Серый в яблоках конь предводителя, фыркая, вышел на берег. Рыцарь спешился, снял шлем… Фаргит! Катя сразу узнала своего похитителя. Неужели они попали из огня, да в полымя?
— Я Фаргит, герцог Тифлантский, — сказал демон. — Впрочем, тебе, прекрасная госпожа, и тебе, оборотень, я мог бы не представляться. Разве вы не хотите поблагодарить меня за спасение? Если бы не я…
— Если бы не ты, я и мои друзья не попали бы в такую переделку, — перебила его Катя. Яно молчал, нахмурив брови. Лицо Фаргита приняло скорбное выражение. Он склонил голову.
— Прекрасная госпожа, я виноват перед тобой. Но поверь, это твоя красота лишила меня рассудка…
Катя задохнулась от возмущения. Она натерпелась столько страха, чудом сама не лишилась рассудка, а этот змееглазый ловелас собирается петь ей дифирамбы!
— Не надо изображать влюбленного идиота, герцог Фаргит! Мне противно смотреть на твою постную мину. А если бы меня хватил удар, когда ты тащил меня через Грань? Что бы ты тогда говорил? Извиняйте, мол, хлопцы, факир был пьян, и фокус не удался? Приносим глубокие соболезнования родным и близким? А его, — Катя кивнула на Яно, — его ты тоже по затмению рассудка хотел убить?
— Река собьет собак со следа, — сказал Фаргит, — но ниф Зайт не дурак, он поймет, что мы переправились на другой берег. Выследить нас на дороге не составит труда. А так мы выиграем время.
Все согласились с его доводами, скрыв, однако, что Яно торопиться не станет и выведет отряд к Грани точно к полнолунию.
Фаргит любезно предложил Кате воспользоваться его конем. Но девушка отказалась, признавшись, что не умеет ездить верхом, и это было чистой правдой. О демоне, прожигающем ей спину «влюбленным» взглядом, Катя вообще старалась не думать: в человеческом обличии он пугал ее еще больше. И еще она старалась не думать о том, что будет, когда они достигнут Грани. Временами ей казалось, что это — совершенно безнадежное мероприятие. Свои действия Катя представляла следующим образом: когда наступит время, она потихоньку сунет Ключ Эйфи и пинком отправит его на ту сторону. Все равно всем не успеть. А мальчишка здоровый, выдержит. И там не пропадет. Земля, конечно, тоже не райское местечко, но, по крайней мере, там нет Домгала. Словом, такое решение проблемы казалось вполне удовлетворительным, и Катя даже повеселела. В самом деле, на их долю выпало интересное приключение — увлекательная прогулка по красивому дикому лесу!
Катя обернулась, ощутив чье-то молчаливое присутствие. Грэм! Не зная, что сказать, Катя спросила:
— Ну, как ты?
Недавно Грэм потихоньку посвятили в цели и планы маленького отряда. Грэм, как и многие жители Фенлана, слышала и о Грани, и о Бекелфеле, а потому не очень удивилась. Гораздо больше ее поразила решимость новых друзей противостоять Морэф и самому Домгалу. Теперь, отвечая на Катин вопрос, Грэм слабо улыбнулась.
— Не понимаю, на каком я свете. Вокруг меня люди из другого мира, и оборотень, и черные рыцари, которые почему-то помогают нам… И нет уже Мэхо и Додины…
— Как ты оказалась в цирке? — спросила Катя, чувствуя, что девушке надо выговориться.
Грэм вздохнула.
— Это длинная история. А впрочем, идти нам тоже долго. И молчать я теперь не имею права, ведь вы были со мной откровенны. Дело в том… что я дочь барона ниф Зайта, чьи слуги ведут на нас охоту.
И Грэм начала рассказ об относительно недавних событиях.
Шеренбор, замок барона ниф Зайта стоял над излучиной реки Гешрозы, в западной части Аушмедлана. Каждое утро маленькая Грэм распахивала настежь окна своей спальни и в одной рубашке, босиком выбегала на балкон, чтобы полюбоваться, как сверкает солнце на гребешках волн, как лохматит ветер верхушки тополей и ромашковые поля внизу. Она махала рукой скользящим вдоль берега стрижам и провожала взглядом облака, плывущие в неведомые края. Весь мир казался ей добрым и прекрасным.
Когда Грэм исполнилось тринадцать и ее стали допускать к вечернему столу, за которым часто собиралось множество соседей-дворян, она с гордостью смотрела на самую красивую пару — своих родителей.
Барон ниф Зайт был в самом расцвете мужской красоты. В его каштановых кудрях благородно серебрилась первая седая прядь. Он, как король на троне, восседал во главе стола, положив одну руку на рукоять меча, а другой — поднимая заздравный кубок — старый, серебряный, с драгоценными камнями. А рядом сидела его жена, Бертан ниф Зайт. Ее золотые косы ниспадали до самого пола. Барон окликал музыкантов, и те, схватив лютни и свирели, играли один танец за другим. Гости плясали до упаду, но не было танцоров изящнее и благороднее, чем барон ниф Зайт и его жена. Окутанная золотым облаком волос, Бертан на цыпочках обходила вокруг преклонившего колено мужа, — порхала, словно легкая ласточка вокруг мощного, неприступного утеса. Весело горел огонь в очаге, лениво поворачивалась на вертеле кабанья туша, которую слуги поливали золотистым жиром. В замке барона ниф Зайта не умолкала музыка, не иссякало вино, и свет сотен свечей собирал на пир друзей дома. Но ярче свеч сияли на лицах хозяев красота и любовь.
Той осенью лебеди собрались на юг необычайно рано. Грэм махала рукой вслед улетающему клину, и от гортанных птичьих криков почему-то сжималось сердце. Не успел опуститься на поля первый снег, как радость покинула замок: тяжелая болезнь унесла Бертан ниф Зайт. Погребение состоялось на рассвете. Грэм плакала, не замечая никого вокруг. Она видела лишь, как отец с окаменевшим лицом подносит факел к деревянному настилу, на котором лежала ее мать.
Дом опустел. В нем больше не шумели пиры и не звучала музыка. Осиротевшая дочь бродила по пустым комнатам, слушая вьюгу, гудящую в каминных трубах. Безутешный вдовец один сидел за длинным столом, и напуганные, притихшие слуги едва успевали подносить ему вино, кувшин за кувшином. Седина, словно серая пыль, запорошила его спутанные волосы.
Но однажды в замок прискакал гонец и привез послание от королевы Морэф. В письме волшебница укоряла барона за то, что он, один из самых родовитых дворян, не балует ее придворные балы своим посещением. Она выражала соболезнования по поводу смерти Бертан, но тоном, не терпящим возражений, повелевала барону ниф Зайту послезавтра явиться ко двору.
Грэм не приглашали, но она все равно была очень рада. Отец так замкнулся в своем горе, что не подпускал к себе никого, даже любимую дочь. Быть может, выезд в свет позволит ему хоть немного отвлечься? После полудня барон, одетый в богатый траурный камзол, ускакал в сопровождении четверых вассалов. Когда солнце стало опускаться за реку, Грэм проглядела все глаза, ожидая отца на балконе. Но вернулся он только на рассвете. А следующим вечером снова покинул замок. Так продолжалось несколько месяцев. Барон стал уезжать все чаще и чаще и порой не возвращался до утра.
Однажды, холодным весенним утром Грэм вышла па балкон. В чистой синеве летела лебединая стая, соскучившаяся по родным местам. Грэм плакала, не замечая, что ледяной ветер обжигает ее лицо. И вдруг сквозь слезы она увидела богатую карету, запряженную шестеркой великолепных лошадей. Карета приближалась к их замку. Грэм, остававшаяся за хозяйку, побежала вниз навстречу гостям и с порога увидела, как ее отец подает руку выходящей даме. Незнакомка ступила на булыжник двора и с любопытством огляделась. На ней было роскошное белое платье, отделанное мехом горностая; пепельные волосы покрывала расшитая жемчугом сетка. Женщина была ослепительно красива, но что-то в ее цепком взгляде сразу не понравилось Грэм.
— Это ваша дочь, барон? — спросила гостья, поднося лорнет к глазам. — Очень, очень мила. Но такая дикарка! Почему она не подойдет поприветствовать нас?
— Что с тобой, Грэм? — недовольно окликнул барон застывшую на пороге девушку. — Подойди, поздоровайся. Это Элсеи ниф Хольсет. Точнее, с сегодняшнего утра — ниф Зайт. Моя жена. И для меня очень важно, чтобы вы подружились и полюбили друг друга.
Как во сне, ни жива ни мертва, Грэм подошла к Элсен и почтительно присела, опустив голову. Холодные губы коснулись ее лба.
— Конечно, мы подружимся, — промурлыкал мелодичный голос. — Я и не думала, что у барона ниф Зайта такая взрослая и такая красивая дочь.
Так у Грэм появилась мачеха. Красавица Элсен была вдовой барона ниф Хольсета и первой фрейлиной при дворе королевы Морэф. Светская жизнь снова вернулась в замок ниф Зайтов, но теперь вокруг стола в обеденной зале собирались совсем другие гости. И веселье тоже стало другим. Грэм с ужасом видела, как они бросали охотничьим псам кости прямо на паркет и заливали вином скатерть, вышитую руками Бертан. Они горланили пьяными голосами песни и щипали испуганных служанок. Но не это пугало девушку больше всего. Порой к отцу являлись совсем странные посетители. И по осанке, и по одежде это были знатные гости. Они запирались с отцом и Элсен в кабинете, подолгу что-то обсуждая. А когда Грэм встретилась взглядом с одним из них, то заметила, что зрачки у него вертикальные — как у кошки или змеи.
Она в слезах бросилась к отцу, делясь с ним своими страхами.
— Я не знал, что моя дочь так глупа, — холодно бросил барон. — Вся в мать — такая же трусиха. Вот Элсен…
Оскорбления памяти Бертан Грэм выдержать не могла. Она разрыдалась, упрекая отца в предательстве. На шум явилась Элсен.
— Ваша дочь дурно воспитана, барон, — сморщила она нос. — Это потому, что в доме не было твердой женской руки. Отныне я сама займусь ее воспитанием.
Грэм поселили в запущенном крыле замка. Ей не разрешали видеться с отцом, лишили нарядов и драгоценностей. Слуги, сбивавшиеся с ног, чтобы угодить поной хозяйке, боялись выполнять просьбы опальной падчерицы.
Однажды Элсен велела девушке явиться к ней. Сердце Грэм обливалось кровью — она пришла в покои своей матери… Но новая баронесса ниф Зайт все переделала по-своему, чтобы не осталось и духа прежней хозяйки замка. Кроме Элсен, Грэм увидела в покоях толстого обрюзгшего старика в неряшливом платье. Он то и дело вытирал лоб и красный мясистый мое огромным носовым платком.