолчал. Чтобы расположить к себе Жана, он старался говорить в том же тоне и такими же простыми словами. Часто это наилучший способ установить доверительные отношения.
— А теперь идем! Дорогу ты знаешь, — с улыбкой сказал он.
Клер встала рано, стараясь не разбудить кузину. Умылась, хорошенько расчесала волосы щеткой. Этьенетта уже перемывала посуду на улице, под окном кухни. Грязная вода оставляла темные пятна на ее обнаженных руках.
— Хочешь чашку кофе из цикория? — спросила Клер у юной служанки.
— Спасибо, мамзель, не надо. Я уже перекусила.
У Клер была масса дел, с которыми нужно управиться перед поездкой, — если, конечно, отец вообще позволит ей отлучиться. Перебирая их в уме, она присела на табурет у кухонной печи. Когда Колен Руа вошел в кухню, она сидела на том же месте, задумчивая, отрешенная.
— Доброе утро, моя девочка! Встаешь все раньше и раньше! Солнце недавно взошло, но мы уже закончили с проклейкой!
Бумажных дел мастер старался держаться молодцом и говорить уверенно и весело.
— Папа, не надо этой комедии! Я прекрасно знаю, что ты расстроен. Налей себе горячего кофе, он стоит на печи. И после обеда тебе хорошо бы отдохнуть!
Колен нахмурился, обескураженный тем, как легко дочка его раскусила.
— Я не собираюсь вешаться, Клеретт! Да, корабль тонет, но я по-прежнему капитан! И буду сражаться до конца, чтобы спасти своих людей.
Он нервно улыбнулся, погладил ее по щеке.
— Так пишут в книжках, которые ты очень любишь? Да, моя девочка, я тоже иногда читаю. По воскресеньям, после обеда, часок-другой приятно посидеть с книгой.
Судьбе было угодно, чтобы этими словами бумажных дел мастер уязвил Клер в самое сердце. Она вспомнила, как при малейшей оказии он дарил ей книги в твердом переплете, купленные в Ангулеме. С годами этажерка, которую смастерил рабочий с мельницы, заполнилась романами с золотым обрезом. А еще — как хорошо они с отцом понимали друг друга, объединенные общей любовью к прекрасному.
— Папочка, — прошептала она, — что с нами случилось? Раньше мы жили так счастливо!
И на первое причастие ты сделал мне прекрасный подарок — поэтический цикл «Легенда веков» Виктора Гюго. Помнишь, как мама была недовольна? Она ведь не знала, что книги отпечатаны на нашей бумаге! А ты был так горд, так радовался!
Клер умолкла, глотая слезы. В этот момент Ортанс стукнула в пол тростью, с которой теперь не расставалась. Со второго этажа послышалось ее ворчание:
— Принеси мне цикория, Клер! Пить хочется!
— Папа! Почему мама хоть изредка не встает? — с упреком спросила девушка. — При том, что раньше мы с Этьенеттой без ее одобрения шагу не могли ступить!
Колен наклонился и поцеловал дочку в лоб.
— Не сердись на нее, Клеретт! Ей так хочется подарить мне сына! Будь умницей, моя хорошая.
Во двор въехала повозка, запряженная длинноухим рыжим мулом. Она принадлежала матери Этьенетты — местной молочнице, крепкой сорокалетней женщине. На повозке, постукивая друг о друга, ехали три металлических бидона.
— Молоко! — воскликнула Клер. — Уже бегу!
И она выскочила во двор. Проводив ее взглядом, Колен пошел к мельнице. Про себя он твердил, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.
К трем пополудни Клер была готова к отъезду. Под встревоженным взглядом Бертий она надела соломенную шляпку с красивой красной лентой. Увечная предпочла остаться в кровати, потому что на улице было, по ее мнению, слишком жарко.
— Я уже запрягла Рокетту, принцесса, так что надо поспешить! Я попросила Фолле за нею присмотреть.
— Сейчас самое солнце, ты испортишь цвет лица, — проговорила Бертий, с трудом сдерживая слезы.
— Мне все равно. Буду похожа на цыганку! Не переживай так, Бертий! Я за себя постоять умею!
Решение было принято. И не одно, а два — когда Клер узнала историю Катрин.
— А когда вернусь, постараюсь сбегать в Пещеру фей. Я уже предупредила папу, что хочу побыть в одиночестве и все обдумать, а еще — повидаться с Базилем. Не знаю, поверил он мне или нет… До скорого, моя принцесса!
Послав кузине воздушный поцелуй, Клер спустилась по лестнице. Ортанс, скорее всего, спала
— из ее комнаты не доносилось ни звука.
«Лишь бы мама не проснулась!» — подумала девушка.
На улице она вздохнула свободнее. Стоя возле коляски, с травинкой в уголке рта, Фолле держал поводья.
Он с восторгом посмотрел на хозяйскую дочь.
— Вы сегодня красотка, мамзель Клер!
— Спасибо, — отвечала девушка и, чуть смутившись, уставилась на гриву своей лошадки.
Приободрилась Клер, только выехав за ворота. Рокетта пошла неспешной рысью. Вся в пятнах света и тени, дорога была пустынна. На соседнем лугу еще косили. Мычали волы, которых, вероятно, одолевала мошкара. Было очень жарко.
— Прибавь шагу, ленивица! — прикрикнула на кобылу Клер.
Она даже не глянула на дом Базиля, когда проезжала мимо.
Фредерик развалился на элегантном диванчике, обитом цветастым атласом, на котором когда-то любила отдыхать его мать, и, жмурясь, курил сигару. Непричесанный, в рубашке с пятнами пота, хозяин Понриана даже сапоги снять не удосужился. Рядом, на красивом круглом столике, стояла бутылка коньяка. После легкого завтрака он наливал себе уже дважды. И ему было очень одиноко.
Когда с ближнего луга донеслось пронзительное ржание, мужчина вздрогнул. Это подал голос его племенной жеребец.
«Никак не угомонится! А ведь я оставил ему двух кобыл!»
Характерный стук обитых железом колес окончательно вывел его из дремы. Экипаж? Фредерик гостей не ждал. Он встал и, пошатываясь, подошел к окну, из которого было видно крыльцо. Узнав коляску семьи Руа и Клер, он, огорошенный, попятился.