— Доченька, такой подарок! Как я за тебя рада! Станешь настоящей дамой! Не бойся, я с кольцом не расстанусь. И правильно, что осторожничаешь. У нас не мельница, а проходной двор какой-то!
Это был один из тех редких случаев, когда Ортанс улыбалась. Испытывая к ней что-то вроде жалости, Клер поцеловала мать в лоб, поправила подушки.
— У меня много работы, мам. Я пойду!
В коридоре она вздохнула с облегчением. Ей очень не хватало Жана. В его объятиях Клер уже ничего не страшило.
«Не хочу, чтобы он уезжал! Никогда!»
Этьенетта яростно вонзила иголку в ткань. Мать наблюдала за ней, отмечая про себя, что дочка умудрилась унаследовать ее дурной характер. Обе пришли на посиделки к Жанне, матери Катрин. Бедная женщина, которая до сих пор носила траур, пригласила пару соседок с шитьем посидеть вечером у очага. Муж ее уже лег, а младшая дочка, Раймонда, улыбалась гостьям. Малейшее развлечение помогало ей забыть свое горе. Она все еще тосковала по сестре.
С почерневших потолочных балок свисали вязанки чеснока и лука, а еще — пучки полыни, запаха которой боятся мухи. В большом очаге тлели два поленца — летний огонь, которого хватит, чтобы согреть воду для цикорного напитка. Женщины пили его с удовольствием, щедро сдабривая сахаром, а сегодня к нему обещали подать блинчики.
Раймонда вышивала наволочку. Она тихонько спросила у матери:
— Мам, а почему ты не захотела, чтобы мы сели на улице?
— Гроза собирается! И в доме не жарко.
Этьенетта вытерла вспотевший лоб.
— У вас всегда прохладно, мадам Жанна!
— У меня, как Катрин похоронила, до сих пор кровь стынет в жилах. И у муженька моего тоже!
Мелани, старуха из Пюимуайена, которая в это время рылась в шкатулке с кружевами, проговорила своим глухим голосом, не поднимая головы:
— Славная была девушка, славная! Последний раз, как видела ее живой, Катрин помогла мне вытащить ведро из колодца. В мои годы это нелегко… Но уж если добрый Боженька решил призвать кого из своей паствы, то час Он назначает сам. Даме из Понриана вон тоже еще бы жить да жить…
Этьенетта прищурила свои маленькие глазки в надежде, что Мелани расскажет что-нибудь из числа деревенских баек — таких, чтобы мороз по спине, или что-нибудь скабрезное.
Жанна горестно покачала головой. Она помнила другие посиделки, куда более веселые. Катрин устраивалась на простеньком деревянном кресле-сундуке и напевала, притопывая в такт. Фолле, которого все они знали с детства, часто приходил тоже. Брал свою губную гармонику и играл, полузакрыв глаза…
Жанна смахнула со щеки очередную слезу.
— Горе мое горькое… Поговорим лучше о чем-то хорошем, нечего жевать свою беду! Ну, Тьенетта, нравится тебе на мельнице? Говорят, мадам Ортанс не встает с постели?
Ответила мать юной служанки, будто речь шла о чем-то секретном:
— Я, когда привожу молоко, только мамзель Клер и вижу! Жена хозяина словно в воду канула! На улицу носа не кажет. Странное дело, так ведь?
Настал и для Этьенетты звездный час.
— Мадам Руа стучит тростью в пол, когда захочет есть или пить. И мамзель Клер бегает туда-сюда по лестнице целый день. И по ночам тоже! Слышу, как она идет вниз по ступенькам, а потом — тишина. И час тишина, и два… Недавно явилась в шесть утра, в неприглядном виде…
Торговка молоком пнула дочку ногой под столом. Работая у Руа, Этьенетта каждое воскресенье несла домой жалованье, и хозяйская дочка отдавала ей чуть поношенную одежду.
— А я ничего плохого и не говорю! — продолжала девушка. — Но интересно же, куда она бегает? Может, и в Понриан.
Этьенетта захихикала. Мать с трудом удержалась, чтобы не отвесить ей оплеуху.
— Дура ты у меня!
Повисло неловкое молчание. Жанна тяжело задышала, Раймонда не поднимала глаз от своей вышивки. Заговорить в этом доме про Понриан было все равно что впустить сюда Фредерика Жиро, которого старая Мелани звала «проклятущим барчуком». В Пюимуайене давно судачили про их с Катрин постыдную связь. Некоторые вслух удивлялись, что Фолле женился с такими рогами, недоумевая, как он вообще в церковь вошел.
Раймонда сердито посмотрела на Этьенетту. Не будешь ведь ходить, заткнув уши, с утра до вечера, и в школе тоже.
Ей приходилось выслушивать насмешки и всякие непристойности про старшую сестру, тело которой уже истлевало на кладбище, — сплетники все никак не успокаивались.
— А я разве не сказала, что сегодня младший Жиро приезжал на мельницу? И еще какой-то господин с ним! — продолжала Этьенетта с хитрым прищуром.
— Гореть ему в аду, лиходею! — сердито заявила Жанна и тут же перекрестилась. — Чтоб он пошел искать заплутавшую овцу в пещеры и угодил в лапы к самому дьяволу, как когда-то малыш Роже!
Мелани пересчитала стежки на цветке, который как раз вышивала. Всю жизнь она зарабатывала изготовлением кружев, которые продавала на рынке в Сен-Сибаре, благо туда можно было доехать на деревенском дилижансе. Оторвавшись от шитья, она уставилась невидящим взглядом на источенный червями сундук.
— Бедный мальчик! Пропал, и никто не знает, что с ним стало. Сама я думаю, что его затянуло вглубь земли, и это его крики слышны иной раз среди ночи, когда полная луна.
У Раймонды по спине пробежал холодок. На ее памяти ни одни женские посиделки в их доме не обходились без того, чтобы не вспомнить необъяснимое исчезновение деревенского мальчика Роже.
— Ему было всего шесть лет, — продолжала молочница. — Сорвиголова, никого не слушался! Может, и его это были кости — ну, те, что нашел тот хорошо одетый господин из города, который нарочно приезжал порыться в наших пещерах. Этот франт уверял, что кости старые, что им чуть не тысячу лет! А мать Роже, к тому времени уже седая, не поверила. Все твердила, что это ее сынок сгнил там, в пещере…
Этьенетта кончиком языка облизнула верхнюю губу. Смерть, траур, кости и кровь интересовали ее куда больше, нежели песни о любви или уроки Закона Божьего. Промолчать было выше ее сил.
— Что, если эта злюка, мадам Ортанс, умрет в родах? Я в своей каморке слышу, как по ночам кричит сова. Каждую ночь садится на крышу мельницы и кричит! Дурной знак, верно?
Мелани перекрестилась. Жанна тоже, а потом сказала:
— Совы накликают несчастье — так говаривала моя мать. Муженек мой ловит их на птичий клей, а потом прибивает к дверям сарая. Но нашу Катрин это не спасло. Сколько гноя было у нее в животе — страшное дело!
Раймонда всхлипнула, и женщины еще быстрее заработали иголками. Чепцы их колыхались в такт бормотанию, причем каждая шептала что-то свое. Самая старая молилась. Этьенетта — та тихонько напевала: «Так приятно любимой упасть под бочок…» У ее матери снова зачесались руки: отвесить бы оплеуху, чтоб заткнулась. Дальше в песне пелось про белокурую девицу, а Катрин как раз была блондинка.
— А что же блинчики? — спросила она, стараясь перекрыть голос дочки. — Может, перемешать уже тесто? Оно должно быть готово.
Высокая и грузная, она встала, чтобы снять полотенце с большого керамического горшка. Шить она, в общем-то, не любила, поэтому охотно схватила сковороду с длинной ручкой и прошлась по ней кусочком свиного сала.
— Слабый у тебя огонек: ни душу согреть, ни блинов испечь! — неловко пошутила она, обращаясь к хозяйке дома.
Жанна в ответ усмехнулась.
— А у некоторых припекает в одном месте! Это мне Митон[22] — на ушко шепнул. Ну, что мамзель Клер — горячая штучка! — Эту тираду Этьенетта выдала в полный голос.
Ее мать чертыхнулась. Митон был местный холостяк тридцати лет от роду, волосатый, как дьявол, и хромой в придачу. Год назад Колен Руа взял его на работу.
— Говорила я тебе: держись подальше от этого козла вонючего! — Она схватила Этьенетту за ухо. — Ишь, на ушко шепчет, да еще всякие глупости! Мамзель Клер — девушка честная. А ты завидуешь, потому что не такая хорошенькая, как она.
Раймонда наслаждалась происходящим. Молочница так стиснула дочке ухо, что оно стало красным, как кровь. Но Этьенетта к грубому обращению привыкла и терпела молча.
— Удивляюсь, как еще муж не проснулся, — вздохнула Жанна. — Не шумите так. И отпусти ты свою девчонку! У нее что на уме, то и на языке.
— У мсье Дрюжона объявился племянник! — подала голос Мелани. — Видели его? Жена бакалейщика все его нахваливает. При том, что он и приходил в деревню один раз. Говорит, глаза у него синие, как сапфир!
— Видела я этого парня, — отозвалась Этьенетта, потирая ухо. — Мылся за домом мсье Базиля, в одних штанах! Вот у кого на груди ни волосинки!
Дом содрогнулся от удара грома. В открытое окно ворвался холодный ветер, взметнул пепел в очаге. Жанна вскочила и поспешно закрыла ставни.
— Если б молния угодила в хозяйский дом в Понриане, вот бы я обрадовалась! — заявила она. — Но такое случается только с бедняками, как мы…
Раймонда прошла к очагу и присела на кресло-сундук — любимое место Катрин. Молочница не сводила глаз с блина, шипевшего на смазанной жиром сковороде.
— Первый блинчик — тебе, — сказала она девочке. — Но подбрасывать я его не буду, все ж сегодня не Сретенье[23]!
Пошел дождь. Через щель под входной дверью в дом проник приятный запах свежей травы и теплой, мокрой земли.
Этьенетта заволновалась, вспомнив про ближайший деревенский праздник:
— Только бы до танцев распогодилось!
Глава 8. Прекрасное лето
В двух километрах от деревни, в доме Базиля, Клер, сидя у Жана на коленях, тоже думала о танцах по случаю большого праздника — Дня взятия Бастилии[24]. Бывший учитель курил трубку и любовался ими, молодыми и влюбленными. То, что эти двое вместе и беззастенчиво целуются у него на глазах, он, в общем-то, считал своей заслугой. Значит, за годы общения он сумел привить Клер свободомыслие и свое видение общества, в котором нет принуждения и предрассудков. Не