– Я ждала вашего звонка…
На следующее утро он обнаружил ее в приемной.
Она сидела за столом прямо, будто кол проглотила. В белоснежной, идеально отглаженной блузке, с красивым маникюром и волосами, перехваченными на затылке в короткий и жиденький хвостик.
Арсений сухо поздоровался и ушел к себе в кабинет. Знал, что надо бы позвать девушку, конкретизировать ее обязанности, проинструктировать по разным общим и частным вопросам, но все откладывал этот момент. Да уж, послал Бог секретаршу из института благородных девиц… Наверное, именно там она свою высшую математику и изучала…
– Зайдите, – наконец позвал он ее по внутренней связи спустя целый час после начала рабочего дня.
Ася вошла и села на самый краешек стула. Как воробышек на жердочку.
Это-то его и добило.
– Прежде всего! – гаркнул он охрипшим голосом, от звука которого бедная институтка едва не подскочила. – Прежде всего вам следует быть более уверенной в себе. Секретарь – это в определенной степени лицо фирмы! Вывеска! Вы меня понимаете?
– Понимаю, – робко пискнула «вывеска», ожидавшая, видимо, что сейчас последует неминуемый конец света.
– Если вы будете все время сидеть на краешке стула, говорить таким тихим голосом и при этом делать вид, что сейчас от страха упадете в обморок, у нас никогда не будет никаких клиентов! Никогда и никаких! Вы это понимаете?
– Понимаю, – снова повторила девушка, изо всех сил стараясь говорить более уверенно.
Но получилось в этот раз еще хуже, чем в первый.
– Понимаете, а почему не выполняете?! – почти заорал Арсений.
Ему ужасно хотелось ее прогнать. И в то же время жалко ее было. Он даже рассердился на себя за это «почему не выполняете?!» – в самом деле, они ведь не в армии, и перед ним не какой-нибудь зеленый новобранец, а все-таки девушка…
– Извините, – проговорил он в сторону, обращаясь к портрету Билла Гейтса, висящему на стене.
Билл Гейтс ничего не ответил. И девушка промолчала тоже.
Арсений принялся объяснять рабочие моменты, почти не глядя на нее. Она кивала, изредка задавая вопросы. Все тем же тихим голоском, но вопросы не дурацкие, а по существу. «Неглупая все-таки, оказывается, – подумал тогда Арсений. – Просто затюканная…»
Получив инструктаж, Ася удалилась из директорского кабинета. Через минуту позвонил Митька, и выяснилось, что кому-то из них двоих надо срочно лететь в командировку в Нижневартовск. На целую неделю.
«Лучше семь дней на Крайнем Севере, чем в компании такой секретарши», – рассудил Арсений и велел Анастасии забронировать билеты на самолет.
Со своим первым поручением она справилась, и на следующий день Арсений забыл о ее существовании, с головой погрузившись в маркетинговые исследования рынка потолочных систем, которым и была посвящена выставка-конференция в Нижневартовске.
А когда вернулся, просто ошарашен был переменами, которые с ней произошли за это время. Испуганный воробышек словно по мановению волшебной палочки превратился в преисполненную достоинства и горделивого спокойствия диковинную птицу…
Ася абсолютно преобразилась. Стала, как и хотел Арсений, лицом фирмы, «товарным знаком». Куда только девались ее робость и застенчивость! Арсений был потрясен.
Но еще больше, чем Арсений, была потрясена сама Ася…
Она-то знала, что у чудесного превращения из гадкого утенка в лебедя были свои, скрытые от посторонних глаз причины. Двадцать два года она прожила на свете, придавленная тяжким грузом комплекса собственной неполноценности, тщательно культивируемого и родителями, и прежде всего бабушкой, Анастасией Сергеевной, женщиной старой пролетарской закалки.
А тут вдруг случилось. Как гроза среди ясного неба… И она в свете молний от этой грозы вдруг увидела себя и что-то такое про себя поняла очень важное, очень сокровенное…
Арсений, да и все остальные сотрудники «Вашего дома», про грозу и молнии ничего не знали. Они просто констатировали факт, что девчонка очень быстро акклиматизировалась, пришла в себя, стала похожа на человека. Оценили – и забыли, приняв как должное.
Со своими секретарскими обязанностями Ася справлялась блестяще. За шесть лет работы Арсений не мог припомнить случая, чтобы ей пришлось о чем-то напоминать дважды. Она по-прежнему вела себя тихо, никакого лишнего шума не производила, и даже голос остался все таким же тихим, но в нем появились уверенные, а порой даже и ироничные нотки. За годы совместной работы они успели стать добрыми товарищами, почти друзьями. И Арсений даже представить себе не мог, что когда-нибудь эти теплые дружеские отношения перерастут в… интимную связь.
Интимная связь! Название-то какое… Пошлое. Но с другой стороны, иначе и не скажешь. Потому что, конечно же, никакая это была не любовь. По крайней мере с его стороны уж точно. А что касается Аси…
Об этом он предпочитал не задумываться.
Все случилось совершенно неожиданно ровно год назад.
Вернее, год без одного дня.
В тот день Арсений впервые с момента развода с женой в стельку напился. Вообще-то алкоголиком он не был и в качестве анестезии против боли душевных ран чаще всего использовал не горькую настойку, а другое проверенное средство.
Этим средством была работа.
Когда постоянные скандалы дома становились невыносимыми, он уходил на работу в субботу и в воскресенье, сидел за столом, заваленным чертежами, проектами, сметами, технологическими отчетами. Жалел лишь об одном – что Федька опять остался на попечении восьмидесятилетней бабушки Ольги Тимофеевны, с которой ему ужасно скучно. Но поделать ничего не мог, потому что в таком взвинченном состоянии просто не способен был нормально общаться с ребенком.
Неизвестно, насколько затянулась бы по времени эта ситуация, если бы восьмидесятилетняя бабушка внезапно не умерла.
После похорон выяснилось – сидеть с Федором больше некому.
Родители Арсения давным-давно переехали жить в Москву.
Родители Татьяны были еще слишком молодыми и энергичными, чтобы посвящать свою жизнь внукам. Они объявили это молодым еще в день свадьбы, чтобы потом не выслушивать претензий.
Сама Татьяна собиралась посвятить свою жизнь науке.
Только науке, и ничему больше. Ребенок всегда был для нее обузой. Она ужасно не хотела рожать и даже задумала втайне от мужа сделать аборт, но ее вовремя остановила все та же бабушка, Ольга Тимофеевна. Уговорила оставить ребеночка, пообещала, что будет нянчить его до самой смерти…
Так и вышло – до самой смерти пронянчила. А после ее смерти нянчить было уже некому.
В детский сад Федьку не взяли. Из-за частых простуд не успели сделать несколько обязательных прививок – врач сказал, что непривитого ребенка взять в детское учреждение не имеет права. Пробовали нанимать Федьке няньку, но у того каждый раз начинались истерики, и ни одна нянька в доме так и не прижилась.
Кому-то из них двоих нужно было оставить работу. Конечно, логичнее было бы, если бы это сделала Татьяна. Потому что зарплата кандидата наук в институте биологии в качестве источника существования для семьи из трех человек в принципе не могла рассматриваться. Арсению бросать фирму, которая создавалась с таким трудом и только-только начала приносить ощутимые доходы, было по меньшей мере глупо.
После грандиозного скандала Татьяна все же взяла отпуск за свой счет – на три недели.
Как будто бы эти три недели могли решить проблему…
Но все разрешилось гораздо раньше – не просидев с Федькой и десяти дней, жена собрала вещи и ушла из дома. В это время она как раз дописывала докторскую, посвященную селекции бахчевых культур, в частности арбузов, на молекулярном уровне. Ее, как видного ученого, пригласили в Москву, где вопрос селекции бахчевых культур, по всей видимости, был наиболее актуален.
Через месяц развод оформили официально.
Арсений весь этот месяц на работу не ходил, полностью отдав фирму в распоряжение своего зама Митьки. Потом наконец удалось решить вопрос с прививками, и еще через две недели, после того как Федор смог спокойно оставаться в детском саду на весь день, он вернулся на работу.
«Вернулся на работу» – не совсем подходящее определение. Он погрузился в работу, ушел в нее весь без остатка, и все те, кто знал его достаточно близко, понимали, насколько тяжело сейчас ему, этому сильному, ироничному, порой грубоватому, но такому беспомощному перед своим горем мужчине.
Понимала и Ася. Но лишь бросала украдкой сочувственные взгляды, а утешить и не пыталась – знала, что в лучшем случае нарвется на грубость, а в худшем…
В худшем и с работы можно вылететь. Однажды уже имел место такой прецедент, когда одна из новых сотрудниц, младший технолог Юля Теплова, попыталась пожалеть Арсения Волка и произнесла в присутствии еще трех сотрудников пламенную обвинительную речь в адрес его бывшей жены.
Арсений слушал молча, с каменным, ничего не выражающим лицом. Только зрачки заметно сузились, превратились в крошечные черные точки, а глаза, и без того светлые, посветлели еще сильнее. И пальцы под столом сжались в кулаки, но этого никто не видел.
Юля Теплова говорила искренне, даже слезу пустила, жалея принародно своего несчастного начальника. А когда она наконец закончила, в приемной воцарилось ледяное молчание. Слышно было даже, как потрескивает огонек сигареты у зама Митьки, который отчего-то стряхивал пепел прямо на пол, позабыв о существовании пепельниц.
– Вы все сказали? – спокойно и, казалось, равнодушно поинтересовался босс у проявившей сочувствие девушки.
Юля растерянно захлопала глазами, впервые почувствовав: что-то не так.
– Все, – пролепетала она робко и, оглядевшись по сторонам, заметила, что все отводят взгляды в сторону и никто не решается встретиться с ней глазами.
– Вот и замечательно. Думаю, при вашей добросердечности вы легко подыщете себе работу… в другом месте. Санитаркой в больнице, например. Или в санатории… для инвалидов. А у нас здесь, извините, бизнес. Надеюсь, проблем с написанием заявления об уходе по собственному желанию не возникнет. В противном случае мне придется уволить вас… по статье.