а прилавок, только уже поздно. Гектора уже нет, и все, что мне осталось, – это обмякшее окровавленное тело, похожее на него, но на ощупь ничего общего. Ничего живого, это уж точно.
Я еще держу его голову на коленях, когда появляются копы.
На эти похороны я тоже не пошла.
На работе не знают, что и думать, когда я на следующий вечер прихожу в свою смену. Ну а что мне еще остается? Ничего плохого я не делаю. И я вовсе не собираюсь остаться без работы потому, что Гектор меня бросил. Кроме того, теперь, когда его нет, некому работать с компьютером. Кроме меня, понятно.
Слушайте, я знаю, что рассуждаю, будто какая-нибудь психопатка, но я не дура. Какой-то наркоман застрелил моего дружка. Признаю. Но зачем Гектор вот так взял и умер? Как он мог оставить меня одну, совсем одну, только с Рози?
Вся его доброта только подготавливала меня к глубокому черному обрыву.
А тут и Рози меня оставила.
Не знаю, сколько сотен фильмов отсняли с Рози, но очень много. Не то чтобы всюду в главной роли. Сперва ей доставались эпизодические, а потом стали давать то, что называется инженю. Роли невинной девчонки-деревенщины, которая попалась в сети разврата. То-то я забавлялась, зная, какая она на самом деле. Если бы термин «секс-бомба» в то время еще не употребляли, кто-нибудь придумал бы его ради нее.
Но, по правде сказать, она меня удивила. Она здорово играла, так что, если б ей малость повезло, пожалуй, могла бы стать настоящей актрисой. Хотя трудно сказать, если посмотреть, как ее тогда соблазнила известность порнозвезды. Думаю, в конечном счете для счастья ей хватало роли большой рыбы в маленьком пруду.
Только вот со временем ее стали все реже приглашать. А если давали роль, так роль мамаши – один раз даже бабушки, – и в таких сценах, где в кадре полно народу и ее лицо просто мелькает среди дюжины других. Так все и шло под уклон.
Сама виновата, черт побери. Слишком бурно жила, и все эти наркотики с выпивкой в конце концов подпортили ей внешность. Лицо стало жесткое, и, честное слово, она выглядела вдвое старше своего настоящего возраста. Она еще могла бы играть, только порноиндустрия ничем не лучше остального мира. Им нужны молоденькие милашки. Хорошенькие и такого сложения, которого только хирург может добиться. Особенно в этом проклятом городе.
А если выглядишь как Рози, работы тебе не видать.
У нее еще оставались верные до смерти поклонники, только, повидав одного-двух, скажу вам, гордиться было нечем. Видала я, как собаки притаскивали домой дохлых сурков и белок, так те были пригляднее.
Даже веб-сайт заглох, и мне пришлось его закрыть. Может, она и могла бы зарабатывать по-старому, если б начала сниматься с животными или с детьми или еще как, только этого я ей не позволила бы. И надо отдать Рози должное, она сама подвела черту.
Но я знала, что ей плохо. Не хватало секса, а больше того не хватало внимания. Она всегда была из тех девчонок, которые готовы потерять штанишки на вечеринке, лишь бы повеселить компанию, но только у молоденькой девчонки такое, может, и выходит остроумно и сексуально, а у тощей изношенной женщины, какой стала бедняга Рози, получается совсем не так мило.
Настал день, когда ей предложили работу заводилы: знаете, такой девчонки, которая заводит актера перед работой с женщиной в кадре. Думаю, продюсер ее просто пожалел – хотел по доброте дать ей хоть какой-то заработок, – только Рози смотрела на это по-другому. Она бросилась с ножом на женщину в кадре и сильно ее порезала и еще кое-кого зацепила, пока ее сумели скрутить, а потом подъехали копы и забрали ее.
Это было в девяносто пятом, и после суда ей дали шесть лет.
Приличного адвоката мы оплатить не смогли, так что пришлось обходиться тем, которого назначил суд. Но и его, по правде сказать, винить не приходится. Понимаете, у нас не хватило заплатить залог, чтобы взять ее на поруки, и до самого суда она сидела в камере. Тут были и хорошие и плохие стороны. Тюрьма не хуже центра детоксикации подлечила ее от наркотиков и выпивки, но зато на суде она оказалась такой измученной и постаревшей, что я диву давалась, как ей не дали больше только за ее вид – в Лос-Анджелесе-то.
Я думала, хуже времени, чем то, пока я отсиживала свой срок, не бывает, но годы, когда за решеткой сидела Рози, показали, как я ошибалась. Забавно: тут я стала лучше понимать свою мамашу, которая перебралась поближе к тюрьме, когда посадили Дэла, потому что и я сделала то же самое. Пешком на работу мне теперь было не добраться. Получалось около часа на автобусе. Говорят, в Лос-Анджелесе никто не ходит пешком. Ну может, и так, только из нас многие не могут позволить себе машину – даже старый драндулет, который приходится склеивать скотчем, чтоб не развалился. Да вы знаете, кто эти «мы». Черные и мексиканцы, иммигранты и «белая шваль» вроде меня. Приятель, если у тебя есть машина, ты уже богач. Нечем платить за квартиру? Подумаешь, можно жить в машине!
Но я была не против долгих поездок. У меня был Гекторов ноутбук – он остался в конторе после его смерти, и никто не обратил внимания, что я его вроде как прикарманила. Честно сказать, думаю, он и сам его так же заполучил: «нашел» где-нибудь. Я возила его с собой туда-обратно в автобусе, сидела, раскрыв его на коленях, и делала свои программы или влезала в Интернет и все такое. Время незаметно пролетало.
Бывало, какой-нибудь подонок пробовал меня ограбить – ясное дело. Чего еще ждать, если ездишь в общественном транспорте с компьютером на коленях? Этим тварям хватило бы на недельную дозу. Но когда ко мне привязалась первая банда, при мне оказалась выкидушка, и они по глазам видели, что мне плевать, скольких я успею прихватить с собой. А потом я стала возить с собой пистолет. Несколько раз помахала кой у кого перед носом, а потом разошлись слухи, и больше ко мне не приставали.
Я по-прежнему работала в той копировальной лавочке, но друзей больше не заводила, и народ предпочитал не оставаться со мной в ночную смену. Может, боялись из-за того, что случилось с Гектором, но, думаю, скорее меня просто недолюбливали. Я больше не старалась вписаться в компанию. На кой черт? Видали, что из этого вышло в прошлый раз?
Так что я часто оставалась одна, но мне так даже лучше было. Занималась программированием больше от скуки, но потихоньку появились клиенты, и ручеек пяти– и десятидолларовьгх чеков позволил даже прикупить новое обеспечение. Я постепенно повышала свой уровень, и заработки тоже росли.
Раз в неделю я навещала Рози – только ради этого и жила.
И еще ради снов.
Все то время, пока мы встречались с Гектором, у меня тех волчьих снов не бывало. И даже когда он меня бросил, не было ничего такого, что я помнила бы по утрам. А вот когда забрали Рози, сны вернулись.
Я говорю «сны», но они казались не просто снами. Это было похоже на то, будто живешь, только в другом месте. Я бегала по лесам и полям, и все чувства были острыми и сильными, и незнакомое тело волчицы – как старый друг. Когда ты животное, ты видишь по-другому, слышишь по-другому и, черт побери! – нос у тебя действует совсем по-другому. В каждом запахе целая история.
И еще охота: погоня и убийства. Должно быть, он утолял мой голод, тот кусок тьмы, который во мне поселился с той ночи, когда я порезала братца Дэла и стала свободной. Не могла же я никого убивать в обычной жизни – хотя пару раз в копировальную заходили такие типы, что стоило бы, – вот я и убивала там, в волчьих снах.
Сперва я толком не умела охотиться. Во-первых, я мешала волчьей натуре – она-то свое дело знала, но у меня были собственные представления, пока волчица не поставила меня на место. И все равно я не могла загнать крупную дичь. Для такого нужна стая. А все эти чертовы полевки, сурки и прочая мелочь тоже легко не давались. Хотя я научилась ловить их со временем, и мне нравилось, как хрустят на зубах их косточки, но этого было мало. Я понимала, что мне нужно настоящее мясо.
А значит, нужна была стая. Черт возьми, не только ради охоты. Мне еще было одиноко. Не то чтобы хотелось с кем-то подружиться, поговорить, гулять вместе и тому подобное, а просто знать, что я не одна такая на свете.
Не знаю, откуда они взялись, но я звала, и они пришли: пять или шесть волчиц, готовых к охоте. Сперва я не понимала: то ли они такие же, как я, видят себя во сне волками, то ли местные, которые отозвались на мой зов.
Ясно, что у вас на уме. Где это я подхватила идею, будто сны могут перенести тебя в какое-то другое место, где все так же реально, как здесь вокруг нас? Мне об этом собственное тело поведало, и можно было подумать, что у меня просто разыгралось воображение, но скажу вам одно: я знала, что это по-настоящему. Просто где-то в другом месте. А окончательно я это поняла, когда сообразила, что у одной волчицы глаза Рози.
Так что насчет других не скажу, а что касается Рози, то я догадывалась, откуда она взялась. Мне ее так не хватало, что я, наверно, перетянула ее из ее собственных снов в свои. В то место, которое иногда кажется более настоящим, чем мир, где мой дружок мертв, лучшая подруга в тюрьме, а сама я просто никто и звать никак. Беда в том, что я не знала, знает ли Рози, а спросить не решалась. Не то чтобы я боялась выставить себя перед ней дурой. Она меня видала и глупее. Боялась я, что она на меня посмотрит и не поймет, о чем я говорю. И окажется, что все эти ночи, которые мы провели вместе в нездешних лесах, были просто моей выдумкой.
Но месяцев, может, через шесть после того, как ее забрали, я как-то пришла ее навестить. Я точна как часы: не пропускаю ни единого разрешенного свидания. Тяжело смотреть на нее через окошко с грязным исцарапанным стеклом и говорить через проклятые микрофоны, но что еще остается? А вовсе с ней не говорить, так что она и знать не будет, что кто-то тут ее еще любит, – лучше?
– Помнишь, ты рассказывала мне свои сны? – спросила она, когда мы покончили с «как дела?» и прочим. – Насчет волков и тому подобное?