Я напряглась, словно Пенелопа сказала какую-то гадость о моем первенце.
– Рукоять отличная. Ни черта ты в ножах не понимаешь!
– А ты ни черта не понимаешь в физике, – ответила она.
Я открыла рот, чтобы огрызнуться, вот только я и правда не знала, что оно вообще такое.
– Ты же этот нож не для метания делала?
Я покачала головой.
Пенелопа вытянула палец и положила на него клинок, придерживая за рукоятку. Потом отпустила руку, и он упал на землю.
– Ну и что с того?
Она подняла нож.
– Рукоять слишком тяжелая. Он не сбалансирован.
А я, кровь из носу, должна научиться бросать его и попадать в мишень.
– И что теперь делать?
Пенелопа показала на шишки на оленьем роге.
– Нужно их спилить.
– Легко сказать. Они же прочные, как железо, – заявила я, забирая у Пенелопы нож и грустно глядя на него.
– Как хочешь. Но этим ножом ты в мишень никогда не попадешь. Придется что-то менять.
Менять! Терпеть не могу это слово. Бабка попыталась меня изменить, когда увидела, как я кролика потрошу. Один мужик из Риджуэя тоже заявил, что если я не изменюсь, то замуж никогда не выйду. Не пытался меня менять только Крегар – думал, что я такая же, как он.
– Не сейчас, – промурлыкала я, баюкая клинок в руках. Мой нож – моя жизнь. – Успеется.
Мы провели ночь под деревом. Его ветви почти касались земли, так что получилось что-то вроде пещерки. Из-за Пенелопы я глаз не сомкнула. Она крутилась и бормотала во сне. В общем, мы обе не выспались и встали уже уставшие. Если я не посплю, меня лучше не трогать, и Пенелопа тоже оказалась не сахар.
Мы цапались весь день, как парочка росомах из-за белки. Шагали с рассвета до самого заката, а прошли разве что миль двадцать. Пенелопа всю дорогу ныла: ноги болят, я устала, я есть хочу, мне холодно. Жалобы, жалобы, жалобы. Она хромала еще сильнее, чем вчера. Скорее всего, прикидывается. От мозоли такого не бывает.
От веса рюкзака снова разболелись ребра, но когда я пыталась отдать его Пенелопе, она начинала ныть, так что я плюнула и уже не спорила.
– Если не заткнешься, – рявкнула я, когда мы подошли к каменистому склону, – я тебя прям здесь брошу.
Мы приблизились к подножию гор, дороги теперь будут крутыми и скалистыми. Не хотелось слушать ее нытье.
– Мне нужно отдохнуть, – заявила она. – Ужасно хочется пить.
Я не остановилась, просто отцепила фляжку от рюкзака и швырнула на землю. Пусть поднимает. И так почти все выхлебала.
До Халвестона оставалось дня три пути, и у меня ее стоны уже в печенках сидели. Я вообще в тот день о жутких вещах думала. Прикидывала, как бы оставить ее среди ночи. Или найти овраг и устроить несчастный случай. Или насыпать ей в воду болиголова. Да что угодно, лишь бы она заткнулась.
На следующий день мое желание исполнилось. Пенелопа и слова не сказала. Она, спотыкаясь, брела за мной, бледная и вспотевшая от усилий, и не проронила ни единой жалобы. За все утро только раз рот открыла – попросила меня немножко отдохнуть в теньке. Когда мы присели, я поняла, что с ней что-то не в порядке. Она дышала так, словно кто-то изнутри бил ее в грудь – прерывисто и неглубоко. Сидела, прислонившись к дереву, а руки лежали на земле. Муравей пополз по ее пальцу, а она даже не пошевелилась, чтобы его сбросить. Он продолжил свой путь вверх по запястью, потом по руке. Кусачий красный муравей. Уж если цапнет – чесаться будет жутко. Он до самой шеи добрался, когда я его скинула.
– Пенелопа, – позвала я, щелкая пальцами у нее перед носом.
– А… Мы что, уже идем?
– Ты никуда не идешь.
Она попыталась встать, но не смогла – сил не хватило.
Когда я увидела повязку на ноге и кожу вокруг нее, у меня челюсть отвисла. Бинты пропитались чем-то желтым, а кожа покраснела. Вокруг раны расползались воспаленные вены.
– Вот дерьмо! – шепотом выругалась я.
Я не могла размотать повязку – гной и кровь приклеили ее к коже.
– Господи, Пенелопа, – сказала я. – Какого черта ты молчала?
У нее из глаз брызнули слезы.
– Не хотела тебя задерживать.
Я намочила бинты и отодрала их. Увидела открытую рану, и мне чуть плохо не стало. Кожа по краям была белой, а вокруг красной. Из нее сочился зловонный желтый гной, а кровь по венам разносила яд дальше по ноге в кишки, грудь и голову.
– Заражение, – сказала Пенелопа.
– Вот уже нет! – рявкнула я в ответ. – Сиди здесь.
Я взяла флягу и нашла небольшой ручеек. Он стекал с гор, прямо из-под снега. Холодная и чистая талая вода. Когда я вернулась, то обнаружила, что Пенелопа тычет пальцем в рану. А еще докторская дочка!
Я оттолкнула ее руку и вылила ледяную воду прямо на рану. Пенелопа вцепилась мне в руку острыми, как орлиные когти, ногтями и взвыла, как баньши.
А потом я услышала шорох среди деревьев и вспомнила о волчьей стае. Пенелопа их сейчас в гости пригласила.
Я быстренько отыскала плоский камень и еще немного табака и тысячелистника. Добавила воды и растерла их в кашицу. Потом очистила порез, так тщательно, как только смогла, и наложила кашицу прямо на рану. Пенелопа вновь завопила, но я была наготове, зажала ей рот ладонью и заставила взглянуть мне в глаза.
– Мы здесь не одни, – тихо сказала я.
Ее слезы потекли по моей ладони, потом запястью. Я увидела, что она поняла, и отпустила ее.
Шорох становился все громче. Приближался.
Я оторвала полоску ткани от голубой рубашки, намочила ее и перевязала рану.
– Только попробуй почесать, я тебе пальцы оторву.
Пенелопа кивнула. Даже спорить не стала.
Потом она допила последнюю талую воду, сказав, что это снизит внутреннюю температуру.
Теперь мы шли вдвоем, и я обнимала ее за талию, чтобы перенести вес с больной ноги. Медленно, слишком медленно.
Интересно, волки еще идут за нами? Что бы они сделали, если кто-то из их стаи был ранен? Впрочем, я знала ответ. Они бы его бросили. Сила стаи в силе самого слабого, а Пенелопа сейчас просто мертвый груз. Законы природы – они не просто так. Ты должен делать правильный выбор, чтобы выжить. Нас окружали волки, поджидая, пока мы совсем ослабнем. Если Пенелопе не станет лучше, то до Халвестона мы не доберемся. И если я ее не брошу, то волки и меня сожрут.
Мы разбили лагерь, однако уснуть я так и не смогла. Сидела у костра, глядя, как Пенелопа потеет и дрожит. Кровь разносила отраву по всему телу. Что же мне делать? Какая-то часть моего мозга, дикая и примитивная, говорила, что я должна ее бросить – если ветка прогнила и готова упасть, то ее отрезают, а не ложатся под ней спать. Однако другая часть говорила, что я должна доставить Пенелопу в Халвестон. Но у меня ведь ребра сломаны, а весит она не так уж мало. Наверное, я смогу отрезать ей ногу, прежде чем заражение поднимется слишком высоко, однако кровь привлечет всякое зверье. Я сидела в темноте и сама с собой спорила. Звезды усеяли ночное небо, но мне сейчас было не до всяких красот. Три или четыре раза за ночь я вроде бы приходила к решению, а потом голова спрашивала: «Ты уверена?», и спор начинался снова.
И лишь увидев, как с другой стороны костра на меня таращится пара желтых глаз, я поняла, что надо делать.
На полпути в никуда
ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ, что подумала Пенелопа, когда проснулась на рассвете. Прямо на мне лежал здоровенный волчара, а я даже не шевелилась. Разглядев в свете костра черную полоску у него на голове, я сразу поняла, что была права. Это мой волк выл, предупреждая меня о Колби, когда я плыла на корабле. Наверное, он обошел озеро кругом, по горам, там, где ни один человек не пройдет.
Я целый час объясняла Пенелопе, почему я еще жива и почему она еще жива, что у нее не галлюцинация и что я не сошла с ума. Все время волк сидел рядом, глядя на Пенелопу так, словно он отрыгнул ее после ужина и не может понять, что же такое съел. Он вырос с тех пор, как я оставила его у Генезиса, и теперь я, наконец, чувствовала, что в моем мире все стало на свои места. Я трепала его шерсть, чесала за ухом, гладила большим пальцем черную полоску и валялась с ним по земле. Бледная Пенелопа смотрела на нас словно пучеглазая рыба, вздрагивая и вдыхая каждый раз, когда волк скалил зубы или подвывал.
– Не показывай, что ты его боишься, – сказала я. – Или он тебе руки откусит.
– Как… – начал она, – как ты с ним… он же волк.
Волк поднял на нее горящие глаза, и она отшатнулась, прижавшись к дереву.
– Ну, люди убили больше волков, чем волки людей. Так что я даже не знаю, кого надо бояться.
Пенелопа была такой бледной, словно ее лицо освещал лунный свет. Повязка, которую я наложила, могла успокоить боль, но с ядом, который кровь разносила по телу, она справиться не могла.
– Ну, хотя бы гной течь перестал, – сказала я, накладывая новую повязку.
Волк посматривал мне через плечо и, похоже, ухмылялся. Он с Пенелопой не разговаривал и держался от нее подальше, словно в нашей стае она была подкидышем.
– Мы долго шли, да еще ничего не ели, и теперь организму не хватает сил сражаться самостоятельно. Нужны антибиотики.
– А где их достать?
Волк тихонечко рыкнул, я и почесала ему шею, чтобы успокоить.
– В Халвестоне, – сказала Пенелопа, вздрогнув, когда я начала накладывать новую примочку. – У фармацевта.
– Тогда пора двигаться.
Пенелопа шла, держась за меня, и вместе мы преодолели последний хребет, который отделял нас от Халвестона. Волк трусил позади. Мне все казалось, что он качает головой, словно говорит: «Какого черта ты таскаешь с собой этот мешок костей? Избавься от нее, и мы быстрее доберемся до города». Чего еще ждать от волка.
Понадобилось несколько часов, чтобы подняться на вершину вершины хребта. Однако вид, который открывался оттуда, стоил всех усилий. На юге простиралось огромное озеро. Городок Эллери на побережье казался совсем крошечным. Дорога на север была лишь царапиной на земле, словно шрам на коже мира.
Север? Черт! Большая Глупость превратила эти земли в инопланетный пейзаж. Высоко в небе сгущались черные тучи. Воронки и ямы размером с долину Муссы обнажали разноцветные скалы, и отовсюду валили клубы дыма.