Базиль спрашивал себя, как бы отреагировала Клер, если бы волей судьбы оказалась сейчас тут, с ними.
С тонкими усиками и темной кудрявой бородкой, в добротной чистой одежде, скроенной по его мерке, Жан был образчиком зажиточного крестьянина, гордого своим трудом и своим хозяйством. Годовалая дочка, красивая, как куколка, в своем розовом, отделанном кружевами платье и нарядном чепчике на шелковистых волосах только подкрепляла это впечатление.
— Кто бы мог подумать, что так все сложится! — пробормотал Базиль, когда они въезжали во двор фермы. — Пришлось помучиться, но я страшно рад, что теперь у тебя есть и семья, и достаток.
Жан бросил на него предостерегающий взгляд. Он терпеть не мог даже намеков на прошлое.
Пастушья мельница, июль 1901 года
Клер рвала сорную траву на четырехугольной грядке с редисом. Она нарочно отвела уголок под это незатейливое растение, чтобы Матье с Николя могли поиграть в огородников. Мальчикам она выдала по маленькой железной лейке, а еще — подходящие им по росту грабельки и совки. Сейчас оба, присев на корточки, разглядывали зеленую ботву и красно-белые корнеплоды, наполовину торчащие из земли.
— Можно мне съесть? — спросил Матье.
— Нет, милый! Нарвем редиски вечером, и нужно будет ее сперва помять.
Николя и не подумал спрашивать разрешения: быстро вырвал редиску и сунул в рот. В три года он сравнялся ростом с Матье, который был на год и один месяц его старше, и характер имел задиристый.
— Вот шалопай! — вскричала Клер. — Выплюнь немедленно!
Она смеялась, придерживая рукой соломенную шляпку. Ее щеки и руки позолотило солнце. Одета она была в широкую юбку из дешевого цветастого ситца и желтую блузку. Формы молодой женщины несколько округлились, черные глаза блестели озорством. Траур по Фредерику она носила не дольше положенного — всего год. Жизнь на мельнице вернула ей привлекательность, дала новые надежды. Трудности, которых Клер так страшилась, быстро сгладились. Этьенетта была довольна комнатами, которые были теперь в ее полном распоряжении. Колен ходил гоголем. Еще бы! Молодая жена одаривала его лаской, а вновь обретенная дочь образцово вела хозяйство и содержала дом.
Клер занимала две большие спальни второго этажа, потому что Бертий добилась-таки своего: с января они с мужем жили в городе. Ее книжный магазин с выкрашенным зеленой краской фасадом и золоченым фронтоном привлекал многочисленную клиентуру. Гийом, в свою очередь, совершенствовался в переплетном деле под присмотром местного мастера. В помощь Бертий он нанял парня. Правда, прошел слух, что он ревнует жену, и в квартирке над магазином, отлично меблированной и снабженной всеми удобствами, не утихают ссоры.
— Идемте, малыши! Пора кормить наших коз и курочек!
Клер взяла мальчиков за руки. Для рабочих это очаровательное зрелище было привычным: мамзель Клер с маленькими братьями и Соважон, либо идущий впереди, либо следующий за ними.
В овчарне мальчишки, как обычно, затеяли возню: каждый хотел сам насыпать козам ячменя. Финетта, по сей день крепкая, недавно привела белого козленка, который так забавно скакал по лугу, что вся семья, наблюдая за ним, хохотала до колик.
Фолле, прихрамывая, прошел через двор и перехватил Клер возле курятника.
— Мамзель! Мэтр Колен вас зовет! Какая-то отгрузка задерживается.
Клер нахмурилась. Помимо дома и огорода она увлеченно занималась также и делами мельницы. Она уговорила-таки отца увеличить производство легкого упаковочного картона. Числилась за Клер и еще одна победа: теперь в производстве использовался целлюлозный клей, куда менее зловонный, чем тот, что изготовлялся из остатков коровьих шкур и костей.
— Скажи, что я уже иду! — отвечала молодая женщина. — Только сходим с мальчиками соберем яички. Я им обещала!
И она показала парню свою корзинку. Фолле заговорщически подмигнул, задержался на Клер взглядом. Как и остальные, он все еще звал ее «мадемуазель», и Клер это казалось забавным. Матье дернул ее за юбку, уцепившись за нее двумя руками.
— Мама Клер! Дай корзинку! Я нашел яичко!
— Потерпи немного, непоседа! Посмотри, что ты сделал с моей юбкой!
Пожурив мальчика, она поцеловала его. Николя и Матье, пригнувшись, полезли в зарешеченные клетки. Много времени им не понадобилось, чтобы отыскать шесть коричневых яиц. Прибежала Раймонда. Девушка за это время очень похорошела. В свои пятнадцать она стеснялась красивой, полной груди и тонкой талии. Она тихо сказала Клер:
— Мадам, еда для мальчиков готова. Можно я их покормлю? Этьенетта ушла в деревню.
— Конечно! Тем более что меня звал отец.
Клер всем сердцем прикипела к молоденькой служанке. По вечерам они много разговаривали, листали словари и энциклопедию на предмет интересных фактов о языке и истории. К Раймонде Клер относилась, как к члену семьи: у нее было свое место за столом и ночевала она в спальне Матье. Времена, когда служанки на мельнице спали на чердаке, на дрянном матрасе, прошли и забылись.
— Мадам! Луи, конюх из Понриана, только что привез письмо, — добавила девушка. — Оно пришло в поместье на ваше имя!
В руках Раймонда держала синий конверт. При виде почерка сердце Клер забилось быстрее. Мгновение — и она прочла на обороте имя: Базиль Дрюжон.
— Вот так сюрприз!
Молодая женщина побрела в сторону дома, прижимая к сердцу неожиданное письмо. Она была очень взволнована. Клер часто вспоминала старого друга, иногда даже представляла, что он тоже умер, никем не любимый и беспомощный. У крыльца она передумала и свернула в сад, огражденный низкой каменной стеной. Высокая трава, ярко-изумрудная в полуденном солнце, приминалась под ее ногами. Плакучая ива покачивала тонкими веточками с тоненькими же листьями. Клер точно знала, что сюда никто не придет: даже летом земля здесь была влажной.
— Базиль! — воскликнула она в замешательстве. — Мы так давно не общались! Он не знает, что я овдовела, иначе не посылал бы письмо в Понриан!
Клер устроилась под ивой, чья ниспадающая крона служила прекрасным тенистым шалашом. Не боясь запачкаться, молодая женщина присела, оперлась спиной о ствол дерева. Сначала она повнимательней присмотрелась к почтовой печати на конверте.
— Кан! Но ведь это в Нормандии!
Испытывая странное волнение, она долго не решалась вскрыть конверт. Воспоминания о Базиле всегда были связаны для нее с воспоминаниями о Жане. Он знал, как они любили друг друга, и столько им помогал… Наконец она решилась, надорвала конверт и вынула почтовую открытку с изображением собора. Фото в оттенках сепии Клер понравилось. Импозантное здание наводило на мысли о всех тех городах, где ей никогда не доведется побывать, о незнакомых людях и о жизни, так непохожей на ее собственную. Совсем по-детски страшась новых упреков или поучений, она прочла:
Милая моя девочка!
Я — старый дурак и не боюсь это признать. Уехал, не сказав ни слова, не обняв тебя на прощанье — тебя, которую люблю, как дочь! Прошло больше двух лет, и меня окончательно замучила совесть. Мне стыдно, что я так с тобой поступил. Что ж, сначала поделюсь своими новостями. Полгода я жил в Париже, а потом перебрался в Кан, где и устроился учителем в монастырскую школу (это я-то, старый анархист!). Зарабатывать на жизнь как-то нужно.
Ты, наверное, догадалась, почему я выбрал Нормандию, — чтобы быть поближе к Жану, которого зову своим сыном.
Клер перестала читать. Отложила открытку, силясь унять нервное волнение. Базиль говорил о Жане так, словно тот жив… Взволнованная, со слезами на глазах, она подумала, что, наверное, так он чувствует себя ближе к Жану, утонувшему в море. Оттуда до Атлантики рукой подать… Успокоившись немного, она снова поднесла открытку к глазам.
…Клер! Я могу понять, почему ты отказалась переписываться с ним — теперь ты замужем, но доверить Бертий написать ответ вместо себя! Я тебя не узнаю! Много месяцев я на тебя из-за этого злился. Мало того что ты вышла за этого мерзавца Жиро… Словом, это стало последней каплей.
Тут уж Клер пришлось протереть глаза. Она тихо заплакала. Живот скрутило коликой, сердце билось так, словно вот-вот разорвется. На открытке место закончилось, и, судя по стрелочке, продолжения следовало искать в конверте. Молодая женщина вынула вторую часть письма, но теперь она дрожала всем телом и строчки прыгали у нее перед глазами.
Жан даже имени твоего слышать не хочет. Сверкает на меня глазами, стоит мне заговорить о прошлом. Думаю, он никогда не сможет тебя простить. Хотя у каждого из вас теперь своя жизнь. Ты стала мадам Жиро и царишь в Понриане. Жан считает себя счастливчиком, потому что выжил в кораблекрушении. Он женился на славной девушке по имени Жермен, и у них родилась дочка, Фостин. Он торгует сидром и изумительными на вкус сырами. Надеюсь, у тебя найдется свободная минутка написать, есть ли и у тебя дети и не слишком ли ты несчастна в новом доме. Но, зная тебя, готов поспорить, ты сумела-таки умаслить Фредерика. Как бы то ни было, приношу свои искренние извинения за то, что так долго не давал о себе знать.
Любящий тебя Базиль
Клер уронила письмо. До смерти ей не забыть эти мгновения, когда, сидя под ивой, окруженная теплом и солнечным светом, она впервые осознала, что Жан жив. Казалось, волшебные искорки пробегали по телу, во рту пересохло, дыхание участилось. Хотелось закричать, выбежать на дорогу, что тянется вдоль скал, взмахнуть руками, как крыльями, и лететь туда, в Нормандию… На коленях, если понадобится, она обойдет весь регион в надежде вновь обрести свою любовь! Трепеща, с раскрасневшимися щеками, Клер перечитала обе части письма. И ее бескрайняя радость омрачилась.
«Он женат! Ее зовут Жермен, и у них девочка, Фостин! О нет! Боже, сделай так, чтобы это была неправда!»
Молодая женщина разрыдалась. За пару секунд она пережила целую гамму чувств — неверие, возмущение, гнев, ненависть. Она перечитала все еще раз. Реальность была неумолима. Слова Базиля, жестокие и неумолимые, разили в самое сердце: «…но доверить Бертий написать ответ вместо себя! Я тебя не узнаю!»