Но солгать Базилю ей даже в голову не пришло.
— И он не сказал, что именно? Базиль, я собиралась отдать ему свои сбережения, только у меня их больше нет. Папе нужны были наличные, и я все ему отдала.
Смущенный Базиль потер подбородок.
— Конечно, чтобы уехать из страны, нужны деньги. Но у меня есть на этот счет одна задумка… Клеретт, я уезжаю в Ангулем! В Пюимуайене, на площади перед церковью, меня поджидает на двуколке наш бакалейщик, мэтр Готье. Обещал взять меня с собой, ему тоже нужно в город. Лошадка у него старая, так что ехать мы будем долго. Но это все же лучше, чем идти пешком. Так что я пришел тебя предупредить, на случай, если ты все-таки надумаешь заглянуть в гости. По моему совету Жан с наступлением темноты переберется назад в Пещеру фей. Меня не будет два дня, и я не хочу, чтобы его нашли жандармы. Некий мсье Дюбрёй, начальник полиции в Ангулеме, утром зашел ко мне, задавал вопросы. Жан узнал и с тех пор места себе не находит!
Клер встрепенулась. Она уже корила себя за то, что ради собственного спокойствия отказалась от встреч с Базилем и его подопечным.
— Они обыскали дом?
— Если б обыскали, я бы уже был в тюрьме, моя крошка, и мы бы даже попрощаться не успели. Но, слава Богу, обошлось! Большой начальник надолго не задержался. Сказал, что обедал в Понриане и на обратном пути решил заглянуть ко мне — так сказать, визит вежливости. Но я знаю точно: пахнет жареным! Жану надо поскорее уезжать.
Девушка встала с ограды. Было видно, что она нервничает.
— Расскажешь, что ты задумал? — спросила она шепотом.
— Когда вернусь! Я, Клер, человек суеверный. В Ангулеме я протелеграфирую старому другу, который живет под Ла-Рошелью. Больше я ничего пока не скажу!
Базиль приблизился и погладил Клер по щеке, гладкой, как цветочный лепесток.
— Ах, молодость! Ты хорошеешь с каждым днем, моя Клеретт! Сейчас ты переживаешь свою весну, не растрачивай ее понапрасну.
Он взял ее за плечи и спросил с горькой улыбкой:
— Ты не ответила. Быть этой свадьбе или нет? Может, роскошь господского дома так вскружила тебе голову? Только не говори, что любишь этого типа!
Клер предпочла откровенность. Оправдываясь, она испытывала что-то вроде облегчения.
— Когда мы виделись месяц назад, я как раз возвращалась на коляске из Понриана. Я решила выйти за Фредерика ради своих родных. И я боялась снова встречаться с Жаном. Это было бы слишком больно…
— А у него, думаешь, душа не болит? Ты показываешь клочок рая парню, который до этого знал только ненависть и нужду, а потом исчезаешь.
Это не очень благородно, Клер! Ты меня разочаровываешь. Сходи хотя бы попрощайся с ним! И помни: это твоя весна, самое прекрасное время в жизни женщины. А сожаления останутся с тобой до конца жизни.
Приподняв в знак прощания шляпу, Базиль, широко ступая, зашагал по дороге. Клер чувствовала себя очень усталой. Она посмотрела на небо: до вечера еще далеко. На небольшом поле за деревянной оградой, которое стояло под паром, ее козы паслись на поросшей кустами ежевики густой траве. Клер свистнула, привлекая их внимание. Козы с блеянием подбежали к хозяйке, и та стала приглаживать им бороды, чесать между рожек.
— Ведите себя хорошо, мои девочки! Мне очень грустно.
Из-за зарослей терновника выпрыгнул Соважон. Его неожиданное появление рассеяло маленькое стадо.
— Соважон, место! Не смей трогать моих коз, слышишь?
Пес, виляя хвостом, потребовал ласки.
— Идем в дом, там прохладнее! — тихо сказала ему Клер. — Вечером у нас прогулка!
Глава 7. Грозы
Аристид Дюбрёй шел по улице Эвеше. В одной руке у него была трость с набалдашником из слоновой кости, в другой — кожаная папка для бумаг.
— На этот раз ему не уйти! — пробормотал он, останавливаясь перед своей дверью.
Проживал он уже много лет на четвертом этаже импозантного дома в старом городе, в сотне метров от собора.
Соседние дома — с серыми стенами и рядами окон, зачастую со скульптурными украшениями по фасаду — соответствовали его характеру одиночки, который коллеги характеризовали как сварливый. Квартира также отличалась строгостью стиля. Картины в коричневых и желтых тонах, темная мебель — почти монашеская обстановка, в которой полицейский размышлял над своими неудачами и организовывал победы. Не снимая пиджака, Дюбрёй сел за письменный стол. Ему не терпелось открыть досье в обложке серого картона, что он тут же и сделал.
«Базиль Дрюжон… Отъявленный анархист… В 1871 году пребывал на лечении в больнице при бенедиктинском монастыре в Туре с осложненным ранением. Работал школьным учителем в кантоне Лаваль…»
Дюбрёй процедил сквозь зубы:
— Отъявленный анархист…
Он ненавидел анархию, беспорядок и высокие философские идеи, часто приводящие к хаосу.
— Как сказал этот болван Фредерик? Ах да: «Если ищете в долине каторжника, то вам — к Дрюжону. Это бывший коммунар, из тех, кто строил баррикады!»
Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, представляя лицо бывшего учителя. Сейчас, задним числом, ему казалось, что вид у Дрюжона был встревоженный и что он прятал глаза.
— Жан Дюмон… — прошептал шеф полиции, беря другой листок — пожелтевший, с обтрепавшимися уголками. — Убил надсмотрщика Дорле на Йерских островах. Склонен к насилию. По совершеннолетию должен быть переправлен в Кайенну.
Рапорт был написан мелкими буквами, с множеством клякс, и в нем не фигурировали ни смерть Люсьена, ни издевательства, которым мальчик подвергся в колонии. Однако в закоснелом сознании полицейского это ничего бы не изменило. Дюмон — преступник, и рано или поздно на него наденут кандалы и каторжные цепи.
Аристид Дюбрёй закрыл досье. След, по которому он шел уже пять недель, был расплывчатым, неточным и базировался всего лишь на двух свидетельствах. Паренек из колонии в Ла-Куронн, трепеща перед жандармами и шефом полиции с ледяным взором, сказал: «Жан, он хотел затаиться и переждать».
— И попался дважды! — рассуждал вслух Дюбрёй. — Первый раз, когда украл лодку, чтобы по реке спуститься к Рошфору[18]. Его схватили уже в Сен-Симоне. Потом я задержал Дюмона лично, в Ангулеме, возле северной крепостной стены. Он жил у какой-то проститутки. Красивый парень, таких склонны жалеть женщины…
А вот показания второго свидетеля представлялись ему сомнительными. Это была юная служанка с Пастушьей мельницы — глупая девчонка, которая рассказала кое-что забавное, когда он опрашивал ее в овчарне. Без свидетелей, потому что впоследствии Дюбрёй рассчитывал сравнить все собранные показания.
«Я слышала, как мамзель Клер, дочка моих хозяев, по ночам встает и уходит из дома. Церковь этого не одобряет, мсье! А еще она берет с собой хлеб и часть сладкого пирога. Мне эти Руа ни кусочка не дают, вот!»
Больше он слушать не захотел. Иеремиады прислуги Дюбрёй находил утомительными. Маленькие люди так завистливы! Полицейскому было известно, что Клер помолвлена с Фредериком Жиро, об этом он узнал от счастливого жениха во время последнего визита в поместье.
— Девчонка наверняка лишилась девственности в одной из спален Понриана, и родители закрывают на это глаза! В их интересах побыстрее сыграть свадьбу. Еще бы, такая блестящая партия для дочки! Любопытно будет познакомиться с этой красоткой Клер!
В своей квартире за размышлениями шеф полиции провел больше часа. Встав наконец из-за стола, он решил, что пообедает в городе. Выйдя на улицу, Дюбрёй направился в гостиницу «Бронзовый конь», в ресторане которой был завсегдатаем.
Клер дождалась десяти вечера, чтобы выйти из дома. Над долиной уже собиралась гроза. По небу неслись темные тучи, теплый ветер шелестел листьями тополей. Девушка была не в настроении, вся она вспотела. Бертий она оставила в душной комнате совершенно изнуренную.
— Клеретт, только бы в тебя не попала молния!
Словно желая оправдать опасения кузины, тишину ночи нарушил громовой раскат. Линию горизонта перечеркнул серебристый зигзаг молнии.
«Пусть пойдет дождь! — взмолилась Клер. — Эта духота невыносима!»
Платье из цветастого хлопка прилипало к телу. Волосы Клер собрала в высокий пучок, чтобы освободить шею и плечи. Соважон, тяжело дыша, бежал за нею следом. Шерсть у него была взъерошенная: он только что выкатался в грязи на маленьком речном пляже, обрамленном с трех сторон зарослями дудника.
— Теперь ты пахнешь тиной! — сказала ему хозяйка.
Клер прихватила фонарь, но с надеждой, что он не пригодится. Она не заблудится, пока видны очертания дальних скал, а поля со скошенной травой, тянувшиеся по обе стороны проезжей дороги, она знала как свои пять пальцев. Сейчас девушка шла по почти заросшей тропинке вдоль ручья, проходившей через земли семьи Руа.
До Пещеры фей было уже рукой подать. Клер остановилась. Это было слишком волнительно. Сейчас она увидит Жана, услышит его голос… Опасения примешивались к нетерпению, радость
— к печали. Через год, в это самое время, она будет в постели с Фредериком. Он будет к ней прикасаться, имея на то все права. Их дети родятся в стенах Понриана.
«Это неизбежно, — вздохнула Клер, примиряясь с этой картиной будущего. — Зря я послушала Базиля! Не нужно было никуда идти!»
Ей казалось, еще шаг — и она обречет себя на жизнь, полную печали и сожалений. Внезапно Соважон с визгом бросился вперед. Снова зарница на горизонте и протяжный, долгий раскат грома… Несколько молний подряд облили пейзаж своим ослепительным светом. Клер успела увидеть стоящего в ручье обнаженного мужчину, который растерянно смотрел на нее. Она узнала его по синим глазам.
— Жан! — позвала девушка.
— Клер? Я сейчас!
Но гроза решила поиграть смущением молодых людей, снова осветив долину. Как зачарованная, Клер не могла ни двинуться с места, ни отвернуться: просто стояла и смотрела на белые, мускулистые бедра парня, его плоский живот над темным треугольником волос, его руки, шею и плечи. Соважон в это время плескался в ручье и, разыгравшись, наскакивал на Жана.