— Честно говоря, не знаю, мадемуазель, как доказать вам свои добрые намерения, — продолжал он. — Но знайте: смерть отца освободила меня от мучительного бремени — ненависти. Однажды я найду в себе силы и доверюсь вам…
Это было по-настоящему трогательно. В зеленых глазах Фредерика Клер прочла неподдельную скорбь. Она предпочла бы видеть его ироничным и заносчивым. Уступая столь любезной просьбе, она взяла футляр и подняла изящную крышечку. Кольцо с большим, чистым бриллиантом, окруженным более мелкими, засверкало на ярком июльском солнце.
— Какая красота! — воскликнула девушка. — И наверняка стоит целое состояние! Умоляю, мсье, храните его в поместье! Если его у меня украдут…
— Спрячьте кольцо в надежном месте, Клер! Наденете его на нашу свадьбу. Оно будет прекрасно смотреться на вашей ручке. Это кольцо сто с лишним лет принадлежало семье моей матери.
— Я тронута, Фредерик! И поблагодарю вашу родственницу в письме, если, конечно, вы дадите мне адрес.
Молодой человек кивнул. Жара и запах «О де Колонь»[21], который источала кожа Клер, его будоражили. Ему захотелось поцеловать ее, притянуть к себе. Ему, который привык к коротким объятиям и быстрому утолению желаний, пришлось даже отступить на шаг. И настроение от этого не улучшилось.
— Зачем ждать следующего лета? — заговорил он. — Я знаю, вы меня не любите и хотите напоследок насладиться своей свободой, но, черт побери, как же это долго! А, совсем забыл: эта крыса Дюбрёй — полицейский, который всюду сует свой нос, — имел наглость заявить, что в грозовые ночи вы купаетесь нагишом! Это правда?
Клер и бровью не повела.
— Полагаю, пара жандармов, которые застали меня на берегу ручья, составили подробный рапорт. Да, стояла жуткая духота, и я довольно долго бродила у скал, разыскивая своих коз. Жандармы меня напугали. И я не была нагая. Я прикрылась платьем. Вы довольны?
Он только усмехнулся:
— Я им завидую!
Пришел черед покраснеть и Клер. Чтобы не сгореть на месте, предпочтительнее было вернуться в тень.
— Идемте под яблоню! И расскажите наконец, что от нас нужно вашему другу!
Во двор выскочил Колен Руа. Бумажных дел мастер заметил гостей через окно общей залы и решил, что Фредерик Жиро досаждает его дочери. К нему-то он и направился.
— Что вы здесь забыли, мсье? Предупреждаю: не смейте докучать Клер!
— Угомонитесь, мэтр Руа! — отвечал гость.
— И правда, папа! — подхватила девушка. — Привыкай видеть Фредерика у нас!
Эти слова и мягкий тон, каким они были произнесены, утихомирили будущего супруга. Он пояснил вполголоса:
— Гийом Данкур хотел бы ознакомиться с процессом изготовления бумаги традиционным методом, гарантирующим ее качество, которое сейчас зачастую теряется. Я рассказал ему про вас. У него солидная рента и масса задумок. Быть может, он захочет что-то вложить в ваше дело, мэтр. Жалованья ему, разумеется, платить не нужно. Он хочет изучить ремесло. Если у вас не найдется места, он может жить в поместье сколько захочет. Гийом — своего рода дилетант, увлеченный искусством и наукой…
Пока Фредерик достаточно красноречиво нахваливал школьного приятеля, тот в это время беседовал с Бертий о литературе. Она кивком указала на бумажных дел мастера.
— Это мой дядя Колен, владелец Пастушьей мельницы. Его бумага славится высоким качеством.
— Тогда поспешу с ним поздороваться! Вы составите мне компанию, мадемуазель?
Бертий застыла. На несколько упоительных минут она забыла о своем увечье. Ее радость разбилась об этот риф, отравлявший ей жизнь. Невозможно было отказать в этой любезности, не показавшись при этом невежливой. Тихо, но твердым голосом она сказала:
— С радостью, мсье, но, увы, для меня это невозможно. Ноги меня не слушаются. Несчастный случай… Мне было пятнадцать, и мои родители тогда погибли.
Гийом Данкур покраснел. Увлекающаяся натура, он уже думал, что встретил идеальную женщину. Бертий такая хорошенькая! Да нет, в его глазах она была неотразимой красавицей. А еще — образованной, умной, с чувством юмора.
— Какое несчастье! — вскричал он. И не покривил душой.
Подошла Клер, а за нею — мэтр Руа с Фредериком. Девушка за руку поздоровалась с Данкуром.
— Господа, думаю, комфортнее будет поговорить в кухне, там прохладно. Я угощу вас сидром! Только прошу вас помочь перенести кузину в ее кресле.
Бертий готова была разрыдаться от ярости. Гийом первым взялся за кресло. Ему пришлось наклониться, чтобы удобнее перехватить подлокотник, и он лбом коснулся щеки девушки.
— Вы пахнете вербеной и медом, — проговорил он вполголоса.
Фредерик медлил. Он со странным выражением смотрел на юбку Бертий, под которой угадывались ее безжизненные ноги.
Это уязвило Клер. Оттолкнув его, она встала у другого поручня.
Молодой человек побледнел и отшатнулся. Никому не дано было понять, что он испытывал при виде малейшего телесного изъяна. На мгновение он вспомнил себя, тринадцатилетнего подростка… Была зимняя ночь, холодная и дождливая. Он галопом скакал в Ангулем, держа под курткой нечто, больше всего напоминавшее сверток из окровавленных пеленок. Отчаявшийся, напуганный, он ждал крика или хотя бы писка — напрасно. Тетушка матери, Аделаида, которая в то время еще держалась молодцом, приняла его в свои объятия, но утешить не сумела.
«Он убил Денизу! Она не шевелится! Он ее убил! О, как я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»
Фредерик поежился, несмотря на летнюю жару. Вынул из кармана платок, вытер вспотевшие ладони. Прошли годы… Право, жаль, что он тогда заблуждался. Дитя, которое он подобрал с паркетного пола и увез, и поныне цеплялось за свою бесполезную жизнь. Будучи пленницей атрофированного тела, с обезображенным лицом, Дениза влачила жалкое существование. Эдуар Жиро так и не узнал, что дочка выжила, и Марианна также.
— Да что с вами такое? — удивилась Клер уже на пороге дома. — Фредерик! Идите к нам!
Жених подчинился с видом сомнабулы. Ей же почудилось, что приближается не он, а ее будущее — непонятное, невыносимое.
«Жан, спаси меня!» — мысленно взмолилась Клер, поддаваясь внезапной тревоге.
Как бы то ни было, следующий час прошел в оживленной беседе. Бертий смеялась, нахваливала тонкий вкус печенья с корицей, которое кузина покупала в бакалейной лавке в Пюимуайене. В своей комнате Ортанс слышала шум разговора, незнакомые голоса, но позвать не осмелилась. Решила подождать, пока гости уедут.
Колен немедленно проникся к Гийому Данкуру симпатией. Одним своим присутствием он возвращал бумажных дел мастеру надежду. Никогда еще просторная кухня не казалась Колену такой уютной. Деревянная мебель навощена до блеска, на подоконниках — букеты роз. Кухонные принадлежности и кастрюли из желтой меди так и сияют… Все в помещении говорило о достатке и упорных трудах Клер.
Когда Фредерик снова предложил другу пожить в Понриане, тот отказался.
— Только на одну ночь! Если я буду работать с мэтром Руа, то и ночевать хотелось бы на мельнице. Конечно, если у вас найдется, где меня разместить.
Бертий умоляюще посмотрела на Клер.
— Я приберусь в маленькой спальне, над общей комнатой! — поспешила заявить кузина. — У вас будет чудесный вид на долину, мсье! И хватит пары минут, чтобы дойти до цехов.
Работники мельницы начинают рано, иногда в четыре утра!
— Люблю вставать до рассвета! — отвечал Гийом. — Разумеется, я оплачу комнату и стол.
Колен замахал руками. Клер этому не удивилась: освободившись от долгов, отец перестал думать о финансах. Бертий жадно следила за разговором. Ее душа трепетала, будучи на пороге счастья, — пусть мизерного, но все же… У нее будто больше не существовало тела — оно стало легким, таким легким! В ее хрупкой груди гулко стучало сердце.
Раскланиваясь, Гийом Данкур сжал ее руку.
— До скорой встречи, мадемуазель Бертий! — прошептал он. — Я привез целый чемодан книг. Думаю, вы найдете для себя что-то интересное!
Клер это слышала. И видела, как лицо кузины озарилось новым светом. Когда они остались одни, Бертий спросила:
— Скажи, я могу ему понравиться? Как друг, только как друг?
— Нет такого человека на свете, кому ты бы не понравилась, принцесса! Ты такая красивая! Гийом только на тебя и смотрел!
Ортанс, услышав, что в кухне наступила тишина, затарабанила в пол.
— Иду, мамочка! И принесу тебе сидра, благо его на всех хватит! — крикнула Клер.
На пороге возникла Этьенетта. Ее чепец сомнительной белизны съехал чуть ли не на затылок. Тяжело дыша, она пробормотала:
— Ваши козы, мамзель! Они убежали в сторону Понриана! Я — следом, но слишком жарко, и разве за ними угонишься!
Юная служанка страдальчески закатила глаза, однако она уже успела заметить и бутылки с сидром, и печенье в коробке. Бертий стало стыдно за свою сегодняшнюю грубость.
— Иди сюда, Тьенетта! — тихо сказала она.
Бертий налила ей сидра, дала три печенья.
— Когда станет прохладнее, пойдешь и найдешь, — пожала плечами Клер. — Нет, лучше я сама, с Соважоном! Сегодня вечером можешь быть свободна. И завтра целый день тоже. Твоя мать говорила, что ты ей нужна, — вчера, когда привезла молоко. Но перед уходом убери фасоль, а стручки отдай свинье!
— Хорошо, мамзель Клер! Спасибо!
Клер посмотрела на часы на стене. Несколько часов отделяли ее от встречи с Жаном.
«Как я по нему соскучилась!» — подумала она.
Оставив Бертий мечтать о своем, она поднялась на второй этаж. И походя нащупала что-то увесистое в кармане передника.
— Кольцо!
Ортанс потребовала полный отчет. Присев на край кровати, девушка молча вынула футляр и открыла.
— Все хорошо, мамочка! Папа вечером все тебе расскажет. Смотри, Фредерик Жиро подарил мне украшение! Я хочу, чтобы это хранилось у тебя. Даже лучше, если ты будешь его носить. Тогда никто на него не покусится!
И Клер надела кольцо онемевшей от изумления матери на палец. При виде такого чуда Ортанс, разумеется, смягчилась.