Вскоре супруги повернули коней и поскакали к мельнице. Клер ощутила особенный аромат, присущий местным скалам, — смесь запахов мела, самшита и прохладной воды, и на глаза моментально навернулись слезы. Фредерик не спускал с нее глаз. Вид у него был мрачный, и к разговорам он явно не был расположен, а тут вдруг знаком попросил ее остановиться.
— Клер, мне нужно кое-что вам сказать!
— Я вас слушаю.
— Вчера по моей просьбе приезжал нотариус, мэтр Керан. Я изменил завещание. Если вы не родите мне детей и в случае моей преждевременной кончины поместье Понриан отойдет моему брату Бертрану и его потомкам. Также я упразднил вашу ренту.
Молодая женщина нахмурилась, однако новость она восприняла с искренним безразличием.
— Очень хорошо, — просто отвечала она. — Но почему вы решили сообщить мне об этом сегодня утром? Вы молоды и в добром здравии, в чем я имела возможность убедиться!
Фредерик раздраженно фыркнул, схватил Сириуса за уздечку, дабы принудить коня с всадницей приблизиться.
— Дениз, это несчастное создание с травмированным мозгом, со дня на день умрет. Отпадет необходимость заботиться о ее благополучии. Клер, если бы я взял вас девственницей и вы хоть чуточку были бы в меня влюблены, все было бы по-другому! Я не могу простить вас, сколько ни пытался. А еще я защищаю состояние своей семьи от алчности вашей кузины и ее мужа, этого Данкура, который злоупотребляет вашей щедростью.
— Я же сказала, вы все сделали правильно! — спокойно отвечала Клер. — Но может статься, что я умру первой.
— Что касается Матье, я положил на его имя персональный депозит, на оплату его обучения. Я не хочу вредить мальчику.
Фредерик отпустил уздечку. Сириус отошел, и Клер пустила его рысью.
«Знал бы он, как мало меня интересуют его деньги, поместье, вся эта роскошь и красивые платья! — подумала она. — Я была бы счастливее в хижине с Жаном! Мы держали бы козу ради молока, засадили бы огород картошкой, а вместо чая пили настой из луговых трав!»
Она печально улыбнулась. То были всего лишь запретные мечты. Жан покоился на дне океана.
Этьенетта как раз усаживала Николя на высокий детский стульчик, изготовленный по заказу Колена деревенским столяром. На бывшей служанке было старое платье Ортанс Руа, которое она перешила по себе. Чепец и сабо она давно забросила: теперь — только собранные в высокий пучок волосы и кожаные ботинки. Платье туго облегало округлившиеся груди и уже не столь тонкую талию.
— Сейчас покормим моего мальчика кашкой! — радостно ворковала она под ледяным взглядом Бертий.
— Не вздумай его раскармливать, — посоветовала калека. — Он ведь еще не просил кушать. Подожди, пока проголодается!
Бертий считала своим долгом присматривать за малышом, который по линии Руа приходился ей кузеном.
— Я сама знаю, что делать, — сухо отвечала Этьенетта. — Вот станете матерью, тогда и будете меня поучать! Но случится это нескоро.
Несмотря на переселение в хозяйскую спальню и благосклонность бумажных дел мастера, Этьенетта все еще выкала Бертий, а та, как и подобает хозяйке, разговаривала с ней свысока, на «ты», и при любой возможности упрекала в лицо.
Обе услышали, как в конюшне заржала Рокетта. Другая лошадь ей ответила, и сразу во входную дверь кто-то поскребся.
— Клер приехала! — обрадовалась Бертий. — Узнаю манеру Соважона царапать дерево когтями, чтобы ему открыли!
Тьенетта, посмотри, кто там!
— Я больше у вас не на посылках, мадам! — отозвалась та. — Если это мадемуазель Клер, то она не хуже меня умеет повернуть дверную ручку. А пса я в дом не пущу! Еще искусает малыша!
Бертий не скрывала ни раздражения, ни радости. Она очень скучала по кузине, даже учитывая то, что былого взаимопонимания между ними уже не существовало. Во дворе послышался голос Фредерика — он приказал Соважону сидеть смирно.
«Что они там делают?» — встревожилась калека.
Она переместилась к окну, подталкивая колеса своего подвижного кресла ладонями. Во дворе, привязанные, стояли две лошади, но ни Клер, ни ее мужа Бертий не увидела.
— Наверное, сразу пошли к дяде Колену, — сказала она с досадой. — Я от нее такого не ожидала! Клер могла бы сначала зайти поздороваться со мной. И сегодня не воскресенье… Что вообще происходит?
Вошла Раймонда, а следом за ней — Гийом. Волосы у него были растрепаны, лицо — красное. Он извинился за свой внешний вид, сказал, что как раз грузил стопы бумаги на повозку, которая ждет у ворот.
— Где Клер? — сердито спросила Бертий у мужа, который подошел и теперь поглаживал ее по волосам.
— Разговаривает с отцом. Она очень рассердилась из-за письма. И я ее понимаю. Клер растит малыша Матье с рождения, и вдруг мэтр Колен решает отобрать его у нее!
— Я предупреждала дядю… Клер любит младшего брата, как собственного сына.
Конфликт, однако, разрешился быстро. Колен увел дочку с зятем в свой кабинет, где было полно грязных чашек и картонных коробок. Беспорядок огорчил Клер.
— Папа, как тебе такое в голову пришло?!
Фредерик зажал нос, демонстрируя отвращение к комнате, в которой их приняли. Бумажных дел мастер, чьи волосы были давно нечесаны, а передник заляпан свежим клеем, только всплеснул руками:
— Это мой сын, разве нет? Время покончить с этим маскарадом! Негоже мальчику расти вдали от дома. Скажу больше: мы с Этьенеттой скоро поженимся, иначе ее отец проломит мне голову топором. И Николя усыновлю! Я согрешил перед Господом. Поступил дурно, а теперь исправляюсь, нравится тебе это или нет. А вы, Жиро, могли бы и не ухмыляться…
— Дорогой мой тесть, я вспомнил времена, когда вы называли меня развратником, считая, что я недостоин вашей высоконравственной дочурки! Теперь мы поменялись местами, и это не может не веселить!
Колен грохнул кулаком по столу и крикнул:
— Не называйте меня тестем, вы, лицемер несчастный!
Клер ужасно хотелось присесть, у нее дрожали колени. Но она не решилась, потому что оба наличествующих в комнате стула были завалены предметами одежды, о которой бумажных дел мастер, очевидно, позабыл. Еще она заметила купероз на щеках отца и выступающие вены на руках. Мэтр Руа продолжал пьянствовать.
— Папа! — вмешалась она. — Памятью мамы заклинаю: не женись на этой девушке! Пусть живет у нас, раз она тебе так нужна, но фамилию Руа она носить не должна! И оставь мне Матье, с Этьенеттой ему будет плохо. Она будет издеваться над ним из ревности!
Колен потер подбородок. Мгновение всем своим видом он демонстрировал растерянность, но потом зло посмотрел на дочь и презрительно буркнул:
— Ну конечно, ты теперь гранд-дама и явилась, чтобы читать мне нотации, отвлекая от работы! У меня своя жизнь, Клер, и я всем доволен. Зарабатываю меньше, чем прежде, но свою семью кормлю и плачу рабочим. Предлагаю сделку: пусть Матье еще пять лет живет с тобой, но ты оставишь меня в покое. В церкви скоро объявят, что мы с Этьенеттой женимся, а потом и свадьбу сыграем. Она славная девчушка!
Фредерик обнял Клер за талию. Тон его был ледяным:
— Дорогая, соглашайтесь! И едем!
Хочешь не хочешь, пришлось уступить. Колен поцеловал дочь в щеку. Он спешил вернуться в цех.
— Я знал, что мы поладим, моя Клеретт! А теперь иди поздоровайся с кузиной! Она расстроится, если ты этого не сделаешь.
Молодая женщина помотала головой. Не дожидаясь мужа, она быстро вышла во двор, вскочила в седло и свистнула Соважону.
Бертий в окно видела, как она удаляется, очень изящная в своей амазонке.
— Гийом! Клер не соблаговолила зайти повидаться со мной! Совсем зазналась, дрянь эдакая!
Калека разрыдалась. Смущенная Раймонда поспешила отвернуться. И только Этьенетта, усмехаясь, с ложечки кормила сына кашей.
Ферма «Семь ветров», 13 октября 1899 года
Жан прислушался. За окном свистел ветер. Он отодвинул табурет и встал.
— Пойду посмотрю, все ли в порядке в хлеву! Слышу, как там дверь скрипит. Дождь пойдет еще до ночи!
Норбер кивнул. Он грел ноги и курил трубку, сидя на камне у самого очага.
Этот высокий парень, ставший его зятем, работал так много и усердно, что старый фермер мог себе позволить отдохнуть перед ужином. Жермен начищала большой медный котелок — единственный подарок, полученный ею к свадьбе.
— За коровами нашими он хорошо ходит… Послушать Жана, так у них и молоко стало вкуснее с тех пор, как он играет им на губной гармонике! Это в память о товарище с «Бесстрашного», Леоне, которому было шестнадцать и который утонул, Жан купил себе этот инструмент на ярмарке. У Леона тоже была гармоника. Но ты не беспокойся, пап, она недорогая!
— Это его деньги, — отвечал Норбер. — Теперь, когда мой зять сам делает и продает сидр, пусть покупает что хочет, я в эти дела не лезу.
Молодая женщина улыбнулась. Ее лицо отражалось в золотистом металле котелка. В белом, украшенном кружевом чепце, с чуть округлившимися щеками и смеющимися губами она себе очень даже нравилась. Сердце билось в груди Жермен от радости, которая все никак не хотела угомониться.
По вечерам отец рано уходил к себе, в спальню второго этажа, и молодожены уединялись на кровати за резными дверцами. Немного света проникало внутрь через ромбовидные отверстия. Жан крепко обнимал ее на чистых простынях, под мягким одеялом. В первые дни супружества Жермен боялась ему не понравиться. Ведь наверняка он еще вспоминал свою Клер… Но муж был с нею добр и ласков, старался доставить ей удовольствие, был с нею нежен.
На родной нормандской земле Жермен обрела свой рай. В церкви она поставила пару свечек Пречистой Деве в благодарность за то, что та послала ей Жана. Для молодого мужа она старалась как могла и с рассветом становилась к печи, чтобы приготовить запеченные в слоеном тесте сладкие яблоки.
Жан прошел мимо солидной постройки, в которой хранились запасы сена, а потом и мимо хлева. Отсюда открывался хороший вид на долину, большую и ровную, разделенную на многие сотни узких, обнесенных изгородями полей. Типичный для этих краев ландшафт, именуемый бокажем, простирался до самого горизонта. У Жана были все основания чувствовать себя счастливым. У него была любящая, добрая жена, крыша над головой и вкусная домашняя пища. Тяжелая работа в поле, дойка по утрам и вечерам, уборка хлева, обязательная обрезка яблоневого сада и уход за ним — все эти занятия ему нравились. А еще это помогало не бередить душу воспоминаниями о Клер. Он простил ее — она ведь думала, что он умер! — но в глубине души страдал: могла бы и подождать, не выскакивать так быстро замуж!