Коннор с готовностью посвящает меня в курс дела. Он явно следил за событиями.
– На форумах говорят, что ее отец заплатил выкуп, но никто не знает этого наверняка. Так что, может быть, это была тайная выплата, чтобы вернуть ее домой.
– Погоди-ка, Коннор… На форумах?
Оживление его несколько угасает.
– Извини. Но я не хожу на те форумы, где говорят о моем отце, честное слово.
– Не ходи на них вообще, – говорю я ему. – И ты знаешь, что нельзя верить тому, что читаешь на «Реддите». Держись подальше от форумов, хорошо?
– Я не пишу туда, только читаю.
– Не заставляй меня вносить их в список блокировки, Коннор.
Он хмуро смотрит на меня:
– Я уже не маленький ребенок, а ты все еще не хочешь, чтобы я что-то знал.
Не хочу. Действительно не хочу. Только не о похищении детей, и уж точно не о тех глубинах ужаса, в которые подобные события ввергают людей. И не о его отце, хотя я понимаю, что Коннор уже знает об этом больше, чем мне кажется.
– Я хочу, чтобы ты знал многое. Но при этом также хочу быть уверенной, что ты готов к этому, – отвечаю совершенно искренне. – Я просто не хочу, чтобы у тебя выработался искаженный взгляд на мир. – «Как у меня, например». – Основную часть времени люди бывают хорошими. Но иногда становятся плохими. Однако, если слишком сильно полагаться на Интернет и позволять ему определять твой взгляд на мир, ты решишь, что худшие стороны в людях слишком сильны.
– Но это неправда, мам, – возражает он. – В Интернете люди делают важные дела, помогают друг другу, участвуют в разных движениях. Незнакомые люди помогают другим незнакомым людям. Это совсем не плохо.
Он, конечно, прав. Мой сын куда более рассудителен и уравновешен, чем я.
– Хорошо. Но вот что я тебе скажу: не попадайся на то, что кажется правильным, но звучит неправильно. Понимаешь?
– Как то вранье, которое говорил мне отец. – Коннор кивает: – Да, я понимаю.
– Прости, милый, – говорю я ему, и он опускает взгляд на книгу, которую вертит в руках. – Он не должен был так поступать с тобой.
Сын вяло пожимает плечами.
– Да, но это, наверное, было не так плохо, как то, что он собирался сделать с тобой.
Я моргаю. И вижу холодный черный объектив камеры, направленный на меня. Горло у меня сжимается, и я понимаю, что должна покончить с этой травмой – чем скорее, тем лучше, и уж точно более конструктивным путем, чем отгораживание от нее. Но сейчас у нас есть более важное дело. Одинокая девушка в Вулфхантере. Ее мертвая мать, которая просила меня о помощи.
– Мне жаль эту малышку, – говорю я. – Я хотела бы помочь и ей тоже. Но сначала нам нужно понять, что мы можем сделать для той девушки, ладно?
Он кивает и добавляет еще пару книг в свою и так битком набитую сумку. Возводит свою собственную стену из книжных историй… Что ж, мой сын мог справиться со случившимся и куда хуже. Как я, например.
Проверяю, как дела у Ланни. Она уже собрала вещи, уместив их в один рюкзак. Он куда меньше, чем моя сумка. Дочь расхаживает по гостиной, сложив руки на груди, и когда я окликаю ее по имени, она подскакивает и поворачивается ко мне с улыбкой на лице – я знаю, что улыбка не настоящая.
– Эй, не надо ко мне так подкрадываться!
Вид у нее неподдельно встревоженный.
– С тобой всё в порядке? – спрашиваю я ее. Ланни отступает на шаг, и я вижу, как она включает защитный сарказм на полную мощность.
– О да, конечно. Со мной всё супер-в-порядке, ведь мы ни с того ни с сего едем никуда, чтобы делать там ничего, а ведь я завтра собиралась встретиться с Далией. Ты же знаешь, как сильно я этого хотела, верно?
Я никогда не бросала ее одну, но сейчас на краткий миг задумываюсь, не оставить ли ее на попечение Мэнди, матери Далии? Вот только если между Ланни и Далией есть какие-то нелады, то оставить их на день или два в одном доме – не лучшая идея: это может навсегда разрушить их отношения. Я не хочу нести ответственность за это. Поэтому говорю:
– Иногда разлука смягчает сердца.
– Что за хрень!
– Ланни!..
– Ладно, ладно, хорошо. Поехали уже!
Моя дочь вся на нервах, и я не понимаю почему. Хочу спросить об этом – но я хорошо ее знаю. Сейчас не время. Она не хочет откровений, она хочет движения. Я оставляю ее и дальше расхаживать по комнате, захожу за Сэмом и Коннором, и мы вместе возвращаемся в гостиную и направляемся к выходу.
Но останавливаемся, когда раздается звонок в дверь. Сэм находится ближе всех к монитору; он отступает назад, чтобы посмотреть на кадр с камеры наблюдения.
– Это Кеция, – говорит он, и я открываю дверь.
Вид у Кец усталый. Она кивает мне, и я отступаю назад, пропуская ее в дом. Кеция обнимает Ланни, стукается кулаками с Коннором, и дети искренне рады видеть ее. Я вот не уверена, что рада. Запираю дверь и бросаю взгляд на Сэма.
– Я тут подумала, что мне нужно к вам заехать, – говорит Кец. – Вы все куда-то уезжаете?
Не нужно быть детективом, чтобы догадаться об этом. У всех нас в руках сумки.
– Да, уезжаем, – говорю. Я наполовину ожидаю, что она будет возражать, но, похоже, это известие ее скорее радует.
– Это хорошо, потому что моя маленькая беседа с полицией Вулфхантера прошла не очень хорошо. Эти славные парни, похоже, решили открыть и сразу закрыть дело, но они хотят, чтобы ты приехала туда и дала показания – не только о том, что произошло, но и о том, почему ты вообще контактировала с той умершей женщиной. – Кеция хочет спросить меня, но понимает, что делать этого не следует. Она знает, какого рода люди звонят мне и просят о помощи и что обычно это случается в весьма неприятных ситуациях. – Позвоните мне, когда будете там, – говорит она вместо этого. – Я не уверена, что можно доверять этим… офицерам. – Если б мы были наедине, она назвала бы их куда более неприличными эпитетами. – Похоже, что поблизости от Вулфхантера найдется не больше двух-трех юристов, так что я переслала тебе их номера для связи. Если не хочешь запоминать эти номера, то запиши их на руке перманентным маркером.
Такие предосторожности предпринимают активисты на разного рода шествиях. Я начинаю задумываться, насколько же плохое впечатление сложилось у Кец от разговора с вулфхантерскими копами – и насколько я рискую, таща своих детей в эту помойку. Смотрю на Сэма и вижу в его взгляде те же самые сомнения. Но он не отпустит меня одну, а я не оставлю детей здесь, в одиночку отбиваться от видеодесантников, которых Миранда Тайдуэлл выслала, чтобы уничтожить остатки моей репутации. Что бы ни произошло в Вулфхантере, мы будем справляться с этим так же, как и со всем прочим: вместе.
Я говорю Сэму и детям, чтобы шли к машине вперед меня. Когда Сэм проходит мимо, я вручаю ему свою сумку, и он кивает. Сэм понимает, что мне нужно поговорить с Кецией наедине. Закрыв дверь, я поворачиваюсь к Кец.
– Когда мы приезжали поговорить с тобой, ты не сказала мне, что съемочная бригада этого так называемого документального фильма уже в городе, – говорю я. – Почему?
– Когда я на работе – я на службе закона, – отвечает она. – Они не нарушали никаких законов, и, честно говоря, я сочла, что не следует лишний раз подпитывать твой гнев. Если ты будешь воевать с ними, то лишь сыграешь им на руку; они получат кучу наград за эту киношку, а твоя жизнь превратится в помойку. Просто держись подальше от них. Это лучшее, что ты можешь сделать: не давать им никакого материала для работы.
Она, конечно же, права.
– Это еще одна причина, по которой нам следует убраться из города, – говорю я. – Потому что я не могу гарантировать, что, если они сунут камеру мне в лицо, я не засуну ее им в задницу.
– Да, примерно этого я и боялась. – Кец пристально изучает меня. Взгляд у нее острый, словно осколок стекла – такой же, как у ее отца. – Ты все еще посещаешь этого терапевта?
– А что, не видно?
– Большинству людей – нет. Ты прошла через ад, Гвен. Сделай перерыв. Дай себе излечиться, прежде чем ввязываться в очередную войну.
– Я ценю твою заботу, но ты же знаешь, что у меня нет даже выбора.
Она качает головой.
– Просто постарайся не влезать в неприятности. Пожалуйста. Ты знаешь, что я поддержу тебя, если смогу, так же, как и Хави, но есть границы, которые я не могу переступать, а ты окажешься далеко за пределами моей юрисдикции.
– Знаю, – отвечаю я. Мы обнимаемся. У каждой из нас под курткой скрывается наплечная кобура, и это многое говорит о том, как мы обе смотрим на мир. – Береги себя.
– Ты тоже.
Включаю сигнализацию, запираю дом и направляюсь к внедорожнику. Кеция идет к своему угловатому патрульному седану. Она провожает нас до развилки дороги, до самого выезда на шоссе, потом сворачивает на проселок, чтобы обогнуть озеро. Фары ее машины скрываются вдали, а мы останавливаемся у обочины шоссе. Сэм смотрит на смартфон, закрепленный на приборной панели, – на нем развернута программа-навигатор.
– Ехать полтора часа, – говорит он и косится на меня при свете приборов. – Ты уверена?
– Уверена, – отвечаю я ему. – Поехали.
Когда мы покидаем Стиллхауз-Лейк, я ощущаю слабый, сдобренный виноватостью прилив облегчения. Как будто я убегаю от своих проблем, оставляя их позади и направляясь в неизвестность, как делала это раньше.
Однако это ложное ощущение. Побег – это ненадолго. Проблемы всегда остаются со мной.
Но я напоминаю себе, что делаю это не для себя.
Не в этот раз.
Дорога на Вулфхантер узкая и извилистая и, несмотря на свет луны, очень темная. На таких дорогах даже лучи фар словно меркнут, и я рада, что за рулем Сэм, а не я. По обеим сторонам дороги деревья смыкаются все теснее, пока не превращаются в сплошную массу. Это вызывает клаустрофобию.
По пути нам практически не попадается других машин, ни легковых, ни грузовых; две-три обгоняют нас на скорости, сильно превышающей разрешенную, и еще несколько проезжают навстречу. Фура с сильным заносом вбок огибает поворот, и Сэм притормаживает, чтобы пропустить ее. Для большегрузов такие дороги не приспособлены. Даже нашему верному внедорожнику приходится тяжело.