Бледная как полотно, Клер хлопнула по столу ладошкой.
— Я сама должна была решать, Бертий! Сама прочесть письмо, сама написать ответ! Что ты ему написала?
— Правду! Что ты уже замужем за Фредериком Жиро, что ты богата и муж осыпает тебя подарками!
Бертий вытерла лоб, усеянный мелкими каплями пота, не решаясь открыть весь масштаб своего злодеяния. Клер крикнула:
— Что еще? Говори!
— Чтобы он тебя забыл, чтобы воспользовался шансом, что остался жив и на свободе, и… и что сама ты не желаешь ему писать.
Привстав на стуле, Клер отвесила кузине пару пощечин, перевернув при этом графин с вином и вазу, в которой вяли три красные розы.
Бертий даже не пискнула. Дыхание у нее участилось, вид был испуганный.
— Где то письмо? — спросила Клер.
— Я его сожгла! Умоляю, Клер, прости меня! У меня были благие намерения, я хотела тебя защитить!
Крупные слезы катились по раскрасневшимся щекам калеки. Клер посмотрела на запачканную вином камчатную скатерть, на опавшие поверх хлебных крошек лепестки роз. На мгновение она устыдилась своей резкости.
— И это при том, Бертий, что только вы с Базилем знали, как я любила Жана! Годами я его оплакивала! Воспоминания о нем мучили меня, особенно когда приходилось покоряться мужу, за которого я вышла большей частью для того, чтобы помочь вам с папой, ну и Гийому тоже. Ты не имела права ни читать мои письма, ни врать мне! Теперь Жан женился, у них родился ребенок. Он никогда меня не простит…
— И что бы ты сделала, узнав правду? — воскликнула Бертий.
— Наименьшее — ответила бы ему сама, заверила, что по-прежнему люблю. Я вполне могла бы развестись, уехать к нему. Ты, конечно, об этом догадывалась и боялась потерять курицу, несущую золотые яйца, которой я для вас стала?
Клер едва сдержалась, чтобы не ударить кузину снова. Напуганная этим порывом, она вспомнила Фредерика. Наверное, он часто испытывал это яростное исступление, когда хочется ранить, наказать — только бы не мучиться больше самому, не чувствовать себя таким несчастным.
— Прости меня, — плача, повторила Бертий. — Ты права, я думала, ты уедешь и все испортишь. Пока ты жила в Понриане, мы редко виделись, но я представляла тебя в красивых платьях, почти королевой, царящей на званом ужине… Еще был Матье, нежно тобой любимый, которого ты не захотела бы бросить.
У Клер пересохло во рту. Она выпила стакан воды. Аргументы Бертий можно было счесть убедительными.
— Да, я была бы в отчаянии, — согласилась она. — И, возможно, осталась бы с мужем ради Матье и из чувства долга, но по многим пунктам ты ошибаешься, Бертий! Я не царила — я жила в тюрьме, подчиняясь во всем владельцу Понриана. Светских приемов мы устраивали и посещали мало, и Фредерик меня бил, когда я в чем-то ему противилась.
Он был ревнив до абсурда. Пернелль презирала меня за неспособность дать семье Жиро наследника. Хотя незадолго до кончины мужа я была в шаге оттого, чтобы его полюбить. И я никогда не желала ему смерти!
Гнев ее мало-помалу стихал, уступая место горькой растерянности. Что толку кричать, мстить? Слишком поздно. Несмотря на жару, Клер поежилась.
— И что теперь? — спросила Бертий.
Клер передернула плечами. Сейчас молодой женщине казалось, что вся ее жизнь пройдет под знаком самоотречения и покорности судьбе.
— Я была счастлива на мельнице, пока не пришло это письмо. Мой сад, дети, увлечение кулинарией… И книги, мои любимые книги… Я отвечу Базилю, расскажу, как все вышло. Я не собираюсь вмешиваться в жизнь Жана, зато смогу теперь думать о нем, не представляя каждый раз, как он тонет в океане и как его тело пожирают рыбы. Может, когда-нибудь он мне напишет, он меня простит… Большего я не прошу.
В комнату ворвался Гийом. Смерил Клер злым взглядом, потом обратил внимание на беспорядок на столе. Платье жены тоже было запятнано вином.
— Я был в магазине и услышал крики, какой-то шум! — быстро начал он. — Принцесса моя, ты плакала? Вы снова ее обидели, Клер?
Молодая женщина горько улыбнулась и встала.
— Это уж слишком! — заявила она. — Я не могу поговорить с кузиной без вашего присмотра! У Бертий, какой бы красавицей она ни была, душа гадюки, а сердца нет вообще! Она обошлась со мной очень дурно, за что и получила пощечину. Мы почти квиты… Если бы вы задержались в магазине, мы с ней еще немного поговорили бы. Но теперь я ухожу! И не бойтесь, больше я вас не побеспокою!
Не глядя на кузину, Клер взяла письмо Базиля и вышла из залитой солнцем комнаты.
Город понемногу оживал. Коммерсанты открывали свои магазины, выставляли на тротуары деревянные прямоугольные прилавки с самыми привлекательными товарами. На проезжей части стало больше фиакров, нарастал привычный городской шум, состоявший из скрипа обитых железом колес и постукивания копыт рысящих лошадей. Элегантные горожанки прогуливались под зонтиками, оберегая молочную белизну кожи. Мимо проехал в облаке дыма автомобиль с громко хлопающим мотором. Пассажиры, гордые столь современным транспортным средством, все были в картузах и специальных очках.
Клер рассеянно скользнула взглядом по машине. В иных обстоятельствах она проявила бы большее любопытство. Но сейчас ее ничто не интересовало, мир был словно в сером тумане. Что ей за дело до прогресса, до фортепианной мелодии, доносящейся из ближайшего окна? Перед магазином игрушек юная продавщица раскладывала на стеллаже деревянные кораблики с корпусом, выкрашенным желтой и синей краской, а еще — с маленькой мачтой и белым парусом. Клер купила два: один для Матье, второй для Николя. С покупкой в руке она направилась в квартал Бюссат. Мысли ее неторопливо и неумолимо крутились вокруг одного имени — Жан.
«Если бы он не был женат, я бы поехала к нему поездом, завтра же! Какое бы это было счастье
— его увидеть!» — думала она.
Несбыточная мечта или все еще возможно? Сесть на поезд, как все те пассажиры, которых она видела на страницах красочных журналов, и поехать в Нормандию! Базиль встретит ее в Кане, отвезет к Жану. И можно будет к нему прикоснуться — пусть лишь кончиками пальцев! — услышать любимый голос. При воспоминании о синих глазах Жана, обрамленных черными ресницами, Клер вынуждена была остановиться — так дрожали колени. Пожилой господин в полосатом костюме спросил у нее:
— Мадемуазель, вам нехорошо?
Клер помотала головой и пошла дальше. Был и новый повод для огорчений: у Жана есть супруга, Жермен, и годовалая дочка Фостин. И чтобы она родилась, он спал с этой женщиной. Ласкал ее, был с ней нежен — был таким, каким его знала Клер. Целовал ее в губы и груди… Молодую женщину охватила ревность.
«Он не мог! Нет, нет и нет!»
Конюшня папаши Шаррюо, по совместительству шорника, находилась на другом конце площади. Дальше — мукомольный заводик, а уже за ним простирались песчаные сельские равнины, поросшие самшитом и можжевельником и перемежающиеся с дубовыми рощами.
Маленький охотничий павильон с конусообразной шиферной крышей возвышался на пересечении трех больших дорог.
У Клер закружилась голова, и она присела на каменную тумбу у стены жилого дома.
«У Жана теперь есть дочка, которую он, конечно, любит, — сказала она себе. — Я не смогла бы подарить ему это счастье. Я не способна быть матерью. Но он жив! Вот что самое важное!»
Что ж, придется еще раз подчиниться жестокой судьбе… Бертий стала орудием в ее руках, но, увы, не единственным. Клер вспомнила, как стояла на опушке леса, недалеко от поместья Понриан. И как Фредерик, не спуская с нее своих кошачьих зеленых глаз, обещал пощадить ее пса Соважона при условии, что в ближайшее время они поженятся…
«Я спала с ним! — сказала себе молодая женщина. — Я предала Жана! И мне случалось испытывать к мужу нежность и удовольствие в постели. Все это было, и назад дороги нет…»
Внезапно ей до боли захотелось вновь оказаться в родной долине, на мельнице, услышать невинный смех братьев. После мытарств в Понриане к Клер со временем вернулся вкус к простой и спокойной жизни, согретой привязанностью отца и Раймонды. Письмо Базиля стало, что называется, громом среди ясного неба, но она больше не желала замыкаться на тщетных сожалениях.
Последние слезы Клер осушила о белоснежную гриву Сириуса. В обратный путь они отправились шагом, овеваемые приятным летним ветерком. Пушистые облака то и дело закрывали солнце, отбрасывая свои подвижные тени на поля пшеницы со случайной россыпью ярко-красных маков.
Во двор мельницы Клер вошла в четыре пополудни. Приглушенное пение речки и рокот лопастных колес, казалось, нашептывали ей слова надежды. С порога ей помахала улыбающаяся Раймонда.
Из этого дня Клер хотелось сохранить лишь одно воспоминание: Жан живет и здравствует. И она отныне тоже будет жить, наслаждаясь каждой секундой.
Кан, июль 1901 года
Базиль еще раз перечел длинное письмо от Клер — шесть с лишним страниц, исписанных ее красивым округлым почерком. Он устроился на кровати в гостинице, оставив окно нараспашку: вечерело, но в комнате все равно было очень жарко.
В свои семьдесят два школьный учитель, по-прежнему верный революционным идеалам равенства и свободы (о братстве речь уже не шла), ничего особенного от жизни не ждал. На ферме «Семь ветров» он обрел семью. Жермен взяла за правило готовить для него вкуснейшие блюда, Норбер с нетерпением ждал его, чтобы после воскресного кофе поиграть в белот.
Шабены думали, что он — дед Жана, а значит, кровная родня крошки Фостин.
В этот четверг, однако, признания Клер разбудили в душе Базиля глубокую печаль. Он понял, что она для него не просто друг, их связывает духовное родство. С нею одной он мог часами дискутировать о поэзии эпохи Средневековья, греческой философии или о политике.
— Милая моя девочка! — тихо проговорил он. — Когда я впервые ее увидел, Клер была в три яблока ростом и уже любопытная, как чертенок!
Чередой прошли воспоминания: Клер возвращается из деревенской школы с портфелем в руке. Она всегда останавливается у его дома, чтобы поболтать немного о том, что выучила за день, и домашнем задании… Конечно же Базиль ее очень любил, и то, что только что узнал из письма, его огорчило.