, выпрямил спину, вытянулся весь и пошёл красиво и величественно, как когда-то он шествовал во главе праздничной процессии к храму Тескатлипоки. Драгоценные перья колыхались при ходьбе, половинки спинной розетки раскрывались и сходились вновь, словно крылья небывалой бабочки, язычок змеи на бирюзовой пекторали качался взад и вперёд, отполированные пластинки нефрита поблёскивали в тусклом свете, складки бумаги аматль на посохе тихонько шелестели, а золотые колокольчики на ногах мелодично позвякивали в такт шагам.
И тут на смену тревоге и сомнениям пришло новое чувство. Кто как не он, Истаккальцин, подходит на роль служителя нового бога? Где найти более достойного жреца? Первосвященник не видел ещё никого, равного себе. Все, с кем ему довелось общаться, значительно уступали ему в образованности, гибкости ума, красноречии, умении вызывать и трактовать видения, навыках работы с кодексами, умении передавать свои знания ученикам. Он молодой, красивый, сильный, на нём прекраснейшее одеяние, каких более не сыскать ни в одном из соседних государств. И самое главное, он всем сердцем желает служить великому богу, даровавшему им победы над врагом, сохранившему странников в неприветливом затопленном лесу и оказавшему такую честь смертному пригласить его в свою обитель. Как же давно Истаккальцин не испытывал радости! Когда последний раз сердце жертвователя наполнялось истинным счастьем и благоговейным трепетом?
Впереди показалось массивное сооружение. В свете окружавших его огней проступало всё больше и больше деталей. Из тьмы вырастал трон, каменный трон размером с небольшую пирамиду. Ранее он, наверное, сверкал самоцветами и золотом, но теперь пелена времени заставила потускнеть играющие краски. На престоле сидел мужчина ростом во много раз выше обычного человека. Поджарое мускулистое тело отличалось идеальными пропорциями и казалось молодым. Голову закрывала громоздкая маска летучей мыши. Угловатая линия подбородка, волевой нос, хорошо очерченные скулы выдавали эмоциональную, сильную натуру. Глаза оказались скрыты, но было видно, как они горели белым огнём. Однако, несмотря на прекрасное телосложение и рельефные мышцы, в облике бога угадывалась какая-то болезненность, будто могучего воина терзал некий тяжёлый недуг. Он неестественно склонился вперёд, вцепившись пальцами в края резного трона. Плечи вывернуты почти горизонтально, локти напряжены, руки еле удерживают тяжесть нависшей грудной клетки. Шея выгнута вперёд и вверх, как у грифа, голова держалась ценой колоссальных усилий.
Облачение бога казалось ветхим. Перья плюмажа, украшавшего маску, были сломаны, словно потрёпанные ветром листья тростника. Некогда отполированные нефритовые пластинки ожерелья давно утратили блеск. Краски огромного полотнища в виде крыльев летучей мыши, прикрепленного к рукам, выцвели. Золотые браслеты и колокольчики на голенях и запястьях потускнели. Украшения из бумаги аматль потеряли форму, склеились и обвисли.
Нет, не такую картину готовился увидеть Истаккальцин. Сила и страдание, роскошь и запустение, величие и упадок сочетались в представшем его глазам зрелище. Оторопь взяла верховного жреца, в растерянности служитель даже замедлил ход, но тут же собрался, и продолжил идти, стараясь не выдавать охватившее его смятение. Подойдя к престолу на десять шагов, первосвященник простёрся ниц перед безмолвным недвижимым, словно изваяние, божеством. Стараясь, чтобы голос не дрогнул, главный жертвователь громко и отчётливо произнёс: «Приветствую тебя, о великий бог, ведущий других, учитель истины, ободряющий сердца, изливающий свой свет на мир». Затем Истаккальцин поднял голову, тревожно ожидая ответа.
«Приветствую тебя, смертный, – наконец прозвучал голос сидящего на каменном престоле, в нём явственно ощущались надрывное нотки, будто богу приходилось делать усилия каждый раз, когда он произносил слова. – Вижу, ты удивлён. Молчи, не говори ничего. Твоя душа открыта передо мной, все твои мысли известны мне даже до того, как они придут тебе в голову. Называй меня Тлакацинакантли[52]. Я – хранитель врат, ведущих в Миктлан. Тебя удивляет то состояние, в котором я пребываю. Да, ты не ошибся. Я действительно крайне истощён, истощён до такой степени, что мне тяжело покинуть эту каменную глыбу. Защищая вас, я истратил последние силы и вряд ли смогу в скором времени самостоятельно подняться. Ты хочешь сказать, я выпил много крови тоуэйо. Да, но она имеет слишком малую цену. Кровь дикарей, принесённая не по правилам, вне храма, без должных обрядов, не даёт насыщения, а лишь обостряет терзающий голод. Дай мне своей драгоценной влаги, смертный, и я продолжу говорить с тобой».
В тот же миг перед Истаккальцином появилась чаша из цельного куска нефрита. Переплетённые змеи и многоножки, совы и летучие мыши, потоки огня и воды украшали её тускло блестящую поверхность. Вновь жрец взял колючку агавы. Стискивая зубы от боли, он проткнул обе мочки ушей, сделал несколько проколов на груди, руках и ногах. Жертвователь аккуратно собрал кровь в чашу. Как же мало! Вся она размазалась по стенкам.
«Достаточно, – молвил Тлакацинакантли. – Конечно, она не восстановит мои силы, но я вижу, ты готов служить мне, и это – главное». Стоило владыке подземелья закончить фразу, как капли драгоценной влаги сорвались с краёв чаши и по воздуху полетели в рот ненасытного божества.
«Ты хочешь узнать, почему я настолько ослаб, – продолжал бог. – Знаешь, я ведь не всегда был таким. Давно, больше, чем два раза по четыреста лет назад, я был молодым и сильным, моему могуществу не было предела, а мой убор блистал нефритом и перьями кецаля. Тогда у меня был своей народ, приносивший мне драгоценную влагу и человеческие сердца, строивший ради меня храмы на высоких пирамидах, жертвовавший мне зверей, напитки и еду. Правители облачали мои статуи в лучшие одежды, а жрецы денно и нощно курили копал перед моими изваяниями. Ежедневно тысячи рук простирались в молитвах ко мне, сотни сердец трепетали при мысли о моей благосклонности. Но пришла беда. Я не смог защитить свой народ. Линия правителей прервалась, люди покинули города и смешались с чужеземцами. Некому было жертвовать драгоценную влагу и бросать копал в священные курильницы. Силы постепенно оставили меня. Я слабел с каждым днём. Мне доставались лишь жалкие крохи, приносимые на праздники в честь владык мёртвых. Вот всё, что поддерживало меня в последние годы. Я бог, а значит, бессмертный. Мне не суждено умереть. Но без ежедневных даров и молитв я стал лишь тенью былого себя. Но я ждал, ждал своего народа. Я мог бы прийти к тоуэйо или другим многочисленным племенам дикарей, но мне нужен народ воинов, народ сильных мужчин и красивых женщин, люди, способные строить устремлённые ввысь храмы, покорять земли и сочинять прекрасные песни. И вот я дождался вас. Собрав в кулак последние силы, я смог защитить вас, призвал своих слуг, и те сокрушили врагов, установили с вами связь и открыли портал к вратам Миктлана. Вы сами помогли мне. Я чувствовал ваше желание обрести бога, вашу надежду, я ловил все ваши сигналы и послания. И вот теперь я скажу то, что ты так долго хотел услышать. Я хочу, чтобы вы стали моим народом. – Тлакацинакантли сделал паузу и приподнялся на своём троне. – Да, я слаб, не буду отрицать. Но, если вы напитаете меня драгоценной влагой, построите мне храм, будете чтить меня, проведёте в мою честь возлияния и курения, даруете моим статуям подобающие облачения, тогда я стану сильнее и смогу оправдать ваши самые смелые надежды. Да, путь будет непрост, но я верю, наступит день, когда я превзойду в могуществе Илуикатлетля, того самого, кто так вероломно поступил с вами. Я восстановлю справедливость. Я позволю вам низвергнуть заклятых солнцепоклонников и втоптать их в грязь».
Истаккальцин неподвижно сидел на холодном камне и внимал словам пребывающего во тьме бога. Ноги затекли, а спина устала, драгоценные перья смялись, а бумага, украшавшая посох, пропиталась сыростью подземелья. Но великий уже сказал то, что молодой первосвященник всегда мечтал услышать. Откровенность Тлакацинакантли подкупала. Никогда ещё божество не говорило с Истаккальцином столь открыто. Да, он слаб, да, по сути, взывал о помощи, но ведь и они не в лучшем положении, изгнанники не протянут в болотах без поддержки и нескольких дней. А ещё Истаккальцину почему-то очень захотелось помочь этому несгибаемому и благородному богу. Помочь не с целью получить власть, богатство и славу, а только для того чтобы восстановить справедливость, сотворить благое дело. То же чувство, когда стремишься во что бы то ни стало исцелить больного или сохранить жизнь раненому, вырвать человека из цепкой хватки смерти. К тому же служить могущественному покровителю – одно, а оказать богу неоценимую услугу, которую он будет помнить всё время, – совсем другое. Как же это возвышает смертного, если в его силах вернуть высшее существо в ранг величайших созданий вселенной. Истаккальцин не боялся трудностей, наоборот, он страстно желал преодолеть их все.
А между тем Тлакацинакантли продолжал: «Ты хочешь узнать, какие возможности я могу вам дать. Прежде всего, я восстановлю вашу утраченную связь с богами и предками. Вы, как и прежде, сможете взывать к Тонакатекутли[53], Тескатлипоке, Кецалькоатлю, Шипе-Тотеку, Тлалоку[54], Миктлантекутли[55] и другим. Мой непосредственный дар будет совершенно особым, ты никогда ранее не стакивался с отправлением подобного культа. Ты больше не сможешь призывать пернатых змеев, спускать на землю столбы небесного огня или ослеплять противников чудесным сиянием. Да, мой огонь – холодное пламя далёких звёзд, мой свет – это свет плесени на разлагающемся трупе. Но утратив силу света, вы обретёте искусства тьмы. Я научу вас разящим заклинаниям, смертоносным проклятиям и целительным заговорам, наводящие ужас создания преисподней будут приходить на ваш зов, вы сможете взывать к душам умерших и открывать завесу будущего. Поверь мне, ты станешь обладателем огромного могущества. Служитель тьмы ни в чём не уступит воину света».