– Ты разговаривала с Далией сегодня?
– Нет, – говорит она. – Не совсем. Она просто позвонила мне – не по «Скайпу», как обещала, а теперь… теперь она даже не сможет ничего написать мне. Ее мама… ее мама не хочет, чтобы я была рядом с Далией. – С трудом сглатывает. – Это потому, что она не хочет, чтобы Далия была лесбиянкой?
– Не знаю, – говорю я ей. – Может быть. Но, может быть, это не имеет к тебе никакого отношения. Может быть, это из-за меня и этого документального фильма. И если это так, мне очень, очень жаль, Ланни. И я сделаю все, что смогу, чтобы изменить это к лучшему, ладно?
Она сглатывает слезы, кивает и минуту спустя бормочет что-то, чего я не улавливаю. Я переспрашиваю ее, и она говорит уже отчетливее:
– Как я могла когда-то любить своего отца? Что со мной не так? Как я могла это делать?
Я крепче обнимаю ее.
– Он был твоим отцом. Мы все любили его… по крайней мере некоторое время. Тьма у него внутри принадлежала только ему, и нам неоткуда было знать, что она там есть. С тобой всё так. Понимаешь?
– Понимаю. – Ланни встает и идет в ванную. Я слышу, как она сморкается, умывается, а когда возвращается, вид у нее уже более уверенный. – Извини.
– Всё в порядке. Мне жаль, что ситуация сейчас не очень хорошая. Хотела бы я знать, как ее исправить.
Дочь испускает длинный, прерывистый вздох.
– Мне нужно что-то сделать, чтобы от этого отвлечься. Можно я пойду с тобой? Я не хочу оставаться здесь.
– Нет, Ланни. Я собираюсь посетить тюрьму.
Она вскидывается:
– Ты имеешь в виду – повидать Веру Крокетт?
Я жалею, что вообще сказала об этом.
– Да. Но…
– Я могу помочь!
– Нет, солнышко, извини. Я не думаю, что тебе разрешат.
– Но я могу быть твоей ассистенткой! Я могу делать заметки и все такое.
– Нет, – говорю я ей твердо.
– Серьезно? Серьезно? Теперь ты просто велишь мне сидеть здесь и ждать, словно… словно я еще ребенок! Вроде Коннора. Ви – моя ровесница, мама! И ей нужна помощь. Я хочу помочь!
– И сможешь помочь, – говорю я. – Обещаю. Но не…
– Я иду с тобой, – прерывает меня Ланни. – И это не обсуждается.
Вздрогнув, я понимаю, что мне знаком этот тон. Именно его я использую, чтобы положить конец спору. Ланни встает с кровати, идет в ванную и закрывает дверь. Я слышу, как течет вода. Она принимает душ.
Потом раздается стук в запертую межкомнатную дверь. Я открываю и вижу Сэма и Коннора, нагруженных едой. Это, конечно, фастфуд – в городе больше ничего нет, кроме одной маленькой столовой, которая, похоже, обслуживает только местных.
Я не намереваюсь брать с собой дочь. Ни за что на свете.
А потом, когда я наполовину съедаю свой гамбургер, звонит мой телефон, и я отхожу в сторону, чтобы ответить на звонок Гектора Спаркса.
– Я договорился о беседе, – говорит он мне. – Детектив Фэйруэзер был не очень доволен, но я считаю это хорошей идеей. Ви с большей вероятностью даст нам какие-либо сведения, если будет чувствовать себя комфортно, – а с вами ей, похоже, более комфортно.
Я делаю вдох и прежде, чем успеваю подумать как следует – и передумать, – выпаливаю:
– Со мной будет моя дочь.
– Ваша дочь?
– Атланта. Ей пятнадцать лет, она примерно одного возраста с Верой. Я думаю, что ее присутствие может оказаться полезным; возможно, оно успокоит Ви.
– Вы… э-э… не беспокоитесь о том, что ваша дочь может услышать то, что скажет Вера?
– Она слышала и худшие вещи, – заверяю я его. – Поверьте мне.
– Что ж, я точно не захотел бы, чтобы моя дочь участвовала в подобном. Но… речь идет о жизни такой же юной девочки. Они почти наверняка решат судить Ви как взрослую. И в Теннесси не отменена смертная казнь.
– Мы будем там вместе. Хочу пояснить: моя дочь будет молчать. Говорить буду я. Она моя… ассистентка.
– Понимаю, – соглашается адвокат. – Спасибо, мисс Проктор. Ваша помощь очень важна. Нас ждут у входа в окружную тюрьму в три часа дня. Ехать туда примерно полчаса. Я встречу вас там.
Я проверяю время. Час дня. Потом оборачиваюсь и смотрю на свою семью. На Сэма, который улыбается каким-то словам Коннора и с неподдельной любовью смотрит на моего сына. На Ланни, которая демонстративно ворчит из-за того, что в ее гамбургере слишком много латука; с кончиков ее волос все еще капает вода. На Коннора, который, судя по сиянию в его глазах, говорит о чем-то, чем он страстно увлечен.
– До встречи, – говорю я мистеру Спарксу.
Надеюсь, что я поступила правильно. И сейчас могу лишь молиться о том, чтобы я не совершила серьезной, быть может, смертельной ошибки.
10. Гвен
Сэм сразу соглашается, что мы должны поехать все вместе, и пока все собираются, он рассчитывается с администрацией мотеля. Честно говоря, Сэм как-то слишком охотно съезжает отсюда, но этот мотель и мне кажется угнетающим. Коннор нашел местечко – коттеджный отель – под названием «Вулфхантер-ривер-лодж» неподалеку от леса; это звучит мило и выглядит более уютно.
Фотографии не лгут. Коттедж расположен примерно в пяти милях от Вулфхантера; это скромных размеров строение в деревенском стиле, с большими комнатами, из окон открывается великолепный вид на лес, а приветливый владелец, похоже, искренне раз нашему приезду. Когда мы вселяемся в наши смежные комнаты, Сэм отводит меня в сторону, чтобы поговорить.
– Я беру Ланни с собой на этот допрос, – говорю я ему первым делом. – Поверь мне. Я думаю, это важно, иначе не сделала бы этого. Сейчас Ланни нужно чувствовать себя полезной.
Я вижу, что Сэму это не нравится, однако он смиряется с этим – похоже, тут есть что-то еще.
– Дай мне свой телефон.
Я в замешательстве подчиняюсь, и он протягивает мне другой, новенький. Я смотрю на него, хмурясь. Еще один «расходный» мобильник.
– Что это?
– Пора сменить телефоны, – говорит Сэм. – Может быть, у меня легкая паранойя по поводу этих киношников, но мы уже довольно давно не меняли номера. Ты мне веришь?
– Конечно. Детям тоже?
– Да. Я уже заменил их сотовые. Внес туда номера, которые им могут понадобиться, плюс оба этих. У тебя в телефоне уже есть мой номер, Коннора, Ланни, Кец, Престера, Хавьера, Майка и твоей мамы.
– Наверное, нужно еще добавить номера Спаркса и Фэйруэзера, – говорю я. – На всякий случай.
Сэм отдает мне мой телефон обратно, я добавляю номера в контакт-лист и возвращаю ему свой старый телефон.
– Ты избавишься от них? – спрашиваю. Он кивает. – Сэм… что не так?
– Не сейчас, – говорит он, глядя на мобильник, который держит в руках. – Поговорим об этом вечером.
Я проверяю время. Он прав: если я хочу успеть в тюрьму вовремя, нужно хватать Ланни и мчаться туда немедленно. Если, конечно, считать, что указания Спаркса точны. Я стучусь в межкомнатную дверь, и мне открывает Ланни. Она заново нанесла макияж и выглядит куда более спокойной, чем прежде.
– Пора ехать?
– Если ты готова.
– Я готова. – Она оглядывается через плечо и понижает голос: – Кстати, Коннор извинился.
– Он не хотел задеть тебя. Во всяком случае, не так сильно.
– Знаю. – Дочь вздыхает: – Общаться с ним – все равно что обниматься с перекати-полем.
– С тобой тоже.
Ланни усмехается, и я не могу не улыбнуться в ответ.
– Это семейное, – заявляет она. – Только ты больше похожа на клубок колючей проволоки.
– Чертовски верно, – отвечаю я и поднимаю кулак, предлагая стукнуться. Ланни закатывает глаза. – Что, это уже не круто?
– Просто поехали, – говорит она. – Коннор сказал, что Сэм возьмет его на прогулку в лес.
– Ты уверена, что не хочешь пойти с ними, вместо того чтобы…
– Вот еще! Я же накрасилась.
Ланни права: если пройти всего полмили по такой жаре, то все эти тщательно нанесенные тени и подводка превратятся в размазанную потную маску.
– Тогда поехали.
Всю поездку до окружной тюрьмы меня терзают сомнения в принятом решении. Какой бы сильной и смелой ни была моя дочь, она еще не взрослая. Если прошлый год и все наши разборки с «Авессаломом» и моим бывшим мужем чему-либо меня научили, так это тому, что мои дети отважны и умны, но не всегда поступают мудро. И безопасно.
И, вероятно, они набрались этого от меня.
Тюрьма округа выглядит более солидно, чем полицейское управление Вулфхантера, и прежде чем получить разрешение припарковаться, я предъявляю документы охраннику; он просматривает их, возвращает мне и жестом велит проезжать. На парковке стоит еще минимум тридцать машин; большинство выглядят довольно побитыми жизнью. Я как можно ровнее встаю в первый ряд и поворачиваюсь к дочери.
– Итак, – говорю, – теперь ты должна воспринимать все происходящее всерьез, понимаешь? Это не игра. И то, что мы собираемся сделать, – не самое безопасное предприятие.
Она медленно кивает:
– Знаю.
– Точно знаешь? – Я всматриваюсь в ее лицо. – Я не шучу с тобой, Ланни. Ты должна делать то, что скажу тебе я или охранники или адвокат. Никаких споров, никаких колебаний. Если возникнут какие-то проблемы, ты должна просто убежать и найти безопасное укрытие и ни в коем случае не задерживаться ради меня. Понимаешь?
Я вижу, что это ее пугает. Хорошо. Мне нужно, чтобы она сейчас боялась. Дочь ничего не говорит, лишь еще раз кивает.
– Ладно, – говорю я. – Идем. И не заставляй меня жалеть о том, что я согласилась на это, хорошо?
Мы проходим через раскаленную парковочную площадку к тяжелым дверям окружной тюрьмы. Оказавшись внутри, попадаем в хорошо освещенный вестибюль с пугающе массивной стойкой, которая тянется через всё помещение. Стойка сделана из старого дерева, и не столь давно к ней добавлена стена из пуленепробиваемого стекла, тянущаяся от столешницы до потолка. Открыто только одно окошко, и впереди нас стоит очередь из четырех человек. Движется она медленно.
Я нигде не вижу ни Гектора Спаркса, ни детектива Фэйруэзера. Мы получаем пропуска – хотя женщина за конторкой бросает на мою дочь долгий оценивающий взгляд – и усаживаемся на скамью. Довольно скоро выкрикивают номера, обозначенные на наших пропусках, и мы направляемся к двери в конце конторки; замок на двери жужжит. На табличке указано: «Открывать только при подаче звукового сигнала. Автоматически включается сирена!» Я гадаю, как часто им приход