– Откуда вы знаете, что я его не читал?
– Поверьте, записи, которые отражают количество моих летных часов, уже изрядно устарели.
– Вы говорите как человек, который не заинтересован в том, чтобы вернуться в пилотское кресло.
Именно так я и говорю – и лгу. Я хочу вернуться к полетам едва ли не сильнее, чем вообще хотел чего-либо за всю свою жизнь. «Так же сильно, как хочу, чтобы у меня был дом? Семья? Так же сильно, как хочу быть с Гвен?»
Эти вопросы разрывают меня изнутри.
– Позвольте, я перезвоню вам позже, – говорю. Я уверен, что это, скорее всего, означает «нет». И ожидаю, что он пошлет меня к черту.
Вместо этого он говорит:
– Конечно, вам нужно время, чтобы все обдумать. И, конечно же, вам придется переехать в Майами, чтобы постоянно быть под рукой, когда вы нам понадобитесь. Жалованье будет порядка примерно ста пятидесяти тысяч в год. Обычный полный социальный пакет. Мы не торопимся, и я понимаю, что для того, чтобы освежить свои навыки, вам нужно будет уделить некоторое время тренировкам. Для нас это не проблема. Мы рады будем принять вас условно, пока вы проходите эту программу.
Жалованье подозрительно высокое, учитывая, что я никогда не водил частные реактивные самолеты, – но легко могу научиться этому.
– Я буду единственным пилотом?
– Нет. Мы нанимаем трех пилотов, которые постоянно должны будут находиться в состоянии готовности. Помимо стандартного жалованья вам будет оплачиваться переработка, если ваше летное время будет превышать восемь часов в день. Сама заработная плата от количества часов не зависит.
Я молчу, глядя куда-то на горизонт.
– Что у вас за компания?
– Пардон?
– Что за компания постоянно держит трех пилотов в состоянии готовности и в качестве стартового заработка платит им столько денег?
– Прибыльная компания, – отвечает он. – Вы более чем вольны искать любые сведения обо мне и моей компании, конечно же. Моя помощница свяжется с вами в течение ближайших недель, чтобы услышать ваше решение. Спасибо, что уделили время, мистер Кейд.
– Спасибо, что позвонили, – говорю я, но он уже кладет трубку, и я смотрю на экран, пока тот не гаснет, уходя в спящий режим.
Кому, черт побери, рекомендовал меня Майк? И что мне с этим делать? Пройти собеседование? Солгать Гвен? Покинуть Стиллхауз-Лейк?
Честно говоря, в этот момент я действительно не знаю. Но одно точно: я проверю этого типа.
Исследования касательно Уинстона Фроста занимают пять минут сидения в машине со смартфоном. Он – глава «Фрост индастриз», крупного промышленного предприятия, заводы которого размещены по всему миру. Главная штаб-квартира компании находится в Лондоне, вторая – в Майами, третья – в Шанхае. По всей Сети раскиданы фотографии Уинстона Фроста, в основном со всяких благотворительных мероприятий; как обычно, есть те, кто хулит его, но в целом он выглядит достаточно законопослушно.
Посылаю Майку сообщение с вопросом на этот счет, но не получаю ответа – по крайней мере сразу. Я хочу знать, как именно Люстиг познакомился с этим человеком и что знает о нем. Номер Уинстона Фроста зарегистрирован на его офис в Майами, так что это не подделка. Я даже набираю его – и попадаю на ту же секретаршу со спокойным голосом. Благодарю ее и вешаю трубку.
Фрост – не первый богатый бизнесмен, с которым мне довелось столкнуться с тех пор, как я познакомился с Гвен. Прошлое такое знакомство, помнится, было не очень приятным… [7]
Но, черт побери, стабильная работа, стабильный заработок. Полёты.
Я не хочу желать этого, но факт есть факт – желаю.
4. Ланни
Я сижу на кровати, скрестив ноги; передо мной стоит открытый ноутбук, и я жду, когда же Далия примет мой звонок по «Скайпу». Сигнал вызова всё гудит и гудит. И я начинаю паниковать, как обычно: «Что, если сегодня утром она проснулась и осознала, что больше не любит меня? Может быть, поэтому она не хочет со мной разговаривать?»
Знаю, что это глупо. Я достаточно долго ходила на терапию, чтобы знать, что у меня есть проблемы, сложности, сценарии – как ни назови. Я всегда боюсь, что мне сделают больно, даже если никто не хочет причинять мне боль, и именно поэтому в первую очередь я отвергаю людей. Я стараюсь больше не делать этого. Я влюбилась в Далию; когда она рядом, мое сердце колотится быстрее, а когда мы врозь, то мне хочется плакать, а это любовь, верно? Я хочу быть с ней все время. Но я достаточно практична, чтобы понимать, что такого не будет.
Завершаю звонок по «Скайпу» и проверяю Далию в соцсетях. Ее страница в «Инстаграме» показывает, что сейчас она на вечеринке в честь чьего-то дня рождения, и в позах на ее фото читается скрытая скука. Но, по крайней мере, я знаю, что она не избегает меня. Во всяком случае, не сегодня. «Не будь навязчивой, – говорю я себе. – Будь спокойной».
Не знаю, как это сделать. Я так долго пыталась научиться безразличию, что это уже кажется невозможным. Но, по крайней мере, я не ревную. Я же не ревную, правда?
Слышу, как открывается входная дверь, сигнализация издает предупреждающий звук, потом слышится быстрое попискивание кнопок на кодовой панели. Дверь закрывается, щелкает замок.
Мама дома. Но я не слышу, чтобы с ней пришел Сэм. Обычно они разговаривают друг с другом, входя в дом.
– Я готовлю курицу с терияки! Кто-нибудь хочет помочь? – зовет мама.
Остаюсь сидеть на месте, глядя в экран. Выглядит ли Далия счастливой, позируя с этой группой девчонок? На следующей фотографии она обнимает одной рукой какого-то парня. Мама Далии сказала – когда думала, что мы не слышим, – что мы двое «просто проходим через эту фазу». Может быть, она и права, но только в отношении Далии. А вот насчет меня – сомнительно. Любить кого-то – это не «фаза».
– Привет, – говорил мама, возникая в дверном проеме. – Что случилось?
– Ничего, – отвечаю я, закрывая ноутбук. – Я собиралась на пробежку.
– Только не в одиночку, – возражает она.
– Мам, еще даже не начало темнеть. Я просто обегу вокруг озера.
– Ты не должна бегать в одиночку. Я пойду с тобой. Мне тоже не помешает размяться.
– Ты будешь задерживать меня, – говорю я ей. Она закатывает глаза. – Нет, серьезно, ты меня замедляешь.
– Ну я уже старая, – отвечает мама. – Но все равно пойду.
– А как же ужин?
– Я им займусь, – говорит мой брат, выходя из своей комнаты по другую сторону коридора. На шее у него болтаются наушники. Мама обнимает его за плечи, и он даже не напрягается. Какое-то время он это делал, но теперь ему лучше. По крайней мере, мне так кажется. Мы мало разговариваем с ним с тех пор, как я обнаружила, что он выбирается из дома, чтобы позвонить нашему отцу. Я не знаю, что с этим делать и как сказать ему об этом. Меня злит, что он вообще это делал. Даже догадаться не могу зачем. И не хочу спрашивать.
– Чеснок и имбирь, зеленый лук, – говорит она ему и приглаживает торчащую прядь на его затылке. – Чеснок и имбирь нашинкуй мелкими кубиками, ладно? И не забудь помыть всё перед тем, как резать.
– Помою, – отвечает он. Наверное, неправильно то, что меня беспокоит его любовь к использованию кухонных ножей. Я имею в виду – он же хочет стать поваром, верно? А повара пользуются ножами.
Как и наш отец.
Мама идет в свою комнату, чтобы переодеться, а я снова открываю ноут и смотрю на себя. Думаю о том, не запостить ли селфи. Мне нравится моя сегодняшняя прическа; у нее классная форма, а сине-зеленые прядки, которые я сделала на черных волосах, все еще яркие. Слегка взбиваю волосы при помощи пенки и пытаюсь принять позу «Заставь Далию Вспомнить, Что Я Еще Жива», однако что-то в этой идее мне не нравится. Я захлопываю крышку и натягиваю спортивный лифчик и здоровенную старую футболку поверх легинсов, по боковым сторонам которых идет узор из кровавых капель. Пока зашнуровываю кроссовки, входит мама. Она бросает взгляд на мои легинсы, и я знаю, что она собирается сказать мне, чтобы я надела другие, но потом спохватывается.
Одно можно сказать о моей маме: она пытается. Она знает, что я пробую справиться с нашим дерьмовым прошлым на свой лад. Я не знаю, каким способом это делает она, – по крайней мере, не всегда знаю. А эти легинсы мне нравятся.
Я поднимаю брови. Мама вздыхает и качает головой.
– Ладно, – говорит она, – пойдем.
Когда мы уходим, Коннор стоит в кухне, с ножом и разделочной доской и всеми ингредиентами, которые ему нужно приготовить. Мама напоминает ему, что не следует отвечать на стук в дверь. Он отмахивается. Эту рутину мы все знаем.
– До встречи, коротышка, – говорю я.
– Эй, чучело, у меня есть нож!
По дороге к двери я показываю ему средний палец. Для нас такие шуточки в порядке вещей. Но какая-то крошечная часть меня все еще не считает это забавным.
Во время пробежки вокруг озера я задаю темп, однако пытаюсь сдерживаться. Я упорно работала над этим. Когда-то мама была быстрее меня, а я была не в форме, но теперь всё иначе. Ноги у меня длиннее, и, когда я набираю скорость, ей приходится потрудиться, чтобы не отстать. Но я милосердна. Я не стану совсем уж унижать ее.
Нам требуется примерно полчаса, чтобы пробежать полный круг, и это идеально. Мы выбрали правильное время дня. Солнце уже скрылось за деревьями и светит сквозь них длинными красивыми лучами, которые падают на воду и отражаются от нее. Когда мы пробегаем старую хижину Сэма, мама замедляет темп, и я тоже придерживаю себя, чтобы не убегать вперед.
– Что-то не так?
Сэм больше не живет в этой хижине. Ее отремонтировали, и теперь тут постоянно сменяются постояльцы – туристы, приезжающие на день-другой. Я от природы подозрительно отношусь к людям, которые не остаются на одном месте, когда могут это сделать. Я вспоминаю все те ночи, когда плакала в подушку, потому что нам снова приходилось переезжать, чтобы найти безопасное место – хотя бы на время.