Потом Ланни неожиданно говорит:
– Это неправильный вопрос, верно?
Я бросаю на нее взгляд, в котором, как я надеюсь, явственно читается: «Не вмешивайся». Но ее слова, как ни странно, действуют. Ви снова поднимает на нас взгляд. Нет, на Ланни. Она даже убирает с лица несколько прядей.
– Ты права. Я не просыпалась, потому что даже не ложилась спать. Я была не дома, а на вырубке у реки.
– У какой реки? – спрашиваю я.
– Вулфхантер-нивер, тут другой реки нет.
– Ты была там с кем-то еще? – уточняю.
– Нет, – отвечает Ви, и я понимаю, что это ложь, потому что взгляд прозрачно-зеленых глаз смещается куда-то в сторону, а потом снова устремляется на мою дочь. Мне не нравится этот взгляд. Совсем не нравится. – Ну, может быть, там были и другие, но мы не обращали внимания друг на друга. Мы занимались своим делом, вот и всё.
– Каким своим делом? – спрашивает Ланни. Я прикусываю язык, чтобы не сказать ей «молчи» – по моим прикидкам, если она будет молчать, мы вообще ничего не добьемся.
Но даже Ланни в ответ на свой вопрос получает лишь вялое пожатие плеч, обтянутых тюремной униформой.
Гектор Спаркс внимательно следит за всем этим. Он смотрит на Ви Крокетт поверх очков – пристально и весьма заинтересованно, судя по выражению его лица. Честно говоря, мне от этого слегка неуютно. Ви полностью игнорирует его – как будто долго практиковалась в этом.
– Тогда расскажи мне о том, что было предыдущим вечером, – говорю я, – и до тех пор, пока ты не нашла свою маму.
Я полагаю, что она совсем замкнется в себе, но вместо этого она говорит:
– Я пошла на вырубку. Тайлер принес «окси» [11], который купил у какой-то бабки – ей деньги были нужны. Мне тоже перепало. Шерон принесла большую бутылку виски и еще водку. Мы зажгли костер и сидели вокруг, кайфовали. Дикки предлагал мет, но эту дрянь я не употребляю. – На миг в ее голосе пробивается гордость. – Потом Тайлер сказал, что за «окси» я должна отсосать ему, вот же падла… После этого я валялась у костра, от «окси» и виски мне захреновело, поэтому я осталась. Когда меня перестало мутить, Тайлер и Шерон уже ушли и костер погас.
Я чувствую, как вздрагивает моя дочь, когда ее ровесница так небрежно упоминает о сексуальных действиях.
– И что ты делала после этого? – спрашиваю я. Снова пожатие плечами, еще более вялое, чем прежде.
– Пошла в школу, отсидела несколько уроков, – отвечает Ви. – Потом стало скучно.
– И куда ты отправилась?
– Никуда.
– Вулфхантер не такой уж большой. Здесь почти некуда пойти. Постарайся вспомнить.
Вера закатывает глаза.
– Какое-то время ошивалась на заброшенной стекольной фабрике. У меня там припрятан спальный мешок и еще кое-что на те случаи, когда мне не хочется идти в школу.
Я полагаю, что «кое-что» означает или таблетки, или алкоголь, или то и другое разом.
– Ты видела там кого-нибудь еще?
– Нет.
– И что ты делала? – спрашивает Ланни.
Ви неожиданно улыбается. Эта улыбка потрясает меня, потому что выглядит так… нормально. Как будто девушки просто дружески болтают и вокруг нет тюремных решеток, и одна из них не обвиняется в убийстве собственной матери.
– Хорошо проводила время. Пила, слопала последний свой «окси». Ну и меня просто унесло ненадолго.
Мне не нравится этот ответ.
– А что потом?
– Пошла домой. Это недалеко. – Ви отворачивается, и я не вижу, улыбается ли она по-прежнему, но мне представляется, что да, и я отгоняю очередной приступ странного предчувствия. – Мама лежала на полу, ружье валялось рядом с ней. Полагаю, они прикончили ее, как она и думала. Я схватила его, потому что услышала, что снаружи кто-то есть. Выстрелила, чтобы прогнать их. Думала, что они убьют меня так же, как и ее. – Она смеется. Смеется. – Да ладно, это был просто почтальон, и я в него не попала.
– Детектив Фэйруэзер сказал, что ты была испачкана в крови. Можешь сказать мне, как это произошло? – На это она не отвечает. Просто замирает. Я пропускаю это, потому что время уходит. – Ты сказала – «они». О ком ты говорила?
Ви качает головой.
– Мама на самом деле никогда этого не говорила. Только о том, что что-то неправильно и ей нужно найти помощь. Я никогда особо не обращала на нее внимания. Она вечно нервничала то из-за одного, то из-за другого. Ей нравилось читать про всякие теории заговора. – Говорит она медленно, почти печально. Я гадаю, испытывает ли она сожаление.
Я задаю еще несколько вопросов, но Ви, похоже, устала и почти засыпает. Отвечает она односложно или просто качает головой. Даже Ланни ничего не удается добиться от нее.
Наконец Гектор Спаркс говорит:
– Мисс Проктор, полагаю, нужно завершать этот разговор. Я действительно должен ехать по делам. – Как будто его клиентка отрывает его от чего-то более важного.
Я чувствую жгучий прилив неприязни и напоминаю себе, что сейчас он, по сути, мой босс. Нужно следовать заданным правилам. Адвокат кивает стоящему снаружи охраннику, и тот отпирает дверь. Спаркс встает и выходит. Ланни медлит, глядя на меня.
Время вышло. Я подаюсь через стол так далеко, как только осмеливаюсь:
– Ви, посмотри на меня. Мне нужно, чтобы ты сказала правду. Это ты убила свою мать?
Она медленно поворачивает голову и убирает волосы назад.
– Нет, мэм. Я не стала бы этого делать. Она не была плохой женщиной. Просто по большей части находилась где-то не здесь. Не со мной.
Я не знаю, верю ли ей. Я не знаю, кто сидит передо мной. Или что.
– У тебя все будет в порядке? – спрашивает Ланни у Ви. Та улыбается ей – грустно, едва заметно.
– Это самая лучшая спальня, какая у меня была.
И это ужасно до тошноты, потому что я совершенно уверена: она имеет в виду именно то, что говорит.
– Надо идти, – торопит нас охранник, придерживая дверь.
Мы с Ланни поднимаемся, чтобы уйти. Уже делаем пару шагов к двери, когда Ви произносит:
– Погоди. Тебя зовут Ланни, верно?
Я поворачиваюсь к ней, моя дочь тоже. Ви наклоняется вперед, глядя на свой сорванный ноготь. Под ним набухает ярко-алая капля крови, и она поднимает палец, чтобы эта капля скатилась по коже.
Я инстинктивно встаю между ней и своей дочерью – несмотря на то, что Ви прикована к месту.
– Я знаю, кто ты, Ланни, – говорит Ви и смотрит мимо меня. – Твой папа был насильником и убийцей. Все это знают. И, наверное, думают, что ты тоже плохая.
– И что ты хочешь этим сказать? – К чести Ланни, голос у нее не дрожит.
– Только то, что ты знаешь, каково это. Я этого не делала. Я не хорошая девочка, но и не убийца. Только не маму. Только… – Глаза ее неожиданно наполняются слезами, но Ви не плачет. Она моргает, и капли катятся по ее щекам. Я гадаю – нет ли у нее природной актерской способности плакать по собственному желанию. – В доме было темно. Я споткнулась, упала на нее и вся перемазалась в крови. Моя рука провалилась в нее. – Мне кажется, что меня ударили в живот. Она делает мучительный вдох и склоняет голову. – Вот что там произошло. Вы хотели знать. Вот вам правда.
– Мисс Проктор, – строгим тоном окликает нас от двери охранник. Я киваю Ви и веду Ланни прочь. Все еще держусь позади нее, словно щит между моей дочерью и девушкой, о которой я не знаю, могу доверять ей или нет.
– Мам? – Пока мы стоим в тамбуре между допросными и камерами, Ланни поворачивается ко мне. – Как ты думаешь, она врет?
– Врет о чем? – спрашивает Спаркс, проверяя свой телефон.
Он пропустил последнюю часть разговора. Слишком уж был занят. Я говорю:
– Если вам нужно что-то, что вы можете использовать для защиты, так вот: она сказала, что споткнулась в темноте о труп своей матери и упала на него. Отсюда и кровь на ее одежде. И вы знали бы это, если б не спешили так на свою следующую встречу.
Он моргает.
– Мисс Проктор, она далеко не единственный мой клиент.
– А другие ваши клиенты тоже находятся под судом за убийство?
Он оскорбленно выпрямляется:
– Это несправедливо…
– Несправедливо – когда невиновного человека запирают в таком месте, – говорю я ему. – Поищите ударное разбрызгивание.
– Что?
– При выстреле из дробовика на близком расстоянии возникает ударное разбрызгивание – мельчайшие капли крови разлетаются широким кругом. Невооруженным глазом этого можно не увидеть. Если на ее коже или одежде нет этого круга из брызг, значит, Ви никак не могла застрелить свою мать с близкого расстояния. – Я делаю паузу и понижаю голос: – Она сказала, что, когда упала на труп, ее рука провалилась в рану. Чтобы проделать в теле такое отверстие, выстрел должен быть произведен с очень близкого расстояния. Чем дальше, тем сильнее разлет дроби.
– Спасибо. – Он записывает это в блокнот. – Я боюсь даже спрашивать, откуда вы это знаете.
– Я обычно стараюсь узнать побольше, особенно о работе патологоанатомов.
Спрашиваю его о людях, о которых упоминала Ви – о тех, которые видели ее предыдущим вечером, – и Спаркс обещает, что проверит их. Я в этом не уверена.
– Мистер Спаркс, – говорю я, – вы действительно намерены защищать ее? Или просто делаете это все для галочки?
Адвокат смотрит на меня, и его взгляд за изящными очками, водруженными на нос, выглядит… очень холодным. Я часто слышала, как юристов именуют акулами, но редко видела у кого-то из них настолько акулий взгляд. Потом он моргает, и это впечатление исчезает.
– Я сделаю всё, что смогу. Важно то, что мы верим в ее невиновность, так?
Верю ли я?
Честно говоря, понятия не имею.
Спарксу кто-то звонит. Разговор получается резкий и короткий, а я оглядываюсь назад, в сторону допросной, где Веру Крокетт отстегивают от стола. Она поднимает голову и смотрит на меня. И в эту секунду ко мне приходит знание.
Я знаю, что Ви Крокетт не убивала свою мать. Это ощущение на уровне инстинктов. Мне не нравится эта девушка, у нее куча проблем, и то глубокое впечатление, которое она, похоже, произвела на мою дочь, заставляет меня нервничать. Но я вижу, что Ви в шоке, она реагирует на все странным и непредсказуемым образом. Но под этим лежит глубокая, болезненная травма. Я вижу это.