– Да нет… хожу по городу.. – односложно ответил Мессинг.
– Поймают – застрелят сразу, – сказал парень и тоже отхлебнул пива. – У меня так вчера друга застрелили…
– Как застрелили? – спросил Мессинг.
– Очень просто. Увидели магендавид на груди, остановили. Почему здесь ходишь, почему не в гетто? Где разрешение ходить по городу? Друг пытался им объяснить – ничего не слушают. Повели куда-то. Он бежать бросился – и застрелили… – Парень махнул рукой и вновь приложился к кружке.
Двое сидевших рядом с ними мужчин отставили пустые кружки, расплатились и направились к выходу.
– Вы ведь не еврей? – после паузы спросил Мессинг.
– Я не еврей… а вы, похоже, еврей.
– Еврей…
– Потому и спросил – не боитесь на патруль наскочить? И звезды на вас нету. Оторвали, что ли?
– Да нет, я здесь недавно… плохо ориентируюсь в городе… Нас из Горы-Кальварии привезли, – пояснил Мессинг. – Мне спрятаться удалось, а моих родных угнали в гетто.
– Обычная история, – кивнул парень и еще выпил пива, достал сигарету, прикурил.
– Послушайте, вы не могли бы помочь мне попасть в гетто… минуя немецкие посты. Меня Вольф зовут.
– Збышек… Збышек Кучинский. – Парень пыхнул дымом и усмехнулся. – Обычно просят вывести из гетто, а вы просите… Вы хоть знаете, куда их потом угоняют?
– Как угоняют? Куда угоняют?
– Набирают партию – двести-триста человек и под конвоем угоняют из гетто. Куда – никто не знает. Думаю, расстреливают где-нибудь в лесах…
– Этого не может быть, – покачал головой Мессинг, глядя на парня страшными глазами. – Нет, нет… Зачем?
– Как сказал Гитлер, – окончательное решение еврейского вопроса, – усмехнулся Збышек.
– Вы мне поможете? Я заплачу, – сказал Мессинг.
– Тысяча марок… У вас есть?
– Есть… – подумав, ответил Мессинг.
– Учтите: на немцев нарвемся – стрелять будут. Могут убить. – Збышек испытующе смотрел на Мессинга.
– Я уже это видел, – сказал Мессинг. – А вы сами не боитесь?
– Тысяча марок – неплохие деньги, – усмехнулся Збышек. – Сейчас везде стреляют, а жить надо…
В темноте они шли по узким переулкам, сворачивали в подворотни, пересекали захламленные дворы и снова шли по переулкам. Мессинг шел за Збышеком, упираясь взглядом в его сутулую спину. Потом Збышек остановился посреди большого двора. Три старых четырехэтажных дома окружали его. Клонились от ветра ветки старых кленов и тополей. Збышек посветил фонариком вниз, нашел что-то и наклонился, потом встал на колени, вцепился пальцами, потянул. Послышался глухой металлический скрежет. Збышек с трудом приподнял и сдвинул в сторону железный люк канализации.
– Полезайте. Я за вами. Мне люк поставить на место надо.
Мессинг с трудом протиснулся в узкое отверстие, стал спускаться по лесенке, держась за железные скобы, вделанные в стену. Скоро он скрылся из виду. Збышек огляделся по сторонам, хотя в темноте ничего не было видно, и тоже полез в отверстие люка. Спустившись почти на весь рост, Збышек подтянул к себе крышку люка и, убрав голову, поставил крышку на место.
Они оказались в кромешной тьме. Мессинг спускался на ощупь, и скоро под его ногами захлюпала вода. Он шагнул в сторону, и на его место встал Збышек. Включил фонарик, посветил и медленно двинулся по туннелю, по дну которого с хлюпаньем текла вода. Мессинг пошел за ним, глядя на луч фонарика.
– Тут крыс много, – сказал Збышек. – Не наступите, а то укусить могут…
– Вы всех таким путем туда водите?
– И туда и оттуда… – отозвался Збышек. – В Варшаве теперь живут подземной жизнью.
Дальше шли молча… Вдруг впереди тоже замаячил свет фонарика. Збышек остановился, прижался к стене. Мессинг тоже прижался к стене, напряженно глядя вперед. Свет фонарика приближался, потом послышались хлюпающие по воде шаги.
– Марек, это ты? – громко спросил Збышек.
– А кто еще может быть в этой преисподней? – отозвался хриплый голос.
Они встретились, посветили друг на друга фонариками, улыбнулись. За спиной Марека стояли двое мужчин и две женщины. Одна держала на руках грудного младенца.
– Ты оттуда, а я – туда. Удачи, – сказал Збышек и первым двинулся вперед мимо беглецов.
– И тебе удачи, – отозвался Марек и тоже двинулся, только в противоположную сторону.
Проходя мимо людей, Мессинг задержал взгляд на измученном, с черными полукружьями под глазами лице женщины с ребенком на руках.
И опять они одни брели по канализации, и вновь Мессинг смотрел на луч фонарика, блуждавший во тьме, и снова прошлое шевельнулось в его памяти. Люди и события теснили друг друга…
Мессинг спал в своем номере и отчетливо видел Лауру Ферейра… Вот она приезжает в автомобиле в свой замок… Вот поднимается по широкой лестнице. Ее встречает отец, что-то говорит ей, но слов ни Лаура, ни Мессинг не слышат. Лаура отстраняет рукой отца, проходит мимо горничной, мимо двух слуг в белых куртках и идет по широкому холлу… Вот она входит в свою спальню. Огромная кровать под широким шелковым балдахином не убрана, смятая простыня лежит на полу.
Вольф ворочался в кровати с закрытыми глазами, кажется, он спал, но веки напряженно вздрагивали. И вдруг он отчетливо прошептал:
– Не надо… не надо… – и через секунду закричал хрипло: – Не надо!
…Лаура рассеянно оглядела спальню, медленно подошла к туалетному столику с большим, в бронзовой оправе зеркалом, медленно выдвинула один из ящичков – в нем вороненым стволом блеснул кольт. Лаура взяла его, медленно провернула барабан… Поглядела на себя в зеркало… поднесла револьвер к груди… и уперла ствол как раз напротив сердца…
…Громко прозвучал выстрел. Вольф вздрогнул, проснулся и резко поднялся в постели. Ослепительное солнце било в большое окно. Вольф пошарил рукой рядом с собой, но постель была пуста. Он открыл глаза, сел и огляделся. В спальне никого не было. Никаких следов Лауры. Можно подумать, что ее ночной визит ему приснился. Он вновь огляделся: нет, не приснился. Скомканное одеяло и простыня лежали на полу, повсюду разбросана его одежда, и на рубашке – пустая бутылка из-под вина…
И вдруг накатило воспоминание: грохочущий поезд, старый контролер, смотрящий на него несчастными глазами, и умоляющий шепот:
– Не надо! – а потом отчаянный крик: – Не надо!
Вольф с силой потер ладонями лицо, поднял с полу махровый халат, оделся и медленно пошел в гостиную. Там было убрано, и на пустом столе лежала четвертушка бумаги, а сверху тонкое золотое кольцо. На бумаге значились слова: «Вот мы и повенчались. Буду любить тебя всегда. Прощай».
В дверь постучали, и Вольф едва успел спрятать в карман халата записку и кольцо. Вошел Цельмеистер:
– Дорогой мой, собирайся. Пароход уходит в два часа. Мы плывем в Рио!
Вольф Мессинг в белом свитере и белых брюках стоял на палубе океанского лайнера. С одной стороны на горизонте виднелась полоска земли, с другой – бескрайняя сине-голубая гладь, белые шапки пены над волнами, стаи птиц над водой. Откуда-то из иллюминаторов доносилась музыка. По палубе медленно прогуливались пассажиры, еще несколько человек, как и Вольф, стояли, опершись о перила борта, и задумчиво смотрели в океан.
Сзади подошел Цельмеистер, тоже облокотился о поручень и стал смотреть вдаль. Помолчав, он проговорил:
– Сейчас передали по радио… Дочь знаменитого мультимиллионера Ферейры Лаура… застрелилась сегодня утром…
Вольф повернул голову и посмотрел на Цельмейстера. Молчал и смотрел. Цельмеистер поежился:
– Что ты на меня так смотришь? По радио только что передали… Ты слышишь меня?
– Слышу.. – глухо ответил Вольф. – Лаура застрелилась. Я об этом знаю…
– Как? По радио сообщили десять минут назад, – растерялся Цельмейстер.
– Я видел ее вчера утром в отеле… мертвой… во сне видел. – Вольф с трудом выговаривал слова.
– Почему ты не остановил ее? Ты же мог… Ты что, не предвидел такого исхода?
– Я даже видел его… отчетливо видел… Я пытался! И не смог! Не смог! Я, наверное, проклятый человек! Это Бог наказывает меня за того контролера!
– Какого контролера? – встрепенулся Цельмейстер.
– Неважно! Не твое дело!
– Слушай, Вольф… – Цельмейстер посмотрел на него с состраданием. – Тебе не страшно жить?
– Бывает и страшно… – Мессинг отвернулся и стал смотреть в океан.
– Передали, папаша ее в безутешном горе. Но сказал одну фразу: «Я знаю, кто виновен в ее смерти». Ты понимаешь, Вольф? Надо предпринять кое-какие шаги, чтобы обезопасить себя. Журналисты понапишут черти чего… может быть страшный скандал. Нам это надо?
– Оставь… – Вольф выпрямился. – Я ничего предпринимать не буду. И тебе не советую… – И он медленно пошел прочь по палубе.
Мессинг лежал в каюте и смотрел в потолок. Из машинного отделения доносился смутный гул работающих двигателей. Он беззвучно плакал, хотя лицо его было совершенно неподвижно, и только слезы сползали по щекам.
В каюту постучали, и вошел Цельмейстер, молча посмотрел на лежащего Вольфа, так же молча пошел к бару, открыл его, достал бутылку вина, два бокала, поставил на стол, налил и так же молча выпил. Сказал с просительной интонацией в голосе:
– Через пять часов прибываем. Концерт через час после прибытия. Я понимаю твое состояние, Вольф, но ты должен быть в форме…
Вольф молчал, глядя в потолок. Цельмейстер достал золотой портсигар, извлек из него тонкую папиросу, щелкнул золотой зажигалкой. На манжетах рубашки сверкнули бриллиантовые запонки.
– Ты знаешь, Вольф, что-то мне начала надоедать эта Америка, – глядя в иллюминатор, задумчиво проговорил Цельмейстер. – Деньги, конечно, хорошие… деньги, деньги… и жизнь проходит, Вольф… и в Европу хочется… А что в Европе? В Европе опять бардак. В Германии какой-то Гитлер… в Италии какой-то Муссолини… В Польше Пилсудский, в России большевики… и куда прикажете податься бедному еврею? Ну, пусть не бедному, пусть богатому.. Куда податься богатому еврею? – Он подошел к столу, налил еще вина, выпил и проговорил уже буднично: – Что бедному еврею, что богатому