Мужские пальцы зарылись в растрепанных с ночи волосах.
— Нет... — потрясенно произнесла, чувствуя как теплый воздух от его дыхания скользит по коже. Таор точно никогда не озвучивал ничего подобного.
— Говорю.
— Значит, держись крепче.
Меня стиснули так, что сделать новый глоток воздуха стало проблематично.
— Не так крепко! — пискнула.
— Чего ты испугалась ночью? — он чуть ослабил хватку.
— Плохого сна... — подумав о нем, я даже сейчас сжалась.
— Что в нем было?
Мы так и стояли, обнявшись.
— Я... Одна в темноте...
— Что страшного в темноте? — услышала новый пытливый вопрос.
— Одиночество, — без промедления выпалила я, не успев затормозить с ответом и тут же пожалела вырвавшегося слова. Одиночество — не то, в чем хочется признаваться даже самой себе, а уж тем более кому-то другому; чувство, которое всегда казалось мне постыдным знаком отверженности, собственной ненужности, невостребованности.
— Хм, — молвил Таор. Больше задавать вопросов не стал. Я чуть не спросила, помнит ли он о том, что сказал ночью про «спать со мной всегда». Рассудив, решила, что это слишком незначительно. Мало ли что можно обронить спросонья?
Этим утром мы даже не препирались. В лес сходили мирно, учтя ошибки предыдушего дня. Новая стратегия заключалась в том, что я шла в указанном направлении, по пути собирая попадающиеся мне корни, травы, цветы, а Таор исчезал, успевая обежать и осмотреть назначенные за ним границы. Он двигался гораздо быстрее моего, легко мог меня нагнать, услышать или найти по запаху. В итоге поход не затянулся вдвое, я не устала, Таор — не обозлился. Еще и Бояра с собой взяли — волчонок оставался со мной, когда его прыткий хозяин удалялся.
Когда вернулись, занялась изготовлением настоя, попутно в подробностях объясняя Таору что, да как. Он оказался внимательным слушателем, и я вслух опрометчиво отметила, что он мог бы стать хорошей травницей. «Ага, щас!» — ответил злой Волк, тут же приметивший, что некоторые селянки совсем обнаглели. На полпути к кровати нас прервал Дрей.
Настроение тут же испортилось. В потухших глазах высшего Волка уже не светилась и толика надежды, на все вопросы он отвечал односложно, даже настой выпил, не поморщившись. Думаю, если бы я налила в кружку чистого яда, Дрей был бы только рад, что его мучения, наконец, закончатся. По его короткому диалогу с Таором я поняла, что болезнь разрастается: заболевших и потерявших нюх становится все больше. Беспокойство из-за хвори прибавилось к нарастающему внутри меня напряжению, которое я старалась игнорировать. Напряжение состояло из двух слов: «Последний день».
Последний... Какое ужасное, беспросветное слово. От него так и веет безнадежностью, горечью соленых слез и сырой болотной тоской. А если я — не хочу?
Я не могла не думать, что завтра предстояло уходить. Одна эта мысль отравляла день, как кусочек гнильцы, упавший в чистую воду. Но Таор об этом не заговаривал. Я кусала губы и молчала тоже, стараясь находиться около него как можно больше, пытаясь впрок запастись прикосновениями. Про себя решила: если он так ничего и не скажет, спрошу его утром. Я даже знала, с чего начну.
«Ты бы хотел... еще один день?» — вот так.
А время больше не шло — оно летело. Кажется, я только успела моргнуть, как солнце, едва встав, начало клониться к западу.
«Ты бы хотел ещё?» — гадая, я смотрела на Таора, пока он с аппетитом жевал тушеное мясо.
Что самое ужасное он может ответить?
«Не нужно, Аса». Это даже хуже, чем «нет». «Не нужно» — значит «не нужна».
А что самое прекрасное?
«Не только день». О большем я не смела и думать.
— На, — Таор отвлек меня от мыслей, протягивая на ложке щедрый кусок мяса из своей тарелки. — Глазами так и ешь. А говорила, что не хочешь.
Покорно приняла и принялась пережевывать сочный кусочек. Таор поглядывал на меня с усмешкой, от которой на его щеках опять появлялись, тревожащие мое сердце, ямочки.
— Мне нравится твой аппетит. Что скажешь, если... — начал Таор вопрос, когда вдруг бросил ложку, резко вскочил и скрылся за дверью.
«Кто-то пришел», — быстро поняла, когда услышала мужские голоса. Сначала мне показалось, что пришел Дрей, я хотела спросить его о здоровье. Поспешно выглянула в окно, но увидела не Дрея: напротив Таора стоял Тиром.
Выглядел он неважно: под глазами краснели кровоподтеки, нос опух. Сонливость мгновенно слетела с ресниц, сердце тревожно заколотилось. Я поспешно выбежала на крыльцо, ужасно боясь, что эти двое снова начнут драться.
Но они просто разговаривали, стоя друг перед другом. Тиром на мгновение глянул на меня, и снова уставился на Таора, широкая спина которого всем видом выражала подозрительное недоверие. Я прислушалась к разговору.
— ...уходить ей надо, — Тиром говорил хмуро. — Втихую собрались... Решили, что она болезнь принесла, выгнать хотят. Оставишь — вытащат. Сам знаешь, как можно.
— А не брешешь ли ты, сосунок? — голос Таора прозвучал агрессивно.
— Сдался ты... Меня они позвали, — Тиром ответил в том же тоне. — Все знают, что я в очереди на твое горло.
— Чего не пошел?
— За тобой бы первым пошел, а будут рвать, присоединюсь! Она — не виновата, не дам... — Тиром опять посмотрел за плечо Таора прямо на меня. Мы встретились глазами, и я увидела боль. Внутри остро кольнуло.
— Это Я не дам, — язвительно уточнил Таор, но его голос посерьезнел. — Сколько?
Тиром перевел взгляд на Таора.
— Прицениваешься? Тебе не одолеть, лютый. Десяток. Бешеного твоего уже в сторону увели, можешь не звать, не успеет.
Предчувствие беды, которая вот-вот случится, настигало, окутывая тяжелым липким страхом, смешанным с недоверием. Я читала по спине Таора сомнения, и надеялась, что Таор сейчас фыркнет, отправит гостя с его новостями в дальнее эротическое путешествие, а мне скажет, что это ерунда, ложь, провокация. Но он все не фыркал, стоял камнем, мрачнее на глазах.
Помедлив несколько секунд, Тиром показал зубы.
— Долго будешь в дерево играть? Прямо сейчас идут!
На это заявление я фыркнула, но тут же осеклась. Таор повернулся ко мне: его лицо и голос были серьезны, без намека на усмешку.
— Аса, быстро, — отрывисто проговорил. — Бери вещи. Уходим сейчас.
Не ожидав, захлопала глазами.
— Брать... все? Куда уходим?
Не объясняя, Таор рявкнул, на глазах перевоплощаясь в самого злого Волка:
— ВСЕ! ЖИВО В БОТИНКИ!
***
Солнце глядело сверху весело. Проникая через зеленые кроны, свет пятнашками ложился на траву, по которой прыгали волчьи лапы и мужские ступни. Мы стремительно бежали. Мне все казалось, что это шутка, может быть даже сон. Знать, что за нами гонятся десяток обезумевших Волков — легко, но осознать не видя их — сложно.
«Сейчас... Таор скажет, что мы оторвались, что они передумали... Мы переждем и вернемся домой», — ждала я. Но он не говорил, а уверенно бежал. Пришлось заговорить.
— Почему?! — голос срывался, потому что я тряслась на волке Тирома, пока мужчины бежали рядом. — Почему они решили, что это я?
Я что есть сил цеплялась за густую бурую шерсть, удерживаясь на ходящей вверх-вниз спине зверя.
— Ты пришла, и болезнь пришла, — на бегу ответил Тиром, Таор молчал. — Все заболели, кто к тебе подходил.
Ответ испугал и возмутил. Я припомнила свои рассуждения и ответ Таора.
— Это может быть и вода! Зверь, птица!
— Их не интересует. Появилась ты.
— А Таор?! Мы с ним живем в одном доме! Он не заболел!
— Его не считали.
— Как его можно не считать?!
На это никто не ответил. Я с отчаянием поняла, что никто не считает здоровых. Все считают больных.
— Мы... к старейшинам? — спросила с надеждой. Предчувствие было нехорошим.
— Нет, — бросил уже Таор. Я поймала его взгляд на мгновение. — Ты едешь домой.
Новое потрясение прилетело как камень по виску.
«Домой — это ТУДА домой? Не к нему?!»
— Уже?! Но как же...?! — несчастно вопросила.
«Как же Дрей, как же настой, как же еще один день? Как же лечение, как же приказ старейшин, как же синяя хворь, как же... мы? Я не успела спросить, хочет ли он еще день! Почему я должна уходить? Неужели с ними не поговорить, не убедить, не успокоить, не воззвать к разуму?»
Будто читая мои мысли, Таор на бегу отрицательно покачал головой. Он не произнес ни слова, но я поняла, что он хотел сказать. Никакие разговоры сейчас не остановят обезумевших после потери нюха. Им нужен виноватый, нужен тот, на ком сорвать боль и злобу. Они выбрали меня.
Деревья прыгали перед глазами. Со мной разговаривать перестали, мужчины переговаривались друг с другом односложно.
— Все без носа?
— Нет.
— Паскуды!
На лице Таора отчетливо проявился волчий оскал. Он оглянулся.
— Близко, — бросил.
«Они?» — я не встревала.
— Уведу? — Тиром мотнул головой в сторону.
— Да. Аса, платье!
Волки резко остановились, и Таор стащил меня со спины зверя. Не сразу поняв, какое платье от меня хотят, я потянулась к своему узелку.
— Свое платье снимай! — быстро пояснил Таор.
Отвернувшись, Тиром уже стаскивал свою одежду. Он кинул нам свою рубаху. Та тряпкой легла на траву около моих ног.
Таор задрал подол платья, бесцеремонно сорвал его с меня. Резко, быстро. Застесняться я не успела. Освободив меня от платья, Таор тотчас бросил его Тирому, а на мою голову натянул его рубаху.
В нашу сторону обменом полетели мужские штаны.
— Живее. Он уведет часть на себя по следу и запаху, — Таор говорил, быстро помогая мне вдеть руки в рукава. Плюхнувшись прямо на траву, я надела на себя мужские штаны, даже не снимая ботинок. — И платок.
Завязывая на голове платок, оглянулась на треск ткани и узрела Тирома, который с трудом натянул на свою грудную клетку. С платьем Тиром сочетался плохо. Как только он шевельнул рукой, ткань не выдержала — со стоном разошлась вдоль обоих боков. Сверкнув волосатыми ногами, Тиром прыгнул на своего бурого.