– Ты ужасно тихий, – нарушает молчание Касси.
Я обнимаю ее за плечи:
– Просто задумался о Джилли. Надеюсь, все для нее обернется к лучшему.
– Ей трудно пришлось, – соглашается она.
– И наверно, у меня такое же чувство, как у Джека, – прибавляю я. – Обидно, знаешь ли. Я так гордился тем, что если уж за что берусь, так умею все наладить, а сейчас мне похвалиться нечем.
Касси обнимает меня рукой за талию.
– Поздравляю с возвратом к реальности, – говорит она.
Джилли
Ньюфорд
Я засыпаю посреди разговора с Касси и Джо. А проснувшись, не сомневаюсь, что вижу сон. Нет, он не перенес меня в страну снов – я все в той же больничной палате, да и закрыта для меня теперь граница. Но и поверить в реальность происходящего не могу.
Кто-то легонько стучится в окно, и две мордашки прижимаются к стеклу, разглядывая меня.
Девочки-вороны.
Окно в палате из сплошного стекла и не открывается, но сейчас оно приоткрыто. Щелка становится шире, и две маленькие черноволосые девчонки запрыгивают с лужайки на подоконник и перебираются ко мне. Останавливаются в ногах кровати, держась за руки. Волосенки взъерошены, лохматые черные свитеры свисают чуть ли не до коленей.
– Ой, Джиллибилли! – говорит одна.
– Это как Джиллибрилли, – объясняет вторая, – только не так по-парикмахерски.
– И не так бородато.
– Потому что у тебя ведь нет бороды.
– Тебе борода не к лицу.
– И бритва тоже.
– Если только ты не прячешь ее под подушкой.
– Не прячу, – уверяю я их.
Они взбираются на кровать и усаживаются по-индейски у меня в ногах.
– Вы зачем здесь? – спрашиваю я.
– Чтобы сказать, как нам жалко, – говорит та, что слева.
Я знаю, их зовут Майда и Зия, но кто из них кто, не различаю. Вот Джорди и Джо их не путают.
– Очень-очень жалко! – подхватывает та, что справа.
– Чего вам жалко?
– Что мы тебе не можем помочь. Вторая кивает:
– Мы старались, старались, но ничего не вышло.
– Мы совсем никудышные девочки, – вздыхает первая.
– Потому что, когда раздавали кудышность, нам послышалось: «малышность» – и мы спрятались.
– Потому что не хотели быть малышами.
– И мышами тоже.
– Хотя мышей мы, бывает, едим.
– Особенно шоколадных.
– Да, шоколадка – это всегда хорошо. – Та, что справа, порывшись в кармане, извлекает из него бурый комок, облепленный кусочками фольги и каким-то мусором. – Хочешь кусочек?
– Спасибо, что-то не хочется.
Она разламывает комок пополам, протягивает половинку сестренке, и обе набивают себе рты.
– Я не считаю вас никудышными, – говорю я, пока обе с наслаждением жуют шоколад.
– Ты слишком добрая, – отзывается та, что слева.
Вторая кивает:
– Очень-очень добрая. Кого ни спроси, все говорят, эта Джиллидилли очень уж добрая.
– Правда-правда.
– Но мы умеем лечить, ты же знаешь.
– Всякие вещи лечим, большие и маленькие.
– Толстые и тонкие.
– Сладкие и горькие.
– Только тебя не можем вылечить.
– Это ничего, – утешаю я. – Я уже поняла, что волшебством тут не поможешь. Так иногда бывает.
Та, что слева, поворачивается к сестренке:
– Добрая – и храбрая!
Та, что справа, вздыхает:
– Теперь нам еще стыднее.
– Лежишь тут совсем одна, такая очень-очень храбрая.
– Я не одна, – говорю я. – У меня много друзей, они мне помогают.
Обе свешиваются с постели – каждая в свою сторону – и заглядывают под кровать.
– Где ты их прячешь? – спрашивает, усевшись на место, та, что слева.
– На ночь они ушли домой, – отвечаю я.
– Конечно!
– Мы так и знали!
– И нам тоже надо домой.
– Спасибо, что навестили, – говорю я.
Они кивают. Потом каждая хватает себя за волосы и выдергивает по черной прядке, которые в их руках мгновенно превращаются в черные перышки. Они кладут перья мне на одеяло.
– Если тебе покажется, что мы можем помочь, – говорит та, что справа, посерьезнев, – возьми их в руки и назови наши имена.
– Ты ведь знаешь, как нас зовут, да? Я киваю:
– Майда и Зия. Только я не знаю, кто из вас кто.
Обе хихикают. Тычут друг в друга пальцами и заявляют хором:
– Она – Майда.
– Вот спасибо, что просветили. Теперь буду знать, – говорю я.
Они начинают хихикать пуще прежнего.
– Не забудь! – говорит та, что справа.
– Такое не забывается, – уверяю я.
– И не слушай лесную старуху.
Вторая кивает:
– Кто угодно может летать.
– Кто угодно может видеть сны.
Они имеют в виду женщину, с которой я говорила в лесу: ту, что в детстве одарила нас с Рэйлин светом. Я чувствую, как во мне разгорается надежда.
– Вы хотите сказать, я еще смогу когда-нибудь вернуться в страну снов? – спрашиваю я.
– Когда-нибудь все может случиться, – подтверждает та, что справа.
– Позови нас, когда будешь готова.
– Мы вроде дверей.
– Через нас куда угодно можно попасть.
Они спрыгивают с кровати и с двух сторон подходят ко мне. Сперва одна, потом вторая чмокают меня в лоб. Машут мне руками, хихикают и подбегают к окну. Где-то на полпути с подоконника на газон девчонки превращаются в ворон и улетают вдаль. Их карканье звучит как звонкий хохот.
Я смотрю, как медленно закрывается сплошная рама окна. И засыпаю – или соскальзываю в другой сон, без сновидений. Не берусь сказать. Но утром на моем одеяле лежат два вороньих пера.
Рэйлин
Манидо-аки
Меня сбивает с толку то, что я никогда раньше не бывала здесь в собственном теле. Все кажется другим. Прежде всего звуки и запахи, да и глаза у меня видят хуже, чем волчьи. Когда я волчица, то принимаю информацию всем телом. Каждой шерстинкой. Включается какое-то дополнительное чувство, совсем незнакомое.
Волк чувствует себя свободным. Бежит свободно. Каждый миг как текучая вода. А теперь меня словно в мешковину завернули. Очень неприятное ощущение. Но тут уж ни черта не поделаешь, так что я держусь, как обычно, и кое-как справляюсь.
Я недалеко ушла с тех пор, как оставила сестру. Хотела удрать подальше и в жизни не возвращаться сюда, а сама чуть отошла и тут же стала заворачивать так, чтобы с другого конца заглянуть в тот же овражек. После того как я красиво ушла, неловко сразу же появляться здесь снова, но не бросать же свое имущество.
Прежде всего, мне вовсе не хочется бог знает сколько времени таскать на себе залитую кровью футболку, а смена одежды у меня в рюкзачке. А потом, мне нужен пистолет. Не имея волчьих клыков и когтей, нужно же чем-то отбиваться от здешних тварей. Между прочим, те парни с собачьими мордами напрямик заявили, что собираются на меня охотиться.
И еда у меня тоже там. Шоколад, вода. И курево, которым Рози запаслась. Сама я не любительница сосать раковые шейки, но, может, пригодятся на обмен или продам кому.
Так что я присаживаюсь наверху и жду. Недолго. Вскоре моя сестрица исчезает, и в овражке остается только тот смешной малый. Сидит там сколько-то – может, заблудился в собственных мыслях, уж не знаю, – а потом встает и направляется к моему рюкзачку. Вот теперь мой выход. Я вскакиваю и ору на него сверху:
– Даже не думай совать нос в мои вещи! Человечек бросает на меня один-единственный перепуганный взгляд и скрывается – как кролик в нору. Я даже не успеваю заметить, куда он подевался. Да мне и дела нет, лишь бы обратно не возвращался.
Я съезжаю вниз по крутому склону, бросаюсь к своему рюкзачку, нашариваю в нем чистую футболку и сдираю с себя старую. Может, тот парнишка и подсматривает, спрятавшись где-нибудь поблизости, но мне плевать, что он там увидит. Лишь бы ручонки не тянул, не то быть ему без ручонок как пить дать.
Я разглядываю собственную грудь. Надо же, и шрама не осталось. И тут впервые замечаю на себе что-то вроде наколки – какая-то веточка в веночке. Трогаю ее пальцами – теплее, чем кожа рядом.
Чудно.
Натягиваю чистую футболку, и телу становится приятно.
Окровавленную футболку расстилаю на груде камней, под которыми осталась Рози, и шарю взглядом по земле: неужели собакоголовые забрали пистолетик? Да нет, вот он лежит прямо там, где, должно быть, Рози его выронила. Кажется, с ним все в порядке, но я на всякий случай переламываю ствол и заглядываю внутрь – не набилась ли грязь. Выщелкиваю стреляные гильзы и вставляю пару новых патронов. Гильзы кидаю в рюкзачок – в этакой глуши все может пригодиться.
Бросаю последний взгляд на кучу булыжников над Рози.
– Мне тебя будет не хватать, – говорю ей, только не думаю, чтоб она меня слышала.
Всегда считала, что до мертвых уже не докричишься. Черт возьми, я и сама успела далеко уйти, пока меня не вернули, так что знаю, о чем говорю. Никто из них не болтается на земле, ожидая случая сказать «привет» тем, кто остался. У них есть другие дела. Вроде как добраться до той светлой искорки, к которой меня не пустили.
К той горечи, что во мне, добавляется новая вспышка боли при мысли об этой искорке.
Надеюсь, тебя она приняла, говорю я Рози.
Может, мы с ней еще увидимся на той стороне, но не скажу, чтоб я туда торопилась.
Я закидываю рюкзачок на плечо, беру в руку пистолет и ухожу в лес. Помнится, сестра говорила что-то о гостинице, так что я направляюсь в ту сторону. Общаться настроения нет, а вот выспаться в чистой постели и, может, выпить чего-нибудь горячего я бы не отказалась.
Шагать приходится долго, и временами мне мерещится, что за мной кто-то следит, но на глаза не попадается, сколько ни всматриваюсь. Может, маленький дружок моей сестрицы. Или те собакоголовые. Мне без разницы, лишь бы держались на расстоянии и оставили меня в покое. Неохота мне пускать в дело пистолет, но при случае стесняться не стану.
На то, чтобы добраться до гостиницы, у меня уходит, думаю, пара дней. Трудно сказать точно, когда свет не меняется. Спать я не сплю, но отдохнуть себе позволяю. Приканчиваю весь запас шоколадок. Допиваю всю воду. Ручейки по дороге попадаются, и вода на вид чистая, но рисковать неохота. Правда, через несколько часов пить хочется так, что мне уже все равно, и у первого попавшегося ручья я набираю воды в пустые бутылки и напиваюсь вволю. Ничего особенного не чувствую, только жажда прошла и есть не так хочется.