Перед глазами встало лицо Лайон. Не было в ней ничего человеческого – лишь лед и стекло. Она мне что-то сказала, но я не услышала. И, если честно, не хотела слышать.
Меня разбудили холодный утренний свет и волк, храпящий под боком. Вскоре проснулась и Пенелопа. Я сменила ей повязку и дала еще немного воды. Волк сел, уставившись тяжелыми, словно камни, глазами на девушку. Интересно, о чем он думает. Может, о том, что ей не стоит доверять?
Антибиотики широкого спектра.
Вот что нужно отыскать в Халвестоне. Пенелопе пришлось повторить это странное слово несколько раз, мои мозги его так сразу не запомнили. Я сказала Волку, чтобы он за ней присматривал, однако он не пожелал оставаться в хижине, а уселся на пороге, и я не стала спорить. Просто погладила его, опустилась перед ним на колени и обняла за шею.
– Никуда не уходи, – прошептала я, зарывшись в его шерсть. – Ты мне нужен.
Волк потерся о меня головой, и я поняла, что он будет здесь, когда я вернусь. Однако, спускаясь с горы, я подумала: «А вернусь ли?» Боюсь, где-то в этом городе меня поджидает Лайон, а может, даже и Крегар. Конечно, Лайон охотится на Крегара в Мартинсвилле далеко к югу отсюда, а мне всего-то нужно найти врача, взять у него эти биотики и вылечить ногу Пенелопы. В общем, раз плюнуть. Вот только я знала, что Халсвестон не похож ни на один из городов, в которых я бывала раньше, и что он пережует меня и выплюнет, если я сделаю хоть один неверный шаг.
Как оказалось, я сделала не один.
Халвестон
ХАЛВЕСТОН ИЗ ТЕХ ГОРОДОВ, что возникают на пустом месте и быстро разрастаются. Здесь обитали в основном те, кто месяцами копался в земле и вернулся ни с чем, только с кровоточащими пальцами. Были и счастливчики, которым повезло: они нашли богатство – и тут же спустили его на женщин и виски. И на них на всех охотились агенты по продаже земельных участков, хозяйки борделей и скупщики золота с подкрученными весами.
Халвестон состоял из досок, крыс и ржавчины. Он начинался с одной улицы, застроенной деревянными домами, потом к ней добавилась вторая; промежутки между ними заполнили киоски и фургоны, и город начал расползаться во все стороны. Запруженная дорога превратилась в грязь у ворот, из которых валила толпа людей всех цветов и национальностей. Мужчины и женщины, черные и белые, китайцы и латиносы с далекого юга. Тут даже были суровые беловолосые люди с голосами густыми, как патока. Я слышала от Охотника, что русские пришли в наши земли по льду во время Второго Конфликта. Правда, он еще говорил, что на другой стороне Берингова пролива полно краснокожих, но я ни одного не увидела. Жители Халвестона расступались перед беловолосыми, а некоторые выкрикивали слова, которых я не понимала. Народ винил их в Большой Глупости, можете себе представить? Они не отвечали за те бомбы, как и я не отвечала за смерть мальчишки из Риджуэя, чьи ботинки сейчас носила. Я улыбнулась одному беловолосому, хотя от остальных они получали лишь презрение.
Люди этого города как будто на себе клеймо носили – мигом поймешь, кто они и откуда. Желтая кожа, согнутые спины, приступы изнуряющего кашля. Все местные выглядели больными. И хотя я не могла определить, что это за хворь, я ощущала ее, словно душок, от которого у меня мороз по коже шел. Я видела, что дерево прогнило изнутри, по коре и цвету листьев, и не стала бы строить хижину из таких бревен. Люди в Халвестоне были похожи на эти деревья. Развести огонь они сгодятся, но доверять им нельзя – построишь хижину, а потолок тебе на голову обвалится.
Халвестон – кипящий котел с чили! На каждого местного тут приходились сотни людей разных мастей и размеров. Я даже заметила нескольких с такими же татуировками на лице как у Крегара. Мои уши наполнили десятки языков – одни грубые, словно плевки, другие сладкие, как мед, а сбившиеся в кучку угольно-черные парни вообще вроде как языками щелкали. Шлепки моих ботинок по грязи смешивались с болтовней и криками, плачем детей и визгливыми криками лоточников, нахваливающих свой товар. В неистовом гомоне я почти забыла, зачем сюда пришла.
В Халвестоне, городе наркотиков и алкоголя, грехов и грешников, золота и грязи, отбросы получали второй шанс. В маленьком желтом автобусе, вкопанном в землю, теперь выращивали бобы и разводили цыплят. Капот старого «Шевроле» превратился в гриль, на котором были призывно расставлены тарелки с ребрышками и кусками лепешек. Если честно, здесь я чувствовала себя практически дома.
Я никогда не любила людей, но обитатели Халвестона проходили мимо и шли дальше по своей дороге, по дороге между жизнью и смертью. Никого из них здесь уже не будет следующей весной. Никто не смотрел на меня, никто меня не искал. В этом городе можно легко сбежать от закона и исчезнуть, затерявшись среди изогнутых улочек или насыпав местному судье полный карман монет.
Я спросила у чумазой женщины, пропитанной самогоном, где найти доктора. Она промычала что-то невнятное, назвала меня «морячком», показала дорогу, а потом предложила прийти попозже, поразвлечься за хорошую цену. Я рассмеялась и пошла прочь. Меня раньше за парня никогда не принимали; что ж, отлично, может, меня никто и не узнает.
Гора обуви у дверей доктора поведала мне все, что нужно знать об этом городе. Смерть здесь такой же бизнес, как и жизнь. Ботинки стоили пару баксов, а детские, совсем маленькие, вообще можно было купить за монетку. Однако никто не хотел носить обувь мертвецов, хотя она почти ничего не стоила. Не зря говорят: ты успеешь пройти только пять шагов, а потом смерть подкрадется и похлопает по плечу. Впрочем, я сколько уже носила ботинки мертвеца, а она за мной так и не пришла. Видать, не хочет со мной связываться. А зачем? Я сама, добровольно, шла в руки к дьяволу.
Вдруг все мысли из головы разом выскочили. На стене, прямо над кучей обуви, наполовину залепленный плакатом с рекламой зубной пасты, висел мой портрет, нарисованный углем, а рядом – рожа Крегара.
Меня затрясло. А потом я поняла, что клей еще свежий, и кости превратились в сосульки. Я обернулась и окинула взглядом улицу – на каждом углу, на каждом фонарном столбе висели белые листы бумаги. Я крутилась и крутилась, и везде натыкалась на собственное лицо. Сосульки стали железными шипами, потому что в конце улицы, на невысоком холме, я увидела полицейский участок. Большой, из темного камня, а вокруг него, словно жуки, кружили полицейские в красных и черно-красных куртках. Казалось, над этим местом нависает темная туча, отчего лошади, привязанные у входа, беспокойно переступали с ноги на ногу и тихо ржали. Рядом с участком была тюрьма, и я не хотела бы оказаться ни там ни там.
Но если я сейчас повернусь и сбегу, Пенелопе придется отрезать ногу. Волк так бы и поступил, если бы кто-то из его стаи был ранен.
Я стояла у порога, словно яблоко, висящее на низкой ветке. Ноги не двигались – я не могла ступить ни шагу. Просто подходи и бери.
Парень, торговавший обувью, сложил товар и нырнул внутрь докторского дома. У меня не было времени задумываться, что он там забыл.
– Вы потерялись, мисс?
Я стремительно обернулась и увидела перед собой мужчину в темно-синем костюме, прям как из музея. На шее у него висели очки на цепочке, а зеленый жилет прикрывал брюшко, слишком большое для такого тощего типа. У него были тонкие усики с навощенными кончиками, черные резиновые сапоги, защищавшие брюки от грязи, и галстук, разрисованный танцующими птичками.
– Мисс, вы потерялись? – вновь спросил мужчина. Говорил он в нос, словно у него насморк.
– Я знаю, где я.
Я отступила, чтобы закрыть спиной рисунок на стене.
Видать, он заметил, что я вся на нервах, потому что покачал головой и представился:
– Простите, мисс, забыл представиться. Я Стенли, Стенли Билкер.
Он протянул мне руку – чистую, розовую и слишком мягкую. Я пожала ее, и на ладони остались грязные пятна. Он сказал что-то типа: «Эх!», достал белоснежный платок и вытерся.
– Мисс, похоже, вы тяжелой работы не боитесь. Верно?
– И что? – спросила я, начиная искать путь к отступлению.
– Хочу вам кое-что предложить. – Засунув руку в карман, он достал оттуда аккуратно сложенный кусок бумаги. – Такая девушка, как вы, – сильная, решительная и энергичная – определенно ищет подходящий участок.
У меня внутри все оборвалось.
– Так я могу вам его предложить! – Мужчина развернул бумажку и протянул мне. – За пятьдесят долларов вы получите землю, которая гарантированно стоит миллионы.
– Мне оно не надо, да и пятидесяти баксов у меня нет, – ответила я, отступая к двери докторского дома.
Стенли не сдавался и извлек из кармана еще один клочок бумаги.
– Тридцать долларов, и вы получите отличный участок у реки Каннат, на внутренней стороне излучины! – Потом он вытащил еще одну бумажку. – А вот за двадцать пять долларов, только на внешней.
– Я же говорю, мне оно не надо. – Я стояла на пороге, возвышаясь над маленьким человечком, и очень надеялась, что до него дойдет. Не хотелось вытягивать нож, чтобы он меня наконец услышал.
Стенли протянул мне руки, полные разрешений на добычу.
– Я вижу, что авансовый платеж вас смущает. Мы предлагаем гибкую систему оплаты. Пожалуйста, берите участок на реке Каннат прямо сейчас, не платя ни единого цента. А в конце месяца я вас навещу, и вы за платите мне двадцать процентов от вашего долга. Что может быть легче? Насколько я могу судить, вы достойны доверия и безусловно со мной рассчитаетесь, поэтому я и иду вам на уступки. Я бы не каждому такое предложил. Тут есть люди, которым за сезон и крупицы золота найти не удается, даже если земля так же богата, как моя, но вы…
Стенли все тараторил, и я прекратила волноваться, что он узнает меня на портрете. Он видел не лица, а ценники.
За моей спиной звякнул колокольчик, и дверь открылась. Стенли заткнулся. Высокий человек в длинном белом халате стоял в дверном проеме. Морщинистое лицо, но острые, зоркие глаза. Волосы того же цвета, что и халат, и короткая щетина на крепкой квадратной челюсти, похожей на стальную скобу.