— В лес, — ответил по-мужски коротко.
— Лес? Зачем?
Комкая на груди покрывало, я приподняла голову, пытаясь осмотреться. Безрезультатно. Тьма уже давила на землю своим беспросветным телом, как я не напрягала зрение, рассмотреть в лесной чаще ничего не могла. Вокруг зашуршали, зашелестели ветки. Томное ожидание сменилось неуютной боязнью. Каждую секунду мерещилось, что в лицо наотмашь прилетит пощёчина от низкой лапы ели. Или хуже — острый сук злой ветви сразу воткнется в глаз. В обнаженной бездне темноты преградой между мною и моими страхами был только Таор. Я вцепилась в его шею, уже не представляя хоть сколько нибудь приятной ночи.
— Ты думаешь, что ночь страшна, но именно она истинна, — заговорил. — Это день — обман. День только кажется тебе безопасным, но разве днём тебя не может загрызть зверь? Или днём ты не можешь упасть в яму? День освещает все и скрывает те же опасности.
Он поглаживал меня большим пальцем по бедру, пока говорил.
— Все равно боюсь... — пожаловалась. — Я ничего не вижу. Мне здесь не нравится. Пойдем домой... Пожалуйста.
Шага Таор не сбавил.
— Лес — это дом, Аса. А ночь — время Волков, — ровно ответил.
— Я же не Волк... — возразила.
— Не Волк, — согласился. — Я — Волк, — голос Таора был серьёзен. Он опустил меня на ноги, прислоняя к дереву. — А ты — Волчица.
Невесело усмехнулась, ежась от прикосновения прохладной земли к босым ногам.
— Я не...
— Волчица, — уверенно повторил он. — Ты родилась без Силы, ты очень похожа на человека, но родилась у Волков, Аса. Ты не теряешься в лесу, говоришь прямо, скалишь зубы, когда теряешь самообладание, не можешь иметь детей от людей. Твои аппетиты не меньше моих, а запах — как мой личный дурман. Тебя удочерила травница, но я знаю, кто твоя семья, чья ты сестра и дочь.
Дочь? Сестра? Волчица? Я издала смешок, который был больше похож на стон.
— Я не шучу, Аса.
— Ты уверен? — недоверчиво уточнила. Я полагала, что Таор все ещё может в любую минуту рассмеяться и сказать, что разыграл меня.
— Да.
Серьезный голос не оставлял шанса на шутку. У меня пропал дар речи и перехватило дыхание, словно бы известие выбило воздух из лёгких.
Таор стоял, тесно припирая меня к дереву своей каменной грудью. Я видела как в кромешной мраке светятся его глаза. Смотрела, не ощущая ни страха, ни восторга.
«Волчица... Какая же я Волчица? Я же...»
Вспышкой в памяти мелькнули воспоминания.
«Аса, не скалься, — строго говорит мама. — Так только Волки делают, увидят, что ты скалишься и заберут».
Я стараюсь не скалиться, я боюсь Волков.
Мама режет мясо. Меня странно манит лежащий на доске красный кусочек. Рот наполняет слюна. Я не хочу вареное, я кружу вокруг, тянусь попробовать, но мама шлёпает меня по руке.
«Никогда не ешь сырое! Внутри тебя заведутся черви!»
Хочу, но не ем. Я не хочу червей.
Я почти не болею. Бегаю лучше всех, даже лучше мальчишек. Я часто одна, потому что люди инстинктивно избегают меня, будто бы я не из них, и они это не знают, но чувствуют...
Не человек?
У меня тысяча вопросов. Почему, как я оказалась у людей? Кто мои родители? Я — великородная? Что значит «бессильная»? Сколько их? Что делать теперь?
Но один вопрос озарением перебивает все остальные.
— Значит, я могу иметь детей? — прорезался мой голос.
— Думаю, да. От меня сможешь.
— А ты же не...
— Если появятся — я не против.
Я опять замолчала. Таор опёрся рукой над головой, придавливая меня всем телом. Бедром твёрдо прижимался к бедру, животом к животу.
Мы оба не говорили ни слова.
Лес шумел кронами деревьев, хлопая листьями как в ладоши, беспрестанно трещали и возились в траве сверчки. Дерево врезалось мне в спину шершавой корой.
Мы стояли.
Известие слишком потрясло меня, чтобы я понимала как реагировать. Я не знала, что сказать, что сделать, не могла проронить ни слова, не могла даже пошевелиться.
— Волки проходят инициацию ночью, — после нескольких минут молчания заговорил Таор, нависая надо мной. Я слышала, что он дышит чаще, чем обычно. — Той первой ночью мы ловим добычу. Свежая кровь пробуждает нашу кровь. Хочу, чтобы ты попробовала.
— Хорошо... — растерянно прорезался мой голос. Это шепот, но как же сложно оказалось выдавить даже его.
— Подожди тут. Я скоро.
Отодвинувшись, Таор тут же исчез во тьме.
Накатившая вместо него ночь, уже свободно коснулась кожи. Я поежилась. Страх я старалась сглотнуть, знала, что Таор рядом, он слышит, он вернётся, но страх все равно стоял в горле, мешая дышать, заставляя задыхаться и покрываться липким холодным потом. Как можно тонуть в воздухе ночи?
Лес зловеще шевелился над головой, вокруг меня. Черные столбы деревьев угрожающе сомкнулись, окружая и обступая. Ловя воздух открытым ртом, я вжалась спиной в ствол дерева, цепляясь пальцами за жёсткую кору и съежилась, сползая вниз. Кошмар сбывался наяву.
Одна. В лесу. Во тьме.
— Волчица, Волчица? Я — Волчица, — скороговоркой повторяла я то ли себе, то ли лесу. Говорила я неуверенно, не веря, и лес с сомнением качал соснами, возвращая мне мое же недоверие.
«Волчицы другие», — словно говорил он.
Прошла вечность, прежде чем волчьи янтарные глаза огоньками мелькнули надо мной и руки Таора приподняли меня на ноги.
С облегчением цепляясь за него, я вдруг нащупала пальцами теплое мягкое тельце зверька. Он пронзительно тонко верещал, пытаясь вырываться. Не знаю, кто это, Таор не сказал, он сделал только одно резкое движение. Раздался характерный хруст. Писк тотчас затих. Я слышала, как Волк разорвал плоть, добираясь до жил.
— Пей. Скорее.
Голос Таора возбуждённо порыкивал. Он прерывисто дышал.
Мне же стало нехорошо.
Подтягивая повыше спадающее покрывало, я с сомнением наклонилась, случайно нащупала рукой ещё мокрый нос и, отпрянула. На кожу накатила дрожь. Я затряслась, отряхивая руки. К горлу окончательно подкатила тошнота.
— Не могу... Нет, — замотав головой, выпрямилась. — Прости, я не могу.
Нет, никакая я не Волчица. Я не должна быть здесь, я должна спать дома, накрывшись покрывалом, бояться воя за окном и шагу не ступать наружу до рассвета.
Из глубин груди Таора послышалось тихое рычание. Говорить он ничего не стал, сам наклонился к добыче, сделал несколько тяжёлых глотков. Опустив глаза, я стояла перед ним, с давящим на грудь чувством вины, понимая, что разочаровываю. Тихо заговорила:
— Мне не место здесь... Ты ошибся, я не могу бы...
Договорить Таор мне не дал. Приподнял подбородок, нажал пальцем и молча приник к губам, заставляя приоткрыть рот. Не успела я опомниться, как он начал вливать в меня что-то густое и теплое; поил меня так же, как я его отваром, не позволяя отстраниться. Я машинально сглотнула, не сразу понимая что вливается в меня, и осознала только когда Таор отодвинулся.
«Кровь. Чья-то кровь».
Чувствуя во рту странно сладкий, совсем не солоноватый вкус, растерянно облизнула губы.
Кровь.
В нос ударил густой запах чужой жизни. Я пошатнулась, будто землю под ногами перекосило. Упала бы, но Таор придержал меня.
Перед глазами пошли красные пятна.
Сердце занеслось быстро, будто я побежала со всех ног, а не замерла на месте, повиснув на мужской руке. Ритмичный стук в груди зашелся от скорости, превращаясь в ровный гул, от которого моя кровь мгновенно вскипела. Лес вокруг запульсировал, кружась, и черные деревья моргнули, заливаясь вызывающим красным, с металлическим привкусом.
— А-а-а-х, — низко выдохнула я, оглядываясь по сторонам. Черный превратился в красный. В груди завибрировало, засвербило. Покрывало, прихваченное из дома, с шуршанием опустилось к ногам, я перестала его держать. Тошнота отступила, так и не начавшись. Я ждала отвращения, испуга, гадливости, жалости к неведомому зверьку, страха, а вместо них ко мне пришла эйфория.
Она накрыла меня с головой. Несколько минут назад у меня не было воздуха, теперь же его стало слишком много.
— Чувствуешь? — хрипло спросил Таор, продолжая прижимать меня к себе. — Чувствуешь? Что видишь? Что слышишь? Что чуешь?
Беспомощно хватая ртом ночь, перевела взгляд на его глаза, которые сейчас тоже стали отсвечивать кровью. Я не начала видеть в темноте, но чернота перед глазами продолжала алеть зарей. Запах мужчины ударил в нос так отчетливо, что я вздрогнула.
— Чувствую... — также хрипло ответила. — Ничего не вижу, только... красный. Тебя чую... Что... Что со мной?
— Кровь рычит... Силы нет, но кровь рода все равно течет под твоей кожей. Кровь стимулирует наш род, обостряет все. Чувствуешь, кто ты?
— Кажется... — прошептала, ощущая как щекочет в носу запах Таора. Запах моего Волка.
Хвоя. Кровь. Слюна. Пот. Кожа. Волосы. Шерсть с дичи. Мускус. Изумленно цепляясь за резко обострившиеся чувства, я потянулась к Таору, исследуя и обнюхивая его, как собака.
Или как Волчица?
Надышаться невозможно, будто я никогда не дышала, и вдруг начала. Я вела носом по изумительно пряным волоскам на влажной груди Волка, по шее, на которой отчетливо громко билась вена, к основанию руки, у которой запах ощущался особенно резко и вкусно. Когда я потянулась по мужскому животу вниз, Таор мучительно длинно выдохнул:
— Аса...
В этом слове, идущем откуда-то из глубин его груди, было все. И мука, и желание, и приказ, и просьба. Он подхватил меня, подсаживая на себя, на бедра, и я тут же обвила их ногами.
Это приглашение. А может и требование. Будто и не было вечера на пыльном ковре. Хочу еще... Крови. Его. Ощущений. Всего.
— Скажи это. Скажи, кто ты, — потребовал, отклоняясь от моих губ. Его голос вибрировал в ушах, бесстыдным животным желанием скручиваясь внизу живота.
Одно понимаю точно — не человек.
— Волчица? — полуутвердительно спросила, настойчиво пытаясь поймать мужские губы.