— Осторожнее! Я могла тебя сбить!
— Клер, нам нужно переговорить! — крикнул он.
Девушка что было сил натянула вожжи, но остановить лошадь ей удалось далеко не сразу. Оставаясь на сиденье, она оглянулась. Старый приятель поспешил подойти к повозке. Он даже не пытался скрыть раздражения.
— Клер, как это понимать? Ты же могла кого-то убить!
— Базиль, я очень тороплюсь. Прости!
Мужчина нахмурился, понизил голос:
— А я думал порадовать тебя хорошими новостями! Жан у меня! Я привел его домой, потому что пещера — убежище ненадежное. Парню немного нездоровится — поранил руку, но я о нем позабочусь. Поест горячего, выспится — и будет как новенький. Думаю, тебе не терпится его увидеть. Кстати, Соважон тоже у меня. Сорвался с привязи и прибежал. Наверное, искал тебя! В дом вошел через пристройку. Сразу видно, что эта парочка дикарей — приятели…
Сердце в груди у Клер застучало быстрее. Жан так близко, в доме Базиля!
— Что ж, раз он теперь с тобой, мне можно не волноваться и не врать родителям. В отличие от меня, ты лучше ему подскажешь, как уехать в Америку! Базиль, мне правда очень надо домой! Девушка взялась было за вожжи, но Базиль схватил ее за руку.
— Клер, что за глупые шутки? Жан с полудня ждет, когда ты придешь. Я обещал, что ты скоро будешь, потому что обычно дня не проходит, чтобы ты меня не проведала.
Она высвободила руку, глядя прямо перед собой. Заросли ивняка, нежная зелень ближнего луга — она готова была смотреть куда угодно, лишь бы не встретиться взглядом с недоумевающим Базилем. В лице ее не было ни кровинки.
— Прошу, не настаивай! Не хочу с ним больше встречаться. Я только что обещала Фредерику, что через год мы поженимся. Я спасла мельницу, наших рабочих, всю свою семью и маленького брата, который скоро родится. Все останется по-старому — и это то, чего я хочу!
У бывшего учителя от удивления пропал дар речи. Клер же продолжала бесцветным голосом:
— Никто из вас даже представить не может, как я люблю мельницу! Это мой дом, мое достояние! Я и поступать в Высшую педагогическую школу не стала, так как надеялась, что буду помогать папе. Он знать ничего об этом не знает, но я мечтаю работать с ним! У меня полно идей: тонкий картон, бумага цветная — для детских игрушек, и словарная, которая пользуется постоянным спросом. Может, отец наконец взглянет на меня по-другому: его долговая расписка у меня, в моем корсаже! Позднее, с деньгами Жиро, я смогу что-то вложить в мельницу, нанять бригадира, еще рабочих…
Она говорила напряженно, подобная натянутой до предела струне, повернув свое прелестное лицо к нависающим над рекой скалам.
— За Жана я тебе очень благодарна. Передавай ему привет и пожелай от меня удачи. Мы виделись всего пару раз, и не так уж сильно он мне нравится. Пожалуйста, выпусти Соважона! Он догонит коляску!
Клер быстро тряхнула вожжами, щелкнула языком, и Рокетта, соскучившаяся по прохладной конюшне, сразу пошла рысью. Базиль, уперев руки в бока, сердито сплюнул.
«А я-то, старый дурень, думал, что понимаю женщин! И ведь этой еще нет и семнадцати! Утерла мне нос! Я понятия не имел, что творится в этой красивой головке. Оказывается, наша мадемуазель мечтает стать бумажных дел мастерицей!»
Он вдруг осознал, какое решение приняла Клер. Она соглашается выйти за Фредерика Жиро!
«Я не дам ей совершить такую глупость!» — пообещал себе Базиль.
Жан дремал. Базиль устроил его в маленькой комнате на втором этаже, скорее всего бывшей детской. Меблировка тут была очень скромная: железная кровать, колченогий стол, стул. Через приоткрытые ставни в комнату попадало немного солнца. Окончательно разбудил его стук закрываемой двери. Под рукой Жан ощутил мягкий и теплый мех — Соважон лежал у него под боком.
— Ну-ка, брысь с кровати! У тебя полно блох!
Смеясь, Жан стал почесывать лоб волка-полукровки, не сводившего с него своих золотистых глаз.
— А как же верность хозяйке?
В этот момент вошел Базиль. Вид у него был расстроенный. Он свистнул псу.
— Беги домой, Соважон! Быстро домой, на мельницу!
— Значит, Клер не придет? — спросил Жан. — Ты говорил, к вечеру она точно будет тут.
— Значит, я ошибся, — коротко отвечал Базиль. — Наверное, ей пришлось остаться из-за матери, Ортанс. Она у них сварливая, как сорока!
Между учителем и юным каторжником установилось что-то вроде спонтанного взаимопонимания. Жан быстро стал говорить ему «ты», что Базиля вполне устраивало. Сам он привык преодолевать любые барьеры, шла ли речь о разнице в возрасте или положении в обществе. Сегодня утром, подливая гостю горячего кофе, Базиль заговорил о семье Руа. Колену его наивность и слабохарактерность не мешает быть порядочным человеком, и работящим к тому же… Кузина Бертий с омертвевшими ногами чудо как хороша. Юная служанка Этьенетта все делает спустя рукава. Ортанс — ханжа, эгоистка, сплетница и всем завидует, за что он и прозвал ее сорокой, потому что эта птица шумная и жестокая по отношению к другим пернатым.
Свою любимицу Клер Базиль превознес до небес: разумная, щедрая, образованная, старательная и смелая.
— Я был бы счастлив, будь у меня такая дочь! — подытожил он.
Жан расстроился. Значит, сегодня они с Клер не увидятся! Воспоминания о ней, ее улыбках, нежности, вкусе ее губ — Клер была для него, как наваждение.
Он посмотрел на свою перевязанную чистым бинтом руку.
— Что, если этой ночью она придет в пещеру, а меня нет? — встревожился он. — Клер ведь обещала вернуться! Она захочет принести мне еды…
— Ничего страшного! Она живет недалеко и завтра обязательно придет! А пока поправляйся, пользуйся моим гостеприимством. Потом, когда тебе придется выбираться из страны, трудности неизбежны.
Жан понурился. Он словом не обмолвился Базилю об обещании девушки дать ему денег.
— Сидеть безвылазно в доме — то еще удовольствие, — вздохнул он. — Не подумай, что я жалуюсь! Просто не люблю быть взаперти. Это напоминает мне карцер.
— Что-нибудь придумаем! — пообещал Базиль. — В карты играть умеешь?
— Нет.
— А читать? Клер говорила, ты ходил в школу.
— Не умею. Мне было стыдно признаться, поэтому я соврал. Приятель в колонии рассказывал, что учителя в классе бьют учеников линейкой по рукам. И когда она заговорила про тебя, я вспомнил!
Помолчав немного, Базиль присел на кровать. На него внезапно нахлынула грусть.
— Жан, а давай я научу тебя читать? Хорошая штука для нас обоих: меня в последнее время хандра замучила, а тебе этот навык однажды может сослужить хорошую службу. Нельзя считать себя свободным, если трех слов прочесть не можешь. И Клер обрадуется. Я ее знаю! Даже если вы больше не увидитесь, она будет тобой гордиться!
Жан сел на кровати, схватил Базиля за плечи:
— Почему ты так говоришь? Почему мы больше не увидимся?
Базиль, которому ломать эту комедию тоже было не в радость, легонько его оттолкнул. Он корил себя за то, что сболтнул лишнее. Под внимательным взглядом синих глаз парня, заподозрившего неладное, он призадумался. Клер все еще свободна и влюблена в Жана — горячую голову, и тоже по уши влюбленного… Все еще может измениться. И он сказал так:
— Что б я так знал! Одному Господу Богу известно, что будет завтра, и уж точно не тебе и не мне! Есть хочешь?
— Я голодный, сколько себя помню!
— Тушеная фасоль, выращенная вот этими руками, — звучит заманчиво? Кастрюля еще на углях, в большой комнате. Я добавил молодого чесночка, петрушки и большой кусок сала. С такой вкуснотищей забудешь про всех девчонок на свете!
Жан засмеялся. Здесь он в безопасности и, как говаривала директриса исправительной колонии, «имеет стол, кров и чистую постель». Однако различия были колоссальные. Суп был куда вкуснее, не говоря уже о рагу. Никто не заставлял ворочать камни, рыть заступом землю. И Клер обязательно придет, он знал это наверняка.
Полуденный сон Ортанс нарушили стук экипажа и яростный лай. Она моргнула раз-другой, окинула взглядом обстановку спальни, которую за время своего добровольного заточения изучила досконально.
— Ой! Он шевельнулся! — прошептала она.
Будущая мать сунула руки под одеяло, прижала к животу. Под теплой кожей угадывалось легкое шевеление плода.
— Мой сынок крепенький! С ним все хорошо.
По щекам у нее заструились слезы, но это были слезы радости. Ортанс не одобряла таких человеческих проявлений, как нежность, кротость. Однако вторая беременность смягчила ее суровый, нелюдимый нрав. Она поудобнее устроилась на кровати, радуясь своему уединению. Она в полной мере наслаждалась этими часами праздности и блаженства. Безумства плоти, порождающие новую жизнь, казались ей пустяком в сравнении со счастьем, которое она сейчас испытывала.
«Когда я пришла каяться, отец Жак, мне в утешение, сказал, что Господь даровал людям радости плоти, чтобы они множились и заселяли землю… Может, оно и так. Но я, когда рожу своего сыночка, поставлю на этом крест. Колен ко мне больше не прикоснется!»
Ортанс зажмурилась и улыбнулась, став при этом почти красавицей. Если бы она увидела себя в этот момент, у нее, быть может, отлегло бы от сердца и она пожалела бы, что загубила молодость, считая себя дурнушкой.
Голос Клер в кухне вывел ее из приятного полузабытья, в которое она постепенно соскальзывала. Девушка отчитывала пса и гремела кастрюлями. Ортанс так и не подали полдник, но никого звать она не стала.
«С большим аппетитом поем супа!» — подумала она.
В соседней комнате Бертий тоже услышала коляску и лай Соважона. Отложив книжку, она привстала на локтях, а потом и села, опираясь спиной о подушку.
— Почему Клер не идет? — воскликнула она в нетерпении. — Мне же любопытно, что она сказала Фредерику!
Юная калека испытывала прямо-таки болезненную ажитацию, и только подробный, обстоятельный рассказ Клер мог ее утихомирить. Но напрасно Бертий прислушивалась к шагам на лестнице.