и Кеции лишь потому, что Сэм не мог остаться с детьми. Он считает, что моя безопасность не менее важна… и я должна почаще напоминать себе об этом.
– С ними всё в порядке? – спрашиваю я, когда он не отвечает мне.
– У Ланни небольшой приступ разбитого сердца, – сообщает Сэм. – А энтузиазм Коннора в расследовании преступлений слегка пугает меня. Но они молодцы. Как обычно. – Я чувствую, как сжимается мое горло. У меня сильные дети, которые заботятся о других, несмотря на всё то, что случилось с ними. Они насторожены и внимательны, но, помимо этого, способны на подлинное сочувствие. Должно быть, это дар свыше, поскольку я не настолько самоуверенна, чтобы полагать, что они могли унаследовать это от меня.
– Сэм…
– Да?
– А с тобой всё в порядке? – спрашиваю я, потому что чувствую, что он что-то скрывает. Я слышу это напряжение, пусть даже не вижу его. – Что-нибудь случилось?
– Нет, – отвечает он, и на этот раз его голос звучит почти нормально. – Просто… у меня плохое предчувствие, так что будь осторожна. Пожалуйста.
– Буду, – обещаю я ему.
– Я хотел бы уехать отсюда сегодня.
– Но мы уже заплатили за ночлег.
– Знаю. Просто… – Сэм вздыхает без слов, но с явным раздражением. – Черт возьми, я не знаю даже, даст ли нам что-нибудь возвращение домой. Эти киношники не собираются отступать.
Долбаная Миранда. Неудивительно, что он на взводе.
– Ладно, давай останемся сегодня на ночь, а завтра решим, – говорю я ему. – Сэм, всё будет хорошо, я обещаю.
Он не спрашивает, с чего я вдруг берусь обещать такое, и я рада, потому что сама этого не знаю. Говорю ему, что люблю его, и он отвечает, что тоже любит меня.
Я лелею это тепло внутри себя, шагая по широкой чистой дорожке и поднимаясь по ступеням на веранду, окружающую дом. Между цветами лениво перелетают пчелы, собирая нектар; густой запах гиацинтов и роз собирается в опьяняющее облако.
Я звоню, и через десять секунд дверь открывает костлявая женщина средних лет, которая смотрелась бы куда более уместно в фермерском домке посреди прерии во времена экспансии на Запад – или, если давать этому настоящее определение, вторжения на Запад. Длинные волосы уложены узлом на макушке, угловатое лицо с резкими чертами; на ней полноразмерный фартук, из тех, которые надеваются на шею и доходят до колен. Это похоже на театральный костюм. Под фартуком она носит цветастое платье с высоким воротником и длинными рукавами, несмотря на летнюю жару.
– Да? – с подозрением спрашивает эта женщина, разглядывая меня так же пристально, как и я ее.
– Здравствуйте. Мне нужно поговорить с мистером Спарксом, – говорю я ей.
– Мистер Спаркс в настоящее время не ищет новых клиентов…
– Я не новый клиент, мэм. Я приехала в город всего на один день, и мне нужно поговорить с ним о Вере, Ви, дочери Марлин Крокетт.
– Мистер Спаркс не беседует с журналистами без заблаговременной договоренности.
«Тьфу ты!»
– Я не журналистка. – Ненавижу это делать, но бывают случаи, когда моя мрачная слава оказывается полезной. – Меня зовут Гвен Проктор. Я бывшая жена Мэлвина Ройяла. Быть может, вы спросите мистера Спаркса, могу ли я поговорить с ним?
Она моргает раз, потом другой и, не меняя выражения лица, говорит:
– Пожалуйста, подождите пару минут.
Дверь снова закрывается, но довольно мягко, без стука, и я послушно жду. Менее чем через минуту дверь открывается снова, но на пороге стоит уже не дракон-домоправительница. Я вижу перед собой пожилого мужчину с серебристо-седыми волосами, слегка более темными на макушке, чем по бокам. Он одет в безупречно отглаженную, ослепительно белую рубашку и костюмные брюки; на шее у него повязан галстук с узором «пейсли». Даже подтяжки у него в тон галстуку. И всё это, вероятно, стоит больше, чем я потратила на свой гардероб за всю жизнь.
Мужчина улыбается и протягивает мне руку.
– Мисс Проктор, – произносит он, поднимая брови. – Я правильно помню, вы предпочитаете, чтобы вас называли «мисс»? Признаться, я читал о вашем… скажем так, прошлом. Но никогда не думал, что мы встретимся лично.
Я пожимаю ему руку и киваю.
– Я здесь насчет Марлин и Ви Крокетт.
Его улыбка угасает, и он, в свою очередь, тоже кивает.
– Да, входите, пожалуйста. Боюсь, это будет долгий разговор.
В коридоре свежо пахнет средством для полировки с лимонным маслом, на деревянном полу ни пятнышка. На стенах висят на удивление яркие картины, в основном изображающие сады, но у меня нет времени рассматривать их; следом за мистером Спарксом я прохожу по коридору в просторный кабинет. Почти весь пол закрыт огромным персидским ковром красного цвета, на нем стоит огромный старинный рабочий стол и три кожаных кресла ему под стать. В комнате стоит все тот же успокаивающий запах полироли со слабыми нотками табака, и я, помимо собственной воли, глубоко вдыхаю его. Моя мать когда-то применяла то же самое средство для полировки с лимонным ароматом. Мое детство было пропитано им наряду с запахом трубочного табака, который курил мой отец.
Мистер Спаркс вежливо предлагает мне занять одно из кресел, а сам садится за свой стол. Несколько секунд он сидит, слегка раскачиваясь, потом произносит:
– Где мое воспитание… Могу я предложить вам кофе? Чай со льдом? Кажется, миссис Полл испекла сливочный торт, если вы его любите.
– Спасибо, ничего не нужно. – Хотя «сливочный торт» звучит соблазнительно.
– Хорошо. Пожалуйста, объясните, каким образом вы оказались причастны к этому делу, мисс Проктор.
Как всякий хороший юрист, он просит меня подтвердить то, что ему и так уже известно.
– Мне позвонила ее мать, – говорю я. – И я беспокоилась о том, что происходит здесь, поскольку, судя по тому, что я поняла из этого телефонного разговора, Марлин, похоже, боялась того, что ее собственная дочь собирается убить ее.
– Вы также были свидетелем – точнее, послухом, если можно так выразиться, – того, что случилось с Верой, разве не так? Детектив Фэйруэзер сказал мне, что намеревался взять у вас показания. – Мистер Спаркс говорит с акцентом, похожим на обычную вулфхантерскую манеру тянуть гласные, но не настолько застарелым. Вероятно, он учился где-то за пределами города и сознательно старался отделаться от этого. В некоторых местах южный акцент способен стать настоящей помехой. Я оглядываюсь в поисках диплома; почти у каждого юриста он висит на стене в рамочке. Да, вот он, правее стола, но стекло слишком сильно отражает свет, падающий в окно, и я не могу прочитать, какое учебное заведение он посещал.
– Да, и сегодня утром я дала эти показания, – говорю я. – Полагаю, ими поделятся с вами.
– Всегда приятно знать, что искать, на случай если кто-то это проглядит. Позвольте задать вам конкретный вопрос: считаете ли вы, что эта девушка совершила столь ужасное преступление?
– Я не знаю. Детектив Фэйруэзер не позволил мне поговорить с ней, и это очень плохо, потому что мне кажется… что по телефону мы в некотором роде нашли контакт. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы мои указания позволили ей остаться в живых.
– Вы, вероятно, действительно спасли ей жизнь, – подтверждает Спаркс. – Наша местная полиция не так уж хорошо обучена. Вере повезло, особенно потому, что…
– Потому что люди уже знали, что между ней и ее матерью были трения? – довершаю я за него, потому что он, кажется, именно на это пытается намекнуть, не говоря этого вслух. – Знаю.
– Интересно, – говорит Спаркс, подкатываясь в своем кожаном кресле чуть ближе к столу и складывая ладони вместе.
Я рассматриваю его невероятно аккуратный стол. Ящик для входящей (или исходящей) корреспонденции, в котором лежит всего одна папка. Миниатюрная бронзовая статуэтка Правосудия с повязкой на глазах и весами в руке. Маленький молоток с чем-то вроде памятной таблички. Письменный набор с подставкой для ручек и кожаный защитный коврик для стола – то и другое выглядит совершенно чистым. В подставке стоит всего одна ручка. Не знаю почему, но мне это кажется эксцентричным, почти странным.
– Давайте вернемся назад. Когда Марлин Крокетт позвонила вам, она говорила так, словно боится кого-то?
– Да. Или какой-то ситуации. Она не вдавалась в подробности, – отвечаю я.
– И вы даже не можете предположить?..
– Мне просто показалось, что Ви переживает некий кризис; она отказалась сообщать мне, какой именно, если я не приеду, чтобы поговорить с ней лично.
– Но вы этого не сделали.
– Нет.
Он слегка склоняет голову набок:
– Почему?
Я могу привести миллион веских причин, но вместо этого говорю:
– Честно? Я не хотела ввязываться во что-то непонятное. После того, что было в прошлом году…
– Да, могу понять ваше желание держаться подальше от внимания общественности. – Он не упоминает о моем провале в студии Хауи Хэмлина, хотя я уверена, что он в курсе этого. – Полагаю, вы также решили, что это может быть ловушкой, расставленной для того, чтобы заманить вас в Вулфхантер… в это глухое местечко, где вы окажетесь отрезаны от всякой помощи.
– Ну… да, я об этом думала.
– Но теперь вы не считаете, что дело в этом?
Я моргаю.
– Марлин мертва. Ей явно было чего бояться.
– Это не означает, что вас все же не ждет ловушка. Просто приманка стала больше. – Гектор Спаркс откидывается на спинку своего кресла и рассматривает меня, слегка склонив голову. Он собирается что-то сказать, когда я слышу отдаленный стук. Ритмичный, словно кто-то забивает гвоздь. Водопроводчик проверяет трубы? На лице адвоката мелькает раздражение. Он берет трубку телефона, стоящего на углу его стола в тщательно выверенной позиции, и набирает номер. – Миссис Полл, пожалуйста, свяжитесь с рабочими и попросите их не шуметь так, будьте добры. – Кладет трубку. – Прошу прощения. Это старый дом, и ремонт здесь, кажется, идет постоянно.
– Конечно, – говорю я. – Но это красивый дом. И вы поддерживаете его в отличном состоянии.