– И очень зря… ты просто не сможешь справиться с этим.
– С чем?
– С его чертовски роковым обаянием, гладкими речами и прочей ерундой. Не забывай, что он из политиков, а у них язык хорошо подвешен, как говорит моя мама.
– Я могу сама о себе позаботиться, Джейн.
– Нет, не можешь.
Кристина заговорила медленно, почти задумчиво:
– Когда-то у моей мамы была подруга, Гвен. Маленькой я звала ее тетя Гвенни. Так вот, когда они были девушками, то очень дружили – обе работали медсестрами в инфекционной больнице в Рипоне. Гвен никогда особенно не нравился мой папа, что, естественно, приводило в ярость маму, а потом Гвен вышла замуж за одного прощелыгу по имени Джефри Фримантл. Джефри тоже поспособствовал тому, чтобы их дружба разладилась, как и мой отец. – Кристина остановилась и глубоко вздохнула. – Так вот, я не хочу, чтобы то же самое произошло и с нами, Джейни. Я правда не хочу этого. Так что давай прямо сейчас заключим соглашение, что мужчины никогда не встанут между нами. Попытаемся подняться над этим. Что ты скажешь?
– О, Кристи, дорогая, конечно, я полностью с тобой согласна! Мы не должны допустить, чтобы мужчины, с которыми нас сводит жизнь, омрачали нашу дружбу.
В тот же вечер, позднее, Кристина и Джейн отправились поужинать в «Ле Матело» в Белгрейвии. Им нравилось это маленькое бистро с морским интерьером и непринужденной атмосферой, так как напоминало о поездке на юг Франции месяц назад.
Потягивая белое вино в ожидании первого блюда, Джейн спросила:
– Что с ней случилось?
– С кем? – удивилась Кристина.
– С подругой твоей матери Гвен.
– О Господи, Джейн, это действительно довольно грустная история. Ее жизнь с этим типом Джефри оказалась не слишком-то счастливой. Начать с того, что он был из тех, кто бьют своих жен.
– Как это ужасно! – воскликнула Джейн.
– Да, это было ужасно. – Кристина облокотилась на стол. – Я была совсем маленькой, когда мама стала подозревать неладное, по крайней мере, так она сказала мне, когда я выросла. Видишь ли, с бедной тетей Гвен постоянно случалось что-то ужасное. Она падала с лестницы погреба и все в таком духе. Маму это стало беспокоить. Сначала она думала, что Гвен больна – что у нее опухоль мозга или что-нибудь еще, а потом вдруг ее осенило. И она напрямую спросила Гвен. Та, конечно, все отрицала, и после этого мы перестали видеться с ней.
– И какова же ее дальнейшая судьба? – спросила Джейни.
– Как-то во время войны она пришла навестить нас. Неожиданно. Я очень хорошо помню это, потому что она принесла мне красивые стеклянные бусы. В то время мне, должно быть, было лет десять или одиннадцать. Во всяком случае, она пришла к чаю и осталась на весь день, а когда я ушла спать, она рассказала обо всем маме. Думаю, к тому времени у нее кончилось всякое терпение. Мама убедила ее переехать к родителям, хотя, полагаю, для этого потребовалось немало усилий. – Кристина откинулась назад и отпила вина.
– Продолжай, – попросила Джейн. – Не тяни, сделай милость.
– Потом мама поговорила с Чарли, братом Гвен, и он объявил этому мужу, что лучше ему больше близко не подходить к Гвен. И тот не подходил.
– И она получила развод?
– Нет. Джефри погиб во время войны. Он не был в армии, просто оказался здесь, в Лондоне, по какому-то делу, вероятно, году в сорок четвертом, и попал под бомбежку.
– А где Гвен сейчас? Что случилось с ней потом?
Кристина улыбнулась.
– Ее история имеет счастливый конец, Джейни. Она вышли замуж за моего дядю Майка в пятьдесят втором году. К этому времени он овдовел и был очень одинок. Именно моя мама уговорила его прийти к нам на обед и пригласила Гвен. Понимаешь, много лет назад они любили друг друга. И, думаю, можно сказать, что наконец вернулись к тому, на чем расстались.
– Ну это вряд ли, – рассмеялась Джейн. – Хотя, конечно, приятно, что жизнь подруги твоей мамы наладилась. Бедная женщина. – Она помолчала и спросила: – Кристи, а как насчет Майлса…
– Что насчет Майлса?
– Когда у тебя с ним ленч?
– В пятницу, послезавтра.
Джейн скривилась.
– В этот день я улетаю в Нью-Йорк, и, поскольку у меня билет на десятичасовой рейс, позвони мне днем и расскажи обо всем, что случится. Доставь удовольствие!
Кристина расхохоталась.
– Ох, с тобой невозможно говорить серьезно. Ничего не может случиться… Но в любом случае я позвоню тебе, чтобы убедиться в том, что ты благополучно прибыла в старый добрый Манхэттен.
– Ты считаешь Майлса таким уж неотразимым, Кристи? Я хочу спросить, тебя очень влечет к нему? – попыталась разговорить подругу Джейн.
– Я считаю его привлекательным, – пробормотала Кристина как можно равнодушнее, не смея открыть свои истинные чувства.
Майлс отменил ленч в самую последнюю минуту.
– Ужасно сожалею, что приходится сделать это, – извинился он, позвонив Кристине в пятницу утром, – но я не смогу встретиться с вами сегодня в назначенное время. Возникли кое-какие проблемы. Простите меня, Кристина. Может быть, перенесем встречу на другой раз?
– О! – только и сказала Кристина, сжав телефонную трубку. Она сидела за своим рабочим столом в студии на Брутон-стрит.
– Послушайте, у меня есть гораздо лучшая идея! – воскликнул Майлс, как будто эта идея пришла ему в голову только что. – Почему бы нам не поужинать на следующей неделе? Глядя на свой календарь, я вижу, что с ленчем у нас ничего не выйдет. Как насчет ужина во вторник вечером?
– Я бы не против, но, увы, не смогу, – ответила Кристина с искренним сожалением. – Уезжаю в Париж в понедельник.
В смехе Майлса прозвучало недоверие.
– Париж в июле? Вы обнаружите, что все горожане оттуда сбежали. Там не будет никого, кроме американских туристов.
– Я еду по делу, – мягко объяснила Кристина, чувствуя такое разочарование из-за отмененного ленча, что сдавило горло.
– Бизнес или удовольствие, Париж всегда остается моим любимым городом. Когда вы рассчитываете вернуться?
– Дней через десять.
– Я позвоню, скажем, через две недели? Вас это устроит, Кристина?
– Чудесно, Майлс.
Повесив трубку, она долгое время сидела, уставившись на телефон. Ее встревожило, что он пробудил в ней такие бурные чувства.
44
Хотя Кристина больше не писала пейзажей, окружающий мир представлялся ей сочетанием различных оттенков света. Всю первую неделю в Париже ей казалось, что каждый день лучезарен. Выходя из отеля «Ритц», где она остановилась, чтобы отправиться на ту или иную встречу, она не уставала дивиться сияющему небу, подобному шатру из бледно-голубого шелка, раскинувшемуся над самым красивым городом земли.
Погода была превосходной – мягкой, солнечной, без той удушливой влажности, которая делала Лондон таким невыносимым. И все же, несмотря на восхищение лучистыми небесами, игрой солнечных бликов Сены, проникающих через пышные зеленые кроны деревьев и отбрасывающих золотой отблеск на широкие бульвары и старинные здания, у Кристины не возникало желания запечатлеть увиденное на холсте.
В памятный день, когда Кристина решила бросить живопись, она дала себе зарок, что не будет тосковать по ней, не станет мучиться раскаянием, и теперь ни о чем не жалела.
В некотором отношении она испытывала даже облегчение от того, что ей не нужно бороться за то, чтобы сравняться с прославленными художниками, хотя ее мать всегда считала, что она сумеет это сделать. Но ведь никто не смог бы превзойти Уильяма Тернера, величайшего английского пейзажиста девятнадцатого века, который с таким блеском передавал на холсте все оттенки света. Или Ван Гога, или Ренуара, или Моне.
Кристина действительно получала много радости от своей работы – дизайна модной женской одежды, которая постоянно требовала от нее решения трудных творческих и административных задач.
Вполне естественно, что исключительное признание, которое она получала, доставляло ей огромное удовольствие, а деньги, которые она зарабатывала, не просто приносили удовлетворение, но и открывали перед ней самые широкие перспективы. Она знала, что к концу года сможет отдать долг Далси и Элспет. Но самым важным было то, что ее мать наконец-то оставила работу и согласилась ежемесячно принимать денежный чек. Этому предшествовала настоящая битва, в конце концов Кристина выиграла ее, в немалой степени благодаря отцу, который был на стороне дочери. Он понимал, как много это значит для нее.
На этой неделе, как ни была Кристина занята деловыми переговорами с производителями парфюмерии и встречами на фирмах, изготавливающих ткани, ей удалось выкроить время на покупку подарков для родителей. Матери она подыскала лайковые перчатки, шелковый шарф и несколько блузок; отцу – шелковые галстуки, рубашки из тонкой ткани и элегантную зажигалку. Джейн тоже не была забыта: в магазине «Гермес» Кристина купила любимой подруге шелковую вечернюю шаль в розовых тонах, которые ей так нравились.
Ранним вечером в пятницу, медленно идя через Вандомскую площадь к отелю «Ритц», Кристина думала о Джейн. Ей не верилось, что та улетела в Нью-Йорк только неделю тому назад. Казалось, это было давным-давно.
Кристина очень скучала по ней, ведь они не разлучались в течение последних пяти лет.
Джейн была лучшей подругой из всех, которых Кристина когда-либо имела, единственным по-настоящему близким другом. В детстве все ее время, по настоянию матери, было занято живописью. Ей некогда было играть со сверстницами. Уроки живописи, поездки на природу, музеи и картинные галереи заменяли ей жизнь, которая была подчинена искусству, одному лишь искусству. Теперь, оглядываясь назад, Кристина осознала, что детские и отроческие годы провела в основном с Одрой, до тех самых пор, пока не уехала в Королевский художественный колледж в Лондоне.
Кристина улыбнулась про себя, входя в двери отеля и с теплотой вспоминая маленькую гостиницу, где они с Джейн останавливались во время поездки в Париж в студенческие годы. Ей было далеко до этого элегантного здания, где некогда бывал Хемингуэй и останавливались кинозвезды и принцы. Кристине хотелось, чтобы Джейн сопровождала ее и в этот раз. Как весело они провели бы время.