– Дорогой друг, обращаюсь к твоему лицу и сердцу. – По телу священника прошла лёгкая дрожь, неужели простил? – Мы с тобой знакомы много лет. И чем больше я узнаю тебя, тем сильнее привязываюсь к тебе. Как же ты мог подумать, будто интриги хитроумного Истаккальцина могут разрушить наше духовное единение? Твои слова меня, конечно же, поразили. Но, честно говоря, я предполагал, что ты так отреагируешь. Боги наделили тебя чутким и отзывчивым сердцем. Ты меньше всего заботишься о своём благополучии, а всегда думаешь о других – обо мне, о богах, о жене, о детях, о тлатоани и сиуакоатле, о новом ордене. Твоя постоянная забота истрепала тебя всего. Ты не мог скрыть своих чувств ни тогда, в моей палатке, ни на площади перед дворцом, ни в тронном зале. Один твой взгляд – и я всё понял. Я не могу тебя простить, ведь прощать-то и не за что. Ты хоть и винишь себя, но не сделал мне ничего плохого. Убеждён, события последних дней не только не отдалили нас, но, наоборот, ещё больше сблизили, сплотили. Как жрец ты знаешь, на всё воля Ипальнемоуани. Даже не Истаккальцин, и не Уэмак, затеял всё это. Даритель Жизни! Мы лишь шарики в руках Тонакатекутли. Помни, друг, и не бойся.
Чикуатемок обнял и крепко прижал к себе Несауальтеколотля, душа жреца, словно освободилась от ноши или выпорхнула из-под тяжёлого камня. Голодная Сова будто снова переместился на семь лет назад и обрёл долгожданное отдохновение. Теперь он был по-настоящему счастлив.