Но оба они были людьми умными и опытными. Оба прекрасно понимали, что в серьезных делах нельзя позволять себе обращать внимание на собственные симпатии и антипатии. В данном же случае дела представлялись более чем серьезными.
Загребельный бросил на Гурова острый, словно бы прицеливающийся взгляд, криво улыбнулся, коротким жестом указал своим охранникам на джип. Смысл жеста был понятен: вы мне пока не нужны, сидите и не высовывайтесь.
– Что ж, Лев… Иванович, – сказал он, пытаясь изобразить что-то вроде улыбки, – давайте попробуем найти общий язык.
…Но беседа забуксовала, едва начавшись. Лев, естественно, не собирался посвящать Загребельного во все детали расследования, а тому хотелось именно этого! Однако смертоносные железки, разложенные на столе Харцилевича, и баллоны с фосгеном и хлорцианом на Федора Андреевича впечатление все же произвели.
– Так вы хотите сказать, – лоб Загребельного пошел морщинами, глаза засверкали недобрым блеском, – что мой покойный зять, Алексей Борисович Давиденко, был в курсе всего этого безобразия?
– Если бы просто в курсе! – вздохнул Гуров. – Я убежден, что именно Давиденко создал в «Палестре» настоящую преступную группу, используя некоторых воспитанников старшего возраста. Сами они называли себя Стаей. А еще я уверен в том, что вы, Федор Андреевич, прекрасно знали об этом. И каким-то образом использовали в собственных интересах. Правда, доказать я этого не могу. Пока не могу. Мне сейчас немного не до этого. Тем более я не собираюсь копаться в некоторых… э-э… не совсем законных аспектах деятельности вашего фонда «Инициатива». Это не мой кусок пирога, хоть, не скрою, было бы любопытно посмотреть, какая в нем начинка.
Услышав такое, Загребельный резко приподнялся в кресле и злобно уставился прямо в спокойные глаза Гурова. Лицо Федора Андреевича медленно наливалось кровью – от шеи до нахмуренных бровей.
– Да вы, полковник, соображаете, что говорите? – прошипел он. – Вы отдаете себе отчет? Вы что, угрожать мне пытаетесь? Я же вас в бараний рог согну!
– Прекрасно соображаю и отдаю. Что до бараньего рога… Многие пытались проделать со мной подобную операцию и до вас, – пожал плечами Гуров. – Только что-то ни у кого не получилось. Успокойтесь, Федор Андреевич. Я же предельно ясно обрисовал ситуацию: сейчас не вы у меня на прицеле. Я расследую дело о двух убийствах, это если не считать смерти солдатика из ОБХЗ. Я уверен, что вы к этим смертям прямого отношения не имеете. Кстати, вы знаете, что сегодня чуть не убили еще одного человека, вашу дочь? Ага, вижу, что не знаете. Значит, Екатерина звонить вам не стала. Любопытно, почему? В нее сегодня стреляли. Вот из такой же забавной штучки, что лежит на столе. Арбалет называется. Раньше видеть не приходилось? И я уверен, что стрелял тот же самый человек, который убил вашего зятя и его заместителя, Анджея Сарецкого. А еще я уверен в том, что и Екатерина была в курсе темных дел своего супруга. Мало того, принимала в них самое активное участие. И, как мне кажется, играла не последнюю роль в организации убийства собственного мужа.
Когда слова Гурова дошли до сознания Загребельного, он сразу как-то оплыл, сдулся, точно проколотый воздушный шарик, и тяжело опустился в кресло. Вот теперь-то Федор Андреевич почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. В ушах зашумел морской прибой, перед глазами поплыли зеленые пятна. Слишком до многого докопался этот проклятый мент с холодными, проницательными глазами. И надо же, ведь сам Загребельный настаивал, чтобы за расследование убийства Давиденко взялся именно полковник Гуров. Какая ирония судьбы! Ведь он всего лишь хотел выяснить, предал его Алексей или нет! План был прост: Гуров находит убийцу Давиденко, а он, Загребельный, чисто аналитически рассчитывает, с кем этот убийца связан. И все становится понятным. А тут – такой милый сюрприз. Оказывается, убийца имеет какое-то отношение к Екатерине!
– Что, не ожидали подобного оборота событий? – спросил Гуров, как бы даже сочувственно. – Еще раз: ваши дела, связанные с бизнесом и политикой, меня не интересуют. Точнее, интересуют только в той степени, в какой они связаны с убийствами Давиденко и Сарецкого. Исполнителя мы рано или поздно возьмем. Но помогите мне найти истинного вдохновителя этих преступлений! Хотя бы из соображений собственной безопасности, ведь вы тоже можете оказаться под прицелом.
На некоторое время в кабинете Харцилевича воцарилась напряженная тишина. Гуров требовательно глядел на господина Загребельного. Просто глядел, и все, ничего больше не говоря. Но под этим взглядом Федору Андреевичу становилось все сильнее не по себе…
– Для начала, – сказал Гуров, продолжая пристально вглядываться в налитые кровью глаза своего собеседника, – что вы можете сказать об Аслане Саидовиче Резоеве? Кто он такой на самом деле? Почему вы хотели, чтобы этот человек работал в "Палестре"?
Загребельного ощутимо тряхнуло. Вот это да! Милицейский полковник уже и до Аслана Резоева докопался!
– Хорошо, – кивнул Федор Андреевич, – кое-какими своими сведениями и соображениями я с вами поделюсь. Но сперва ответьте мне на один вопрос: где сейчас Резоев? Он арестован?
– Я сам очень хотел бы знать ответ на этот вопрос, – с досадой ответил Гуров. Никаких сообщений от опергруппы, которую Крячко послал на проспект Вернадского, не поступало. Это могло означать только одно: Аслан Резоев у себя дома не появлялся. – Арестован? А что, по-вашему, имеются основания для его ареста?
– Когда такие основания появятся, – мрачно сказал Загребельный, – боюсь, что будет поздно. Ах, как же я просчитался с Резоевым! Вот что, полковник. Для того чтобы вы что-то поняли, мне придется прочесть вам кратенькую лекцию о дорожном строительстве и ремонтных работах на дорогах Москвы и Московской области. Начну с того, что это – сверхдоходный бизнес.
Загребельный оказался неплохим лектором, видимо, потому, что отлично разбирался в предмете. Ему хватило пяти минут. Гуров слушал внимательно, не переспрашивая и не перебивая.
– И мои позиции в этом бизнесе, казалось бы, стопроцентно защищенные, за последние три года значительно пошатнулись, – с нешуточной грустью сказал Федор Андреевич. – Спросите, почему? Вся беда в настоящей интервенции с Северного Кавказа. Оттуда хлещет мощный поток дешевой рабочей силы, причем прекрасно организованный поток. Организаторы, те, кто стоит во главе, мне хорошо известны. Это мои смертельные враги. Они перехватывают самые выгодные подряды, сбивают цены, перекрывают мне кислород. В настоящей, серьезной коммерции существует неписаный, но жесткий закон: не стоит совать нос в чужие дела. Не стоит забираться на чужую территорию. Могут нос ненароком оттяпать. И привлекать к себе излишнее внимание тоже не стоит. Но для этих моих конкурентов никакие законы не существуют! Их наглость просто не имеет границ. И я, чтобы не потерять всего, вынужден был пойти на некоторые ответные шаги.
Гуров кивнул. Нравы и повадки, господствующие в современном российском бизнесе, он знал не понаслышке. Нравы эти были таковы, что куда там джунглям! Вот один из самых основных принципов современного предпринимательства: за право и возможность выжить в наше сумасшедшее время приходится недешево платить. Нужно стать безжалостным. Научиться наносить удар, не дожидаясь, пока его нанесет враг. Успеть увидеть, услышать, шестым чувством уловить тень угрозы. А главное – надо распознать опасность, едва завидев, едва заслышав ее… И опередить противника хотя бы на месяц, неделю, сутки, минуту, полсекунды… Встретить его во всеоружии.
– Тут-то мне и подвернулся Резоев, – продолжал Федор Андреевич. – Хоть теперь, в свете последних событий, я выражусь по-другому: мне его «подвернули»! И сделали это настолько грамотно, что сумели провести за нос такого старого лиса, как я. Все началось с того, что около семи месяцев назад с Асланом Резоевым познакомилась моя дорогая доченька.
Глаза Загребельного недобро блеснули, лицо исказила злобная гримаса. Заметно было, что нежных отцовских чувств к Екатерине он отнюдь не питает.
– Она тогда была в турпоездке в Италии. И во Флоренции, вроде бы случайно, встретилась с соотечественником. Позже уже сам Аслан рассказал мне, что ничего случайного в этой встрече не было. Его целенаправленно выводили на Катюшу, одна подготовка заняла чуть ли не год. Кто? Да те самые мои конкуренты, о которых я вам говорил. Они, точнее, их специалисты по делам такого рода, собрали на Екатерину подробнейшее досье. Ее вкусы, вплоть до гастрономических, ее увлечения, все, что можно, о ее бывших и нынешних любовниках, о ее подругах, словом, всю информацию о моей дочери, которую можно получить тем или иным способом. Купить проще всего. Даже до ее классной руководительницы добрались. Не жалели на это ни сил, ни времени, ни денег. А затем к делу приступили аналитики, у этих людей и таковые имеются, причем весьма неплохие.
– И смысл всего этого? – Гуров подпустил в голос скептических ноток, хотя прорисованная Загребельным схема в основных чертах совпадала с его предположениями. Ничего, пусть Федор Андреевич считает его дураком. Пусть заведется!
– Лев Иванович, не надо со мной в детские игры играть, – раздраженно буркнул Загребельный.
"Ого, – подумал Гуров, – я уже Лев Иванович! Приятно, однако…"
– А то вы не понимаете смысла… Эти люди, мои конкуренты, буду называть их так, без персоналий, могут позволить себе нанимать самых лучших специалистов. Они так и поступили. Переработав весь массив информации, специалисты получили достаточно точный психологический портрет моей дочери. Смысл? – Он рассмеялся дробным, совсем невеселым смехом. – Резоев выходил на Екатерину не вслепую! И ему удалось невозможное, он сумел влюбить в себя Катюшу, да как! Никогда бы не поверил, что Катька может влюбиться. Вы наверняка осведомлены о репутации моей дочери…
– Наслышан, – коротко ответил Гуров. – И что же дальше?
– Видимо, и самцом Аслан оказался редкостным, – Загребельный криво улыбнулся, – словом, с той «случайной» встречи в Италии Резоев стал для Катюши тем, что называется "свет в окошке". Вы сами-то, Лев Иванович, его видели? Ах, видели… Красавец, шут бы его побрал. И очень неглуп! А много ли Катьке надо? Словом, вполне хватило. Теперь я понимаю, что с некоторого момента она стала петь исключительно с его голоса, практически лишилась собственной воли, с женщинами такого типа это случается. Смысл совершенно