. Я – не сумасшедшая. Я все понимаю и осознаю. Но если событиями стала управлять потусторонняя сила, то мне следует считаться с этим. И я не уеду отсюда до тех пор, пока не увижу собственными глазами могилу Милы и, если это понадобится, раскопаю ее, чтобы только убедиться, что она мертва и больше не нуждается в моей помощи.
Я, Анна Рыженкова – человек, который может хладнокровно убить другого человека и при этом не мучиться угрызениями совести, – вбила себе в голову, что все происходящее со мной – расплата за мое гнусное отношение к сестре. Ее письма жгли мне руки, я чувствовала их неприятное прикосновение и словно слышала голос Милы… Это за нее я сейчас расплачиваюсь, это из-за нее меня изнасиловал Матвей, из-за нее убили Пола и собирались убить меня…
Не было бы ее, ни единая душа не выманила бы меня из дома, из той сказочной, благополучной жизни.
– Почему ты не спишь? – Игорь, не открывая глаз, протянул руку, чтобы коснуться меня, но я отодвинулась на самый край постели. Я не собиралась заниматься разными глупостями с незнакомым мне мужчиной, который неизвестно по какой причине собирался заботиться обо мне. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Этот урок я усвоила очень хорошо – подтверждений тому в моей жизни было больше чем достаточно.
– Тебе нужно много спать, хорошо питаться и копить силы. Поверь, они тебе еще пригодятся.
Он говорил это сквозь сон, спокойно, словно гипнотизировал меня. Уличный фонарь заливал его распластанное, расслабленное тело бледным светом, играл легкими перламутровыми бликами на его темных волосах. Он был красив, строен, все его члены были совершенной формы. Но я не хотела его. Заполучи я себе такого телохранителя на острове Мэн, он и опомниться бы не успел, как превратился в „молочного брата“ Гаэля… Но здесь, в этом противном клоповнике и тараканнике, мои сексуальные желания притупились, мне было не до физических услад. Я мечтала о комфорте. О том, как я, вернувшись домой, заберусь первым делом в свою ванну и пролежу там полдня, в то время как Гаэль станет готовить мне ужин… Я буду рассказывать ему о русских кошмарах, об октябрьском снеге в Москве, о призраках, о ночи, проведенной на одной кровати с этим Игорем – тезкой моего первого любовника… А может, не буду рассказывать ничего. Приеду, приму душ, оденусь, возьму все свои документы и вернусь в аэропорт, чтобы улететь далеко, улететь навсегда, улететь в неизвестность, где меня никто и никогда не найдет. Не бывает незаменимых мужчин. Вместо Гаэля появится какой-нибудь новый, упакованный в хрустящий целлофан и перевязанный розовой шелковой ленточкой… И от него будет пахнуть карамелью…
Игорь пошевелился, и мысли мои вмиг улетучились, уступив место страху. Мне вдруг показалось, что я лежу рядом с Матвеем, который сейчас набросится на меня… Гнусный тип! Изнасиловать меня в первые минуты пребывания в Москве! Неужели я была так соблазнительна со своим бледным лицом (все-таки я увидела крышку гроба возле двери!) и испуганными глазами?! Нет бы спокойно поговорить, предложить свои условия более цивилизованным способом! Надо было изодрать белье, причем в клочья! Надо было сделать мне больно, поиздеваться…
Я знала, что когда-нибудь мы все равно встретимся, и я отплачу ему за все. Сполна. Месть – великий рычаг…
Вот оно! Если не деньги, то, может быть, месть? Мстить мне могли мои враги и люди, которых я предала, но которые даже не знали меня в лицо. Вкладчики? Возможно. Родственник какой-нибудь старушки, лишившейся из-за моей алчности последней тысячи похоронных рублей. Запросто. А может, Р.? Но он мертв. Уж это-то я точно знаю. Как мертв и Игорь. Что мне делать? Не люблю, когда за меня начинают принимать решения…
– Ты куда? – спросил Игорь, все так же не открывая глаз.
– Ты плохой телохранитель, – прошептала я в темноте прихожей, переодеваясь и при этом стараясь не произвести ни звука. – Ты просто никчемный телохранитель. Ты вовсе не телохранитель… И вообще – грош тебе цена в базарный день…
„Привет, сестренка…“ – донеслось из-за двери. И я поняла, что Мила снова зовет меня».
Глава 8
Парня с большим желтым блокнотом в руке он увидел сразу, и сердце его больно кольнуло… Неужели сейчас он услышит от него имя Берты?.. В это и хотелось и не хотелось верить. Потому что Берта всегда принадлежала только ему, Илье, и никто, никто во всей Москве, во всем мире не имел больше права на нее… Но, с другой стороны, этот простой с виду парень может и не иметь никакого отношения к ее исчезновению, а быть, скажем, свидетелем… Но свидетелем чего?
Множество мыслей успело промелькнуть в его голове, пока Ромих подходил к Мише, который, в свою очередь, сразу узнал Ромиха, хотя Берта его никогда не описывала. Просто настолько бледное лицо было у этого хрупкого и высокого интеллигентного мужчины и такие огромные, полные ужаса перед неизвестностью глаза, что его невозможно было спутать ни с каким другим человеком. Несомненно, это был он, счастливчик, которому Миша сейчас подарит его пропавшую жену.
– Желтый блокнот… – пробормотал Илья, боясь посмотреть парню в глаза. Он весь сжался и моментально вспотел от волнения и ожидания: что он сейчас узнает? – Это ВЫ?
– Вы Ромих? – в свою очередь, спросил Миша, протягивая ему руку словно для пожатия. Он тоже нервничал, но несколько иначе, от предвкушения той радости, которую он сейчас увидит в глазах этого Ромиха.
– Да. Будьте уверены, милиция ничего не знает… – лгал Илья, чувствуя, как все плывет у него перед глазами. Он, конечно же, позвонил Севостьянову и рассказал ему о встрече. Рассказал, при этом умоляя ничего не предпринимать. А просто – чтобы ТАМ знали. Подстраховали.
– Вот и отлично.
– Она жива? – Это был самый главный вопрос.
– Жива. Но это еще ничего не значит…
– Как это ничего не значит? Где она? – Ромих старался быть сдержанным, но вопросы и подступающая ярость прямо-таки рвались из него.
– Здесь есть небольшое кафе, там тихо, людей почти нет, вот там обо всем и поговорим… – Миша хотел преподнести ему жену не спеша, медленно и торжественно, а не так, на улице, где кругом одна суета…
В кафе действительно было тихо. Миша взял бутылку водки, разлил ее по двум рюмкам.
– У нас мало времени… У нее жар, поэтому выслушайте меня внимательно, не перебивая, и сами решите, как вам поступить…
И он начал рассказывать. Он и сам не заметил, как стал оправдывать Берту, и рассказ его походил скорее на исповедь, чем на объяснение ситуации, в которую попал не он, а совершенно другой человек. Он болел душой за Берту, за Ромиха и больше всего боялся того, что Берта окажется права и что этот лощеный, с иголочки одетый, хоть и небритый мужчина, не поймет ее и оттолкнет от себя… Как же она тогда будет несчастна!
– Вы хотите сказать, что она все эти дни провела в бункере? Да вы сумасшедший! Что вы мне говорите! – вскричал Ромих, поднимаясь из-за стола и опрокидывая посуду. Официантка, несшая поднос, притормозила у их столика и ахнула.
– Извините, – сказал ей Миша, усадил Ромиха на место и большими своими ручищами словно придавил его к стулу. – Перестаньте орать! Я ведь не шучу! Мне ничего не стоит сейчас выйти отсюда и затеряться в толпе. Однако же я позвонил вам, пришел на встречу, и вовсе не для того, чтобы вы на меня кричали… Она, ваша жена, Берта НЕ ХОЧЕТ вас видеть. Она боится вас, боится, что вы побрезгуете ею. Ей надо лечь в больницу, ей нужна ваша помощь и понимание…
– Да с чего вы взяли, что она не хочет меня видеть? – Ромих не понимал этого странного человека, он его сейчас ненавидел, потому что, представляя себе пусть и мифический бункер (который просто не мог существовать в центре Москвы), он сразу же видел там и самого Мишу с плеткой в руках… От всего услышанного, от клеток, пыток, изнасилований и прочего голова Ильи пошла кругом.
– Что вы хотите от меня? Денег? Вам надо заплатить, чтобы вы отвезли меня к ней? – Он изо всех сил старался держать себя в руках.
– Да нет же, мне ничего от вас не нужно. Пообещайте только, что не обидите ее, ни в чем не упрекнете…
– И это все?
– Все. А теперь поедемте. Мы и так потеряли много времени… У нее жар, и я не знал, что делать… Не мог же я без вас вызвать «Скорую», вы уж сами решайте…
Ромих не помнил, где и как он останавливал машину. Он нарочно утром не сел в свою, поскольку чувствовал, что просто не в состоянии ее вести. Они ехали минут десять, не больше. Остановились на Бронной, вышли и зашли в дом, поднялись, и Миша открыл дверь квартиры.
– Проходите, она здесь…
Илья большими шагами пересек прихожую и замер в дверях, увидев лежащую на сбитых простынях совершенно неузнаваемую Берту. Запавшие глаза плотно сжаты, влажные волосы рассыпаны по подушке, тоненькие, в темных пятнах, руки раскинуты в стороны, а грудь высоко поднимается, словно ей нечем дышать…
За слезами он уже ничего больше не видел. Он закричал, громко, как только мог: «Не-ет!..» Подхватил ее, горячую и бесчувственную, на руки, прижал к себе и, не сказав ни слова человеку, который его сюда привел, спустился с ней вниз. Бежал куда-то, потом попытался остановить машину, но все они почему-то проносились мимо. И тогда он просто вышел на дорогу, на самую середину… Машина остановилась.
– В больницу, немедленно… Умоляю…
– Смотри-ка, снова вернулась осень… – задумчиво протянул Севостьянов, глядя в окно, за которым шел дождь. – Какая странная она в этом году: то морозная, то теплая, и без конца это ощущение холода, близости смерти…
– Да ты, оказывается, поэт, – усмехнулся Малько, гася в пепельнице сигарету. – Вот уж не знал… На тебя это как-то не похоже…
– Да откуда ты вообще знаешь, какой я и что на меня похоже, а что – нет?.. Да я, если хочешь знать, сегодня полночи не спал, все думал о твоем Ромихе… И это при том, что были у меня дела и пострашнее. Но он симпатичен мне. Он кажется таким слабым, чувствительным и вместе с тем каким-то настоящим, что ли… Таким и должен быть мужчина. А я хоть и «мент», хоть и должен быть черствым сухарем, у которого все атрофировано… я имею в виду то, что касается чужой боли, но я не такой. Я просто «опер» и обязан скрывать свое нутро…. Вот только не пойму, как это ей, Берте, удалось сбежать… Ты говоришь, что она молчит? Ее можно понять…