– Точно! – ответила женщина. – Судья Лайон ее арестовала и привезла к нам. На север от Кувер-Сити лучшей виселицы, чем у нас, не сыскать.
Тут она рассмеялась, и ее жиры заходили ходуном.
Тяжелый комок из горла провалился прямо в желудок. Лайон! Здесь! Сейчас! Она меня в лицо знает, и мне совсем не хотелось нарваться на нее еще раз. Но, черт возьми, какая-то темная часть меня мечтала о встрече с ней, так же как я когда-то хотела пойти на медведя. Интересно, Лайон сможет меня поймать? Помнит ли мое лицо после долгой зимы забытья? Эта женщина пугала меня до смерти, но все равно я сгорала от любопытства. Очень хотела узнать, как человек может стать таким холодным?
– Ты в порядке, дорогуша? – спросила Мод.
Я слишком долго стояла столбом.
– Никогда не видела, как людей вешают. Пожалуй, поброжу по округе еще немного.
– Ее на закате повесят.
Я поблагодарила Мод и вышла из магазина.
До заката оставалось всего ничего, потому я последовала за толпой на городскую площадь, в центре которой рос огромный дуб. Веревку перекинули через толстый сук и привязали к паре лошадей. Больше на этом дереве ни ветвей, ни листьев не было. Короля леса ободрали, превратив его в орудие казни. Вроде как поймали огромного гордого гризли, побрили и заставили танцевать. Женщина меня мало волновала, но дуб такого не заслужил.
Лайон я увидела сразу же. Она стояла возле виселицы. С ног до головы в черном, и револьвер на поясе, на виду. По бокам два помощника. Какая она холодная! Наверняка у нее лед вместо крови и сосульки вместо костей.
Толпа оживилась, и вскоре я поняла почему. Два шерифа вели преданную мать. Женщина была истощена. Видать, зима далась ей нелегко. Она ведь ничего плохого не сделала – только попыталась спасти сына. Черт, может, она даже не знала, что он натворил.
Я потом перевела взгляд на Лайон, и ее глаза показались мне черными дырами, потому что в них я не могла уловить даже проблеска чувств.
Могу поспорить на свой нож, что Лайон точно так же бродила по округе и расспрашивала народ о ней, как и тогда обо мне. Разыскивается в связи с убийством. «В связи» – вот что имеет значение в этой забытой богом стране. Попадешь в одну комнату с преступником, а тебя потом Лайон за это повесит. Значит, мне надеяться не на что. Я ведь столько лет бок о бок с Крегаром прожила.
Один из помощников судьи накинул петлю женщине на шею. Лошади храпели и били копытами. Толпа вопила.
Я зажмурилась, когда щелкнул хлыст, и лошади сорвались с места. Вопли толпы заглушили хруст ломающейся шеи. Никогда раньше не видела, как вешают людей, и не хотела, чтобы моим первым повешенным стала любящая мать.
Когда тело упало на землю, я вновь открыла глаза. Лайон не шевельнулась, словно ей было все равно, что рядом умирает женщина.
Мимо проскользнул какой-то малец, и я почувствовала, как в кармане орудуют крошечные пальчики. Вот ворюга! Я схватила его за руку и подтащила поближе. Он был весь покрыт пылью и угольной сажей. Лет десяти.
– Отпусти, – тихонько взвизгнул пацан.
Я опустилась на колени, лицом к лицу.
– Верни!
По моему взгляду он понял, что я с ним шутки шутить не собираюсь, и разжал ладонь. Один из моих силков упал в грязь. Я про них совсем забыла. Взять-то у меня больше нечего – в карманах ни гроша.
– Вокруг столько полиции, а ты воровать пытаешься?
Пацан молчал.
– Сделаешь для меня кое-что, и я тебе дам кусочек серебра. Он подороже сотни силков будет.
Глаза пацана вспыхнули, и он кивнул.
Я ему прошептала на ухо все, что нужно сделать.
– Понял?
– Да, мэм, понял.
Он попытался выдернуть руку, но я держала крепко.
– И не вздумай предать меня, горло перережу!
Я вытащила нож, и мальчишка оцепенел, а потом еще раз кивнул, уже серьезно. Больше никаких шуток – в его глазах я видела страх. А страх, если им правильно пользоваться, действует на людей лучше, чем все деньги мира.
Я отпустила пацана, и он начал проталкиваться сквозь толпу. Я стояла и смотрела, как он идет прямиком к Лайон. Та опустилась на колени, чтобы поговорить с ним, и испачкала в грязи черные брюки. Впрочем, на это она внимания не обращала. Она слушала пацана, а я, затаив дыхание, ожидала ее реакции.
Лайон резко обернулась к своим помощникам и что-то сказала – мне было не разобрать. Потом улыбнулась малышу, дала ему монетку и отпустила. Он вскочил на ноги и сорвался с места.
Вскоре мальчишка подбежал ко мне.
– Я ей все передал.
– Уверен? Повтори, что ты ей сказал.
Пацан набрал в грудь побольше воздуха и затараторил:
– Моя кузина видела того мужчину с татуировками в Мартинсвилле пару дней назад. Он кричал, что законники спалили его дом, и если он кого из них увидит – им мало не покажется. Я сказал ей: думаю, вам стоит об этом знать, мисс Лайон.
– Молодец! – Я почти не соврала – тот мужчина в доме преподобного рядом с Мартинсвиллем вполне мог оказаться Крегаром. Правда, случилось это шесть месяцев назад, а не пару дней. Черт, да мне просто нужно было знать, не сидит ли он в одной из Лайоновских камер или не повесили ли его уже на том бедном дубе. – А что она сделала?
– Сперва серебро! – Пацан протянул руку, нахмурив тонкие брови, словно я уже его обманывала раньше.
Я рыкнула, как Волк, и повторила:
– Что она сделала?
Он обиженно фыркнул.
– Она спросила, была ли с ним девушка.
К горлу подкатил ком.
– А ты ей что сказал?
– Сказал, что про девушку ничего не слышал.
Я облегченно вздохнула, но ком в горле так и не исчез.
– И что потом?
– Она крикнула мужикам, чтобы седлали лошадей. Сказала: «Хочу увидеть, как этого ублюдка повесят за то, что он сделал с моим мальчиком». А потом они ушли.
Меня затрясло.
Я отдала пацану одну из ложек и отпустила его. В голове мутилось – похуже, чем возле того озера. Значит, Крегара еще не поймали, и это он убил сына Лайон. Теперь ясно, отчего она так его ненавидит. Да она всю страну прочешет, и могу поспорить, тот, кто встанет у нее на пути, получит пулю. По спине побежали мурашки. Я перешла ей дорогу, и теперь она охотилась и за мной. Тогда, в Долстоне, я ее обманула, а теперь, когда узнала, что забрал у нее Крегар, мне прям не по себе стало. Наверное, она решила, что мы с ним заодно. Может, она и права. Я столько всего не помнила о жизни с Крегаром; теперь же, вдали от него, воспоминании возвращались все быстрее и быстрее.
Как правильно плевать в корабли
НЕ ЛЮБЛЮ ДОРОГИ. Одни люди их протоптали, а другие идут по ним, не задавая вопросов. Я всю жизнь жила по правилам леса и по своим собственным. И одно из этих правил – никогда не иди по следам другого человека. Люди делают то, что им мамы с папами говорят, и повторяют их жизни: те же ошибки, те же радости и печали. Деревья не могут расти рядом с родителями – им не хватает пространства, света и воды. Они хиреют и умирают. У людей все то же самое, хотя с первого взгляда и не скажешь. Ранчо и магазины передаются от отца к сыну, от мамы к дочери, и выбора не остается. Если сыновья пытаются управлять наследством по-своему, отцам это не нравится, они начинают ссориться, и семья разваливается.
Я всегда выбирала свой собственный путь. Конечно, Крегар меня многому научил, однако идти по его стопам, особенно после того, как я узнала, чем он занимался, – нет уж, ни за что. Когда я жила с ним, то шагала по его тропе, но сейчас хотела просто забыть об этом. Глядя на горящую хижину, я поклялась, что больше никогда не пойду по пути другого человека, и очень надеялась, что боги простят меня за то, что я шла по нему так долго.
Я понятия не имела, что там, на дороге, ведущей к северу от Генезиса. Дороги притягивают воров и всяких сомнительных личностей. Они охотятся за дураками, а я совсем не дура.
Я вернулась туда, где оставила волка. Его там, конечно, не было. Дикий зверь не станет долго сидеть на одном месте. Он знает мой запах и найдет меня, если ему понадобится еда или компания. Я уж было собралась уходить, когда вдруг заметила нечто, отчего мороз пошел по коже.
Отпечатки ботинок на земле.
Прямо там, где я оставила волка, там, где я несколько часов назад лежала на животе, рассматривая город с вершины холма. Они были раза в полтора больше моих. У одного на подметке не хватало куска, а второй стоптан изнутри. Я знала эти ботинки. Сколько раз их мыла, а потом сушила у печки после дождя. Он пробежал здесь – когда идешь спокойным шагом, отпечатки не такие четкие – и сделал это специально. Он хотел оставить мне послание.
Лес вдруг замолчал, и только сердце билось в ушах, заглушая все звуки. Крегар шел за мной, наступая на пятки. Он стоял здесь, глядя на Генезис, и знал, что я там. А вдруг он все еще где-то неподалеку? Прячется за тем стволом или за тем выступом и поджидает меня?.. Я резко обернулась, рассматривая каждую веточку, каждое деревце, – и вдруг увидела на коре бурые потеки. Чья это кровь? Его или новой жертвы? Я чувствовала его запах, видела среди стволов очертания его фигуры, слышала, как он шепчет мое имя.
Я сорвалась с места.
Мчалась, путая следы, старалась держаться дороги, но не выходить из леса. Ближе к ночи отыскала небольшую пещеру и устроилась там на ночлег. Я старалась забыть про те отпечатки – что они значили и кому принадлежали. У входа в пещеру я развела большой костер, чтобы медведи не подумали сунуться в мое укрытие. Потом достала последнюю банку консервов, доставшихся от преподобного, и, положив в рот первый кусочек, поняла, что уже давно ничего не ела. Я запихнула в себя всю банку, как чайка, глотающая рыбу целиком.
Я ужасно устала от страха и беготни по лесу и в ту ночь спала как убитая. На следующее утро проснулась с рассветом и увидела рядом с пещерой медвежьи следы. К счастью, отпечатков ботинок там не было. Наверное, медведь хотел сунуться в пещеру, да костер ему не понравился. Зато теперь я знала, что они уже проснулись и бродят по округе. Два дня я шла на север. Волк так и не появился, и я начала волноваться. Я надеялась, что он не ранен и не голоден, что с ним все в порядке и я его скоро встречу.