Улисс даже головы не поднял — он продолжал сидеть, уткнувшись лицом в колени, и полосы света пробегали по островку, по воде, и пустой плот на отмели качался и приплясывал.
Я схватила его за плечо:
— Смотри! Вот! Вот он, твой город! Ты же хотел попасть туда, так? Он сам сюда пришел! Пошли!
Он медленно поднял голову — в глазах у него плясали волны света, то разгораясь, то угасая, и оттого казалось, что их цвет все время меняется.
— Что это? — спросил он наконец.
— Откуда я знаю? Но ты же хотел туда, разве нет? Все время толковал, что, мол, вот она, последняя надежда!
— Вроде, да, — сказал он неуверенно, — но что это? Это же совершенно ни на что не похоже.
— Не посмотришь, не узнаешь, так ведь? Пошли, пока эта штука еще тут…
Он медленно поднялся, лицо его постепенно стало более осмысленным.
— Не знаю, — он вновь поежился, точно от порыва холодного ветра. — Имеет ли смысл…
— А что будет с теми, кто остался там, в лагере, если ты не найдешь никого? Что вообще будет? Что будет со мной, Улисс? Ты и впрямь думал, что я выживу, если останусь совсем одна? Хватит валять дурака, пошли.
Он машинально провел рукой по поясу, проверяя, на месте ли оружие — но его там, понятное дело не было, — удивленно нахмурился, потом пожал плечами.
— Ладно, — сказал он, — пошли.
— Погоди минутку, я только подтолкну плот, — сказала я, — он похоже, застрял. И прыгнула в воду.
Всю дорогу к деревне Симона преследовало странное ощущение подмены — словно все вокруг было немножко иным и каким-то ненастоящим. Быть может, подумал он, это потому, что они впервые спускались в деревню все вместе, да еще на мо-биле, чего он никогда не делал раньше.
А быть может, потому, что сама деревня выглядела как-то странно — дома с прикрытыми ставнями выглядывали из-за высокой изгороди, черная полоса вспаханной земли огибала ограду снаружи, точно река.
— Тут всегда так тихо? — спросила Оливия. Тут только Симон понял, что его беспокоило: полная, абсолютная тишина — тишина покинутого жилья, еще хранившего тепло очага, но уже пустого.
— Что? Никого нет? — удивился Коменски.
— Не знаю, — сквозь зубы сказал Симон.
— Быть может, ты их неправильно понял…
— Я все понял совершенно определенно… Мобиль плавно перевалил через вспаханную полосу и остановился у ограды. Ворота были заперты.
— Поднять его? — спросил Гидеон.
— Нет. Не надо.
— Думаешь, мы их напугаем?
— Этим? Нет, не думаю. Но все равно — не надо. Это невежливо — вот так, без спроса. Подождем…
Люди появились внезапно, совсем не оттуда, откуда их ожидали — они вышли из лесу, пересекли поляну и остановились около мобиля. Симон открыл дверцу и выскочил наружу.
Староста был, разумеется, здесь, в компании нескольких сумрачных молодых парней — все в вывернутых наизнаку зипунах.
«Боятся андров? — подумал Симон. — Старуха, вроде, говорила, что сами по себе они безвредны, но эти, похоже, все равно боятся».
— Все взяли? — спросил Михей, выступив вперед.
— Да, — ответил Симон, — как договаривались.
Староста осторожно, боком приблизился к открытому прицепу и заглянул в него.
— Хорошо, — сказал он, — оставьте все это здесь. И выходите. Вы все пришли?
— Все, — сказал Симон,
— Они покажутся только, если все… Симон вернулся к мобилю и сказал:
— Все в порядке. Выбирайтесь.
— Машину оставить? — недоверчиво спросил Гидеон.
— Да.
— Отцепи прицеп и отгони ее чуть дальше, — велел Коменски, — на всякий случай. Симон, ты взял пеленгатор? Вдруг нам придется разлучиться…
Симон молча приладил к предплечью плоскую коробочку пеленгатора и спрятал в нагрудный карман миниатюрный наушник.
— Это оружие? — спросил староста, внимательно наблюдавший за ними.
— Нет, — честно ответил Симон.
— Оружие оставьте здесь. Они не любят оружия.
— Кто же его любит… — тихонько сказал Гидеон.
— По крайней мере, — заметил Коменски, — они предусмотрительны. Ну что ж, пошли…
Оливия помогла выбраться Наташе. Лицо у той было бессмысленным, и двигалась она точь в точь как заводная кукла. «Надеюсь, это все-таки из-за инъекции, — подумал Симон, — тогда есть хоть какой-то шанс, что она придет в себя»…
— Идемте, — сказал староста. Он шел впереди, показывая дорогу, остальные следовали поодаль, замыкая группу. Симон ощутил, как по спине пробежал холодок.
— Гидеон, — сказал он шепотом» — ты взял с собой хоть что-то?
— Камеру, — удивленно ответил Гидеон.
— Я не об этом…
— Высокочастотный резак, — шепотом сказал Гидеон, — и микрокапсулу со слезоточивым газом — Коменски велел, еще там, в лагере…
— Хорошо.
— Думаешь, они все-таки опасны?
— Не знаю…
Лес приближался, темный и молчаливый, вокруг тяжело пахло прогретой травой, а из-под ног При каждом шаге разлетались в разные стороны крохотные бурые кобылки. Все было донельзя обыденно, и Симон вдруг перестал верить во всесильных и неведомых существ, исподтишка наблюдающих за ходом вещей. В тихом разморенном полдне они показались ему донельзя нереальными.
Они свернули и пошли по просеке в обход деревни. Там, дальше за изгородью начинались луговины и пастбища — открытая местность, усеянная громадными валунами, невесть когда скатившимися с горных склонов.
— Куда мы идем? — спросил Коменски.
— Наверх, — спокойно сказал староста. Ему явно было жарко в тулупе, но он и не подумал его снять. — Вас должно быть хорошо видно. Они всегда смотрят сверху, андры…
— Ясно.
— Ох, — сказала Оливия, — что это там? Симон обернулся и невольно вздрогнул: крохотная фигурка выскочила из леса и кинулась к ним, петляя меж золотистых стволов сосен. Зденко! — подумал он. Мальчик, задыхаясь и оскальзываясь на траве, выскочил на поляну и кинулся к ним, глотая на ходу слезы. Подбежав к Гидеону, он схватил его за рукав и отчаянно заверещал:
— Не ходите туда! Не ходите!
Гидеон потрепал его по голове.
— Все в порядке, малый.
Он попытался осторожно высвободиться, но Зденко вцепился ему в рукав мертвой хваткой.
— Вы не понимаете, — всхипывал он, — туда нельзя! Вам нельзя…
Староста развернулся и дал Зденко ленивый тумак, он даже не размахнулся как следует, но мальчишка заскулил и откатился в сторону.
— Прошу прощенья, хозяин, — извинился Михей. — Это я виноват. Недоглядел. Распустили мальца…
— Зачем вы так? — поморщившись, сказал Гидеон.
— Старших, — назидательно произнес Михей, — уважать надобно. Если каждый будет так соваться… Убери мальца, Мечко.
Один из парней молча подошел к всхлипываю-щему на земле мальчишке, схватил его за ухо и потащил прочь.
Зденко отчаянно и бесполезно колотил кулачками по охватившим его огромным ручищам, выкрикивая:
— Нельзя туда! Не ходите! Плохо будет!
— Удержу не знают, паскудники, — мрачно сказал староста и обернулся к Коменски, безошибочно признав в нем начальника.
— Ну что, хозяин, пошли что ли? Он потащил малого обратно в лес, подумал Симон, он и выбежал-то из лесу, не из деревни. Деревня покинута… Возможно на время, возможно, навсегда. Они там все прячутся, в лесу… предпочли убраться подальше. Может, предприятие опасней, чем мы думали… гораздо опасней…
Староста обернулся и поглядел ему в глаза:
— Может, вы испугались? Так и скажите.
— Нет, — сказал Симон, — просто хотелось бы…
— Нам-то что? Мы же для вас стараемся.
— …знать подробнее, как все будет.
— Да мы уж почти на месте. Придете, узнаете. Из тени, отбрасываемой вершиной горы, выплыла золотящаяся на солнце луговина, на которой, словно алые брызги, были разбросаны пятна горных маков. В фиолетовой густой тени притаилась добротно сработанная овчарня — створки ворот были распахнуты.
— Если все правильно сделать, они скоро будут здесь, — пояснил староста.
— Ясно, — кивнул Коменски, — что же надо делать?
— Вам — зайти внутрь. Мы и без вас управимся.
— Так бывает? — тихонько спросил Коменски у Симона.
— В общем, да, — неохотно ответил тот, — есть обряды, не предназначенные для посторонних глаз… но…
— Вы идете или нет? — раздраженно спросил староста.
Он первым зашел в темное нутро овчарни и высек огонь, запалив свечу. Остальные его люди отошли в сторону, тогда как Симон со своими спутниками топтались на пороге, не решаясь войти внутрь, хоть сырая полутьма овчарни и расцвела пляшущими оранжевыми тенями.
Оливия положила пальцы на запястье Симона.
— Мне это не нравится, — шепотом сказала она. Староста обернулся — свечу он держал в руке, не обращая внимания на горячий воск, капающий на пальцы, и подсвеченное снизу лицо его неожиданно стало похоже на посмертную маску.
— Они придут, только если сделать все как положено, — сказал он.
Коменски первым решительно переступил через порог, за ним, поддерживая Наташу, шагнул Гидеон.
Симон обернулся — их сопровождающие подошли ближе и теперь стояли плотной группой, загораживая путь к отступлению. Он обнял Оливию за плечи и двинулся следом.
За стенками овчарни ритмично запели — в песне не было того многоголосья, что в прошлый раз, но оттого, что в нее вступили только мужские голоса, которым тут же начало вторить дальнее горное эхо, энергичная мелодия казалась не менее завораживающей.
Крохотные окошки были прорублены высоко под потолком — через них можно было разглядеть клочок неба — равнодушный и синий.
Откуда-то явственно потянуло дымом, и Симон не удивился — ритмичная песня была прочно связана в его сознании с тем давним огненным действом… Все же, он спросил старосту:
— Это что, входит в вызывание?
— Да, — сказал Михей. — Тише.
Симон умолк, почувствовав, как горячие пальцы Оливии отчаянно сжали его руку.
Окошки заволокло дымом, сизые клубы просочились внутрь, и Симон невольно закашлялся. Стало светло, очень светло, но он уже не понимал — то ли этот нестерпимый свет льется с неба, то ли крышу лижут языки пламени.