– Вася, мне, поверь, сейчас вовсе не до шуток, – устало отмахнулся Петрухин. – А что, собственно, тебя так удивляет?
– Но она же меня вообще видеть не хочет! Считает каким-то отбросом! Кстати, сама-то она знает, с кем у нее сейчас будет «свидание»? – Голос Василия звучал погребально-глухо.
– Нет. Но гарантирую, что сидеть будет с тобой как миленькая. И целовать тебя будет не понарошку. Постой, а что тут такого особенного? Что ты себя так недооцениваешь? Ты в ее присутствии будь орлом, а не мокрой курицей. Понял? Ты же парень, как я понял, бойкий. И не трус, и не слабак. А тут, глядите-ка, заробел! А ну-ка, выпрямился, принял королевскую осанку, взгляд смелый и гордый. Вот, это уже лучше… Кстати, она скоро должна подъехать. Тебе пока следует удалиться. Минут на десять. Да, и еще! Раз ты на свидании, купи девушке цветы. Деньги-то есть?
– Ну а как же, – Вася хлопнул себя по карману. – Раз вы говорили о кафе, то тут без денег делать нечего.
Через минуту после того, как Вася скрылся за углом, у края тротуара затормозил уже знакомый «Форд» с помятой дверцей. Майя, выйдя из машины, стояла, низко опустив голову. Борис подошел к ней и насмешливо поинтересовался:
– Что такая кислая? Веселее надо выглядеть. Это мое главное условие – быть на свидании безгранично счастливой. Чтобы тот, кто тебя увидит, поверил в то, что ты по-настоящему счастлива.
– Борис Витальевич, вы меня, конечно же, считаете последней тварью… Но… – нерешительно посмотрев на Петрухина, судорожно вздохнула Майя.
– Господи, да за что ж мне наказание такое?! – перебив ее, Борис тяжко вздохнул. – Один пришел весь в комплексах, другая приехала – не лучше… Братцы мои, я вам что – поп или психоаналитик? Не надо передо мной исповедоваться! Успокойся! На войне как на войне. Представим, что ты волей случая была в чужих окопах. Будем считать, что я тебя взял в плен. А к пленным, естественно, отношение должно быть гуманным. Такой расклад устраивает? Отлично! Значит, ставлю задачу. Сейчас сюда подойдет Вася… Да, Вася, Вася! Расстановка участников операции: вы с ним сидите за столиком, говорите друг другу что-то приятное. Подъезжает милицейская машина, водитель бежит за сигаретами. Ты должна будешь в этот момент поцеловать Васю – и нежно, и пылко. Желательно несколько раз. Ясно?
– Вы… задержали Вадима?
– Да, на месте преступления. Ночью он с подельниками собирался убить сестру Сольцовой и ее малолетнего сына, – Борис внимательно посмотрел на Майю. – Или ты хочешь сказать – «он не такой»? Ты же ему передала мою дезу насчет того, что Нина Сольцова собирается возбудить иск о наследстве? Ну-ка, ну-ка! Спокойно! Все живы! – Он вовремя подхватил под локоть Майю, которая при его последних словах вдруг закачалась и осела.
– Господи! – прошептала девушка, опершись рукой о машину. – Какая же он скотина…
– Все! Довольно! – Петрухин жестко оборвал излияния чувств. – Прекращаем эти душещипательные разговоры! А ну-ка, взяла себя в руки, улыбнулась… Ну, не так, не так… Так улыбаются только при виде смешной конструкции гильотины.
– Борис Витальевич, мне трудно будет улыбаться, пока вы думаете обо мне не зная что. Понимаете, я Вадиму очень обязана и не могла ему отказать. Тем более что вы собирались обвинить в убийстве мою лучшую подругу. Меня тоже года полтора назад двое из наркополиции чуть было не упрятали в тюрьму. Спасибо, выручил Вадим. А то бы…
Спотыкаясь, с пятого на десятое, она торопливо рассказала историю того, как ее подставила какая-то особа, а потом двое милицейских офицеров нашли у нее пакет с героином. Выслушав Майю, Борис сокрушенно констатировал:
– Наивная ты душа! Развел тебя твой Вадя как последнюю лохушку. Я тебе гарантирую, что вся эта история была им же самим инспирирована от начала и до конца. Когда он тебя «спас», ты же ему наверняка сказала что-нибудь типа – «останься со мной»? Во-о-о-т! Этого-то он и добивался. А насчет Алины мне пока еще многое неясно, но я сейчас уже почти уверен, что Хухминского убил именно Ежонов. Так что ее я пока не имею каких-либо оснований считать убийцей своего папаши. И последнее. Зла я на тебя не держу. Этого достаточно? Тогда вернемся к тому, на чем остановились. Итак, ты – безмятежно счастлива, что соответствующим образом отражается на твоем лице… Ага, уже лучше. А вот и Вася!
Василий приближался с букетом роз, настороженно глядя на Майю, словно видел ее впервые. Примерно так же на него смотрела и она. Как понял Борис, его внешний вид на девушку тоже произвел впечатление весьма серьезное и благоприятное.
– Вася, Вася, чего топчешься? – махнул он рукой. – Ты цветы кому принес? Ну не мне же! Так вручай… Майя, ты ведь на свидании с любимым парнем! Ну, что это? Цветы взяла и все?
Смущенно улыбнувшись, девушка быстро поцеловала Василия в щеку.
– Не верю! О Станиславском слышали? Не ве-рю! – Борис рубанул кулаком. – Мне некогда вас уговаривать и учить общению. У вас осталось не более пятнадцати минут. Если вы не сыграете знойную встречу двух влюбленных, вся моя работа – коту под хвост. Вы это поняли?
Он усадил Васю и Майю за столик и, подозвав официантку, сам сделал заказ. Через пару минут появились бутылка шампанского, сладости и фрукты. Откупорив бутылку, Петрухин налил им полные до краев фужеры.
– Ну-ка, осушили! – скомандовал он. – А теперь – «любовь-морковь», и чтобы я поверил.
На сей раз и в самом деле Вася и Майя изобразили поцелуй настоящей влюбленной парочки.
– Значит, так, – посмотрев на часы, объявил Петрухин. – Пейте вино, кушайте сладости и периодически тренируйтесь. А уж когда подъедет машина – выдадите все, на что способны. Чтобы аж губы трещали!
…Ежонов, оказавшись в камере, до самого утра так ни разу и не уснул. Хотя ему, как явному авторитету, уступили на нарах чуть ли не самое лучшее место. Бессонница его обуяла не только потому, что он нежданно-негаданно загремел в СИЗО. Его глодали сомнения и по поводу Барона. Узнав, что у одного из сокамерников есть сотовый, как авторитетный «сиделец», он получил мобилу без каких-либо просьб и уговоров. Вадим по памяти набрал номер Барона и через некоторое время услышал хорошо знакомое барственное:
– Да?..
Доложив Барону о провале операции, он сообщил также и о том, что опер, как видно, не такой уж твердокаменный, поскольку известие о видео с компроматом его явно встревожило, и он готов к переговорам. Еж ожидал, что Барон тут же проникнется услышанным и сообщит, как скоро пришлет в СИЗО орду адвокатов, чтобы вытащить его на свободу. Но Барон лишь пообещал подумать, как ему помочь, и посоветовал держать язык за зубами. При этом в трубке явственно слышался шум автомобильного двигателя. Это означало, что он куда-то едет. Но куда? И с кем? Об этом Вадим спросить не решился, однако на душе остался крайне неприятный осадок.
А рано утром, вскоре после завтрака, его взяли «в работу» сразу двое молодых оперов. Их он видел еще на острове и вчера в Кузнецовке. Там лейтенанты ему показались зелеными профанами, несерьезными и неопытными. Но здесь, в СИЗО, Еж понял – недооценил он их, и даже очень. Перекрестный допрос, жесткий и грамотно организованный, парни вели профессионально и четко. Измотанный бесконечными уточнениями и выяснениями, уже в девятом часу он с облегчением услышал, что сейчас его повезут в Кузнецовку для уточнения некоторых обстоятельств на месте задержания.
Загрузившись в «обезьянник на колесах», Вадим уныло смотрел в зарешеченное окошко «уазика» с мигалками и размышлял о превратностях судьбы. Впереди в кабину сели лейтенанты, вооруженные автоматами, с ними видеооператор, и машина помчалась по городу. Вырулив на улицу, которая шла в ту сторону, где за городом начиналась дорога на Кузнецовку, «уазик» внезапно метнулся к обочине, и его шофер, молоденький сержант, сообщил:
– Одну секунду! Я за сигаретами!
После чего помчался бегом к бару летнего кафе.
Глядя ему вслед через запыленное стекло, Вадим с тоской взирал на беззаботно прогуливающихся или куда-то спешащих по своим делам людей. Потом он взглянул на сидящих в летнем кафе и внезапно увидел такое, отчего у него внутри все сразу сжалось в комок, даже потемнело в глазах: за одним из ближних столиков, радостная и улыбчивая, сидела Майя с тем самым Васей, которого она якобы «не переносила на дух». И они не просто сидели, они целовались, говоря друг другу какие-то нежности… Это потрясло Ежонова до самого «донышка». Он очумело глядел на эту мгновенно ставшую ему ненавистной идиллию и в какой-то момент, не выдержав подобной душевной пытки, начал яростно биться в своей металлической каморке, отчего «уазик» закачался как на волнах.
Прохожие удивленно посматривали на машину, из которой доносились громкий стук и отчаянные вопли, но милиционеры как будто совершенно ничего не замечали и не слышали. Ежонова колотила нервная лихорадка от ощущения того, что все, все, все – без остатка – его продали и предали. Даже эта Майка, телка дешевая, и то предпочла ему другого! Тюрьмы он не боялся уже потому, что знал – он величина особая. Он был уверен, что, если даже его посадят, на свободе останется та, которая будет его ждать, орошая его фотографию слезами и терпеливо отмечая в календаре каждый прожитый день, молясь за его скорейшее освобождение… И вот – кошмарная реальность! Он унижен и уничтожен…
– Эй, мужики! Мужики! Везите меня к Петрухину! Все распишу, без остатка! Все! На «чистуху» подписываюсь! – наконец заорал он, колотя в перегородку, отделяющую его от оперов.
Те озадаченно переглянулись, и один из них, махнув ему рукой, громко переспросил:
– Точно идешь на «чистуху»? Ладно, сейчас созвонюсь с Борисом Витальевичем.
Он набрал номер Петрухина и нарочито громко сообщил:
– Борис Витальевич, мы еще в городе. Тут вот Ежонов собирается чистосердечное написать. Нам что, ехать назад? То есть в Кузнецовку не надо? Понял! Ну, ладно, едем назад в СИЗО, – оглянувшись, объявил он Вадиму.
Машина развернулась и помчалась в обратную сторону. Ее подневольный пассажир так и не догадался, что все им увиденное и услышанное было отменно срежиссированным спектаклем. Впрочем… Почему только спектаклем? Двое за крайним столиком кафе, увлеченные общением, даже не заметили того, что машина с мигалками исчезла за поворотом и разыгрывать влюбленных им теперь уже совсем необязательно…