— Пожалуйста, можете убедиться сами.
Он поднес развернутую пленку к свету, темному, грозному свету этого дня, к сверканию лемеха посреди небесной пашни.
Герта за его спиной медленно подошла поближе. Прищурив глаза, посмотрела пленку.
— Да, это та самая, — удовлетворенно произнесла она. И (внезапно вытянув руку): — Дайте сюда!
Малетта отпрянул:
— Э-э, потише! Только так на так!
— Вы мне не верите?
— Вы мне тоже. Когда вы придете?
— К вам никогда, — сказала она и улыбнулась.
Он обалдело уставился на нее.
Она улыбалась! И на щеках у нее обозначились ямочки.
— К вам я не приду! — сказала она. — Это слишком рискованно. У меня есть лучшее предложение: приходите вы ко мне.
— Что? — воскликнул Малетта. — Я? К вам? Сюда? В «Гроздь»?
Гулкое эхо отскочило от кафельных стен.
— Т-с-с! — Она приложила к губам толстый указательный палец. А потом сказала: — Я придумала. Сейчас пок ажу.
С деловитым видом она пошла впереди него к двери.
— Идите через двор, — сказала она, — за сарай. Только постарайтесь, чтобы вас не было видно из кухни. Я сейчас же туда приду. — Держась за щеколду, она подождала, покуда он выйдет, захлопнула за ним дверь и заперла ее.
— Значит, за сараем! — повторила Герта.
Малетта все еще держал пленку, темного ленточного червя, которого буря рвала у него из рук. Слава богу! Он свернул ее и живо сунул в карман, а Герта в это время, громко топая, поднималась по деревянной лестнице. Но тут великий пахарь (буря) взревел с новой силой. Взмахнул бичом, погнал волов; и Малетта, тоже подгоняемый ударами бича, понесся во двор. Грязища! Снежное месиво и потоки воды! Пространство двора и пространство неба, взрыхленные сверкающим лемехом! С криками «эй!», «но-но-но!» — на волах по крышам! И пошло́! Черный, отливающий жиром глянец ложился на глыбы льда. В этом освещении, когда предметы казались неимоверно большими, — к примеру, кухонные окна, пялившиеся на него, — Малетта постарался стать как можно меньше. Никогда еще эти окна не были такими темными и громадными. Придерживая рукою шляпу, Малетта перепрыгнул с камня на камень, тотчас же провалился в воду по щиколотку и оказался у сарая, что пел, как эолова арфа, и содрогался от стука воловьих копыт. Малетта брел вдоль сарая, шатаясь, по колено увязая в рыхлом снегу. Над его головою постукивала дощечка с надписью: «Здесь». В нос ему ударил едкий запах деревянного сортира. Обогнув вонючий воющий домишко, Малетта очутился у задней стенки сарая. Оглянувшись, он понял, что ему удалось наконец избавиться от пристально-настороженного взгляда кухонных окон. Лемех провел борозду по его черепу. Перепахал головной и спинной мозг. Это уже становится невыносимым, думал он. И еще: бог ты мой! Не будет же она сразу… Вдруг над нпм точно ворона закаркала. Вверху взвизгнули ржавые петли! От ужаса глаза у него полезли на лоб, казалось, еще немного — и они полезут по загаженной торцовой стене сарая. Он увидел: в каменной кладке стены горизонтально торчит балка, виселица! А под ней — открытая дверь! И — он не поверил глазам — из этой двери на него смотрела Герта Биндер.
В сапогах и в развевающейся юбке, высоко над его головой она стояла подбоченясь, широко расставив ноги, а пахарь задирал ей юбку.
— Как вы туда попали? — спросил Малетта.
Она звонко расхохоталась.
— Через чердак! — крикнула она. И потом: — Хватит лупиться, а то ослепнете! Лучше дайте мне лестницу, вон она лежит там, у стены.
Малетта принес и приставил лестницу.
— Только руки перемажешь, — проворчал он.
Держа лестницу, он смотрел вверх, на роскошные ляжки, то и дело мелькавшие под юбкой. Наконец красотка спустилась, перепрыгнула две последние перекладины и, хихикнув, упала навзничь прямо на руки Малетте. Запрокинув голову, лежала она в его объятиях и скалила свои белые зубы. Вблизи, при дневном свете ее широкое лицо казалось до ужаса грубым.
— Я прошла по стропильным фермам, — прошептала она, — чтобы меня не застукал мой жених. Он все время следит за мной. Но сегодня вечером он уезжает.
Малетта ощутил тепло ее дыхания и вконец одурел. Он попытался поцеловать ее в приоткрытые губы, но она успела отвернуться.
— Задатков не даю, — сказала Герта, выскальзывая из его объятий. Она откинула со лба жесткие растрепавшиеся волосы и засмеялась. Ее зубы были единственным источником света в этот мрачный полдень. И вдруг:
— Ну ладно! Начнем, что ли!
А Малетта:
— Прямо сейчас? Господи помилуй!
А она (снова смеясь):
— Боитесь? Я хочу вам показать, как пройти в дом. — Она уже свернула направо за угол и, тяжело ступая, пошла вдоль задней стены сарая. — Сегодня вечером вам нечего бояться, — сказала Герта, — часов в десять все уже улягутся спать.
Пройдя несколько шагов, она остановилась. Теперь они стояли вплотную к торцовой стене дома, откуда было рукой подать до узкой проезжей дороги, что тянулась между полями и надворными постройками.
Скрестив руки на груди, Герта уставилась в землю.
— Вот здесь, — таинственно сказала она. И с силой принялась сапогами отгребать от стены снег прямо на Малетту.
А он (возмущенно):
— Вы же меня совсем засыпали!
А она:
— Не велика беда! Смотрите, вот здесь спуск!
Из-под снега показались старые, черные от влаги доски, люк, возле самой стены дома.
— Это ход в погреб, — сказала Герта. — Вы спуститесь вниз и пройдете вдоль стены до погреба. Свет на лестнице я оставлю и засуну поленце под дверь, чтобы она не захлопнулась.
— А дальше?
— А дальше выйдете в подворотню, вы же сами знаете, и во все горло крикнете: «Герта!». Хотя нет, — поправилась она — вы прокрадетесь наверх, моя дверь последняя по коридору.
— Ну это уж слишком! Вы что, меня и вправду за дурачка считаете?
Она сделала испуганное лицо.
— Ну что вы, господин Малетта.
А он:
— Вы надо мной издеваетесь! Что это здесь такое? Навозная яма или что-нибудь в этом роде?
Малетта нагнулся и рванул железное кольцо, торчавшее из рыхлого снега.
А она (полная усердия и желания помочь):
— Погодите, снегу еще слишком много!
Она ногой сгребла снег с доски, грязное месиво брызнуло Малетте прямо в лицо.
Малетта так и взвился. Он позеленел и весь дрожал от гнева и возмущения.
— Ой! Я вас, кажется, обрызгала! — засмеялась Герта. Она тоже нагнулась и сама потянула за кольцо. — Помогите же мне, прошу вас! — сказала она.
А он:
— Еще чего! Идите-ка вы к черту, фрейлейн!
Герта (нагнувшись и выставив зад):
— С превеликим удовольствием! Но сначала вы должны убедиться, что я не обманщица. — Она присела на корточки (ляжки под ее юбкой широко растопырились) и — раз-два, взяли! — подняла тяжелую крышку. Раздался звук, похожий на свинячье чавканье, и черная пасть раззявилась им навстречу.
И она (торжествуя):
— Ну, что вы теперь скажете?
Малетта с опаской наклонился над люком.
Облицованная камнем шахта, железная лестница. Стоптанные ступеньки терялись в темной глубине.
— Интересно! — сказал он. — Даже очень интересно. Выходит, ваш погреб может обчистить каждый кому не лень?
А она:
— Ничего подобного! Этот ход знаем только мы. И вообще в наших местах люди все честные.
На лице Малетты отразилось сомнение как в потаенности хода, так и в честности местных жителей.
— Ну конечно, — сказал он, — я буду сидеть в погребе, а вместо вас явится ваш жених и устроит мне красивую жизнь.
Она опять засмеялась.
— Смелость города берет, — сказала она. — Во всяком случае, дорогу я вам показала. А теперь гоните-ка пленку!
Герта отпустила крышку, и от стука, с которым та захлопнулась, от внезапного дыхания глубины мурашки пробежали по ее телу.
А Малетта:
— Сейчас? Авансом? Я не такой болван!
А она:
— Господи, мой жених вечером уедет домой. И он сказал, чтобы до тех пор пленка была у меня. А иначе он больше не приедет.
Малетта, в голове у которого ничего не оставалось, кроме боли и смятения, вдруг почувствовал себя обязанным войти в ее положение. Он сказал:
— Ладно уж, бог с вами, берите.
Он вытащил пленку из кармана и отдал Герте. Она зажала ее в своей грубой красной руке.
— Спасибо, — сказала она. И еще раз: — Спасибо.
Она посмотрела на Малетту, казалось, готовая с воплем радости броситься ему на шею, но вдруг повернулась и побежала прочь.
— Значит, около половины двенадцатого! — крикнула она на бегу. — Я оставлю свет и не запру свою дверь.
Она снова засмеялась, подмигнула Малетте через плечо и помчалась по разливанному морю грязи (под ногами у нее взблескивали фонтанчики мутной воды, великий пахарь дул ей в спину, подгонял ее) и — Малетта не успел и глазом моргнуть — скрылась за углом сарая.
Почти у каждого человека — и прежде всего у человека образованного — не хватает в голове какого-нибудь винтика; а это значит, что в известных обстоятельствах его ум может обернуться невероятным идиотизмом. Сам он не замечает, как это происходит, а контрольного прибора, который бы это зафиксировал, у него нет. У него есть только таблетки (не от идиотизма, а от болей), таблетки, унимающие головную боль, которая могла бы послужить предостережением. И вдобавок убежденность, что он умен, и вера, не в бога, а в собственный разум, который, как ему удалось убедиться, еще никогда его не подводил. Так что же он делает? Ну конечно, он идет домой, но не затем, чтобы лечь в постель и плевать в потолок. Нет! Как раз сегодня он очень возбужден, как раз сегодня хочет наложить на себя руки. Но стоит ему проглотить таблетку, и вскоре он замечает, что головная боль утихла, а все остальное он, наоборот, перестает замечать (к примеру, что все местные жители посматривают на него с ухмылкой). Он видит только дочку мясника, с развевающимися волосами, беспечно прыгающую по самой грязи, а так как в детстве бонна всегда говорила ему: «Пфуй! Бяка!» — зрелище это особенно его раздражает. Чистота прежде всего! Он умывается, бреется, стрижет ногти на руках и на ногах (чтобы подчеркнуть свое превосходство!), припараживается, готовясь к авантюре, исход которой мог бы предвидеть любой осел. Ну в самом деле! Он думает: ясно как божий день — это ловушка! Разумеется, он